— Все равно мне не нравится Канада. — Ракким достал из буфета пару банок кофе. Встряхнул и разлил по чашкам мгновенно вскипевшее содержимое. Сев возле окна, он поставил ее чашку на подоконник. Сара устроилась рядом. — У меня есть знакомый хакер, который добудет для нас послужной список Сафара Абдуллы. — Он улыбнулся. — Правда, мне придется жениться на одной из его дочерей.
— Я делиться не привыкла. Ты меня знаешь. Я — племянница Рыжебородого. — Она отхлебнула кофе, подняв колено к груди и наслаждаясь теплыми лучами солнца.
Ракким поднес лицо к щели между портьерами. Идеальный наблюдательный пункт. Стеклянная стена дома напротив позволяла разглядеть обе стороны улицы. Рынок уже закрывался. По улице шествовали нагруженные тяжелыми сумками домохозяйки. Двое рабочих в куртках с поднятыми воротниками спорили о чем-то, размахивая руками. Мальчишка на синем велосипеде петлял между машинами. Принцип активного наблюдения — ищи не опасность, а нечто неуместное. Припаркованную машину с включенным двигателем. Обувь не по погоде. Перчатки, не гармонирующие с пальто. Старушку с хорошей осанкой. Человека, читающего газету, но не переворачивающего страниц. Как говорил инструктор в школе фидаинов, хочешь умереть — ищи нож, хочешь жить — ищи ножны.
Утром у подъезда противоположного дома появился длинноволосый модерн. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, укрывшись под навесом, и, по всей вероятности, считая себя невидимкой. Ракким уже собрался будить Сару, хватать дневники, но тут к модерну подошла девушка и поцеловала его. Молодые люди долго обнимались, затем куда-то зашагали вдоль по тротуару.
— Ты позвонил Рыжебородому? Сказал, что мы уже вместе? Не хочу, чтобы он волновался.
— Сказал.
— А он?
Ракким наблюдал за улицей.
— Мы говорили недолго. — Вереница машин замерла не перекрестке в ожидании зеленого света. Ветер разносил клубы синеватых выхлопных газов. Новые машины, старые машины — не имело особого значения. У всех на облупившихся кузовах проступали пятна ржавчины, а проеденные коррозией глушители издавали немилосердный грохот. — Может, выйдем? Пообедаем. Сейчас — удачное время. На улицах полно народу, все торопятся. Никто не обратит на нас внимания.
— А здесь ничего нет?
— Консервированный тунец… минеральная вода… пиво, артишоки, яблоки, апельсины. — Мужчина с седой бородой перебежал улицу на красный свет под оглушительный аккомпанемент гудков. — Кажется, есть крекеры.
Она поставила ступню ему на колено, попыталась сжать пальцы.
— Давай останемся здесь. Я устала. Хочу есть, читать и заниматься сексом. — Взгляд ее сделался игривым. — Но сначала хочу принять душ. Если будешь себя хорошо вести, разрешу потереть мне спину.
— А что разрешишь потереть, если я буду плохо себя вести?
Сара стала неторопливо расстегивать белую рубашку.
— Твой предполагаемый тесть… он не будет возражать, если я останусь у тебя?
— Он не будет, но ты можешь не согласиться.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты по-прежнему боишься темноты?
36
После полуденного намаза
— Перестань таращиться! — прошипел ибн-Азиз. Два фидаина вели по коридору его и телохранителя-йеменца. — Ты становишься похожим на неверного в мечети.
Уязвленный Омар выпрямился во весь рост и расправил широкие плечи.
Ибн-Азиз сохранил неторопливую твердую походку, а потому телохранителю пришлось замедлить шаг, слегка отстав от провожатых. Движения Омара и рука, постоянно лежавшая на рукоятке кинжала, выдавали его слабость. Кинжал с десятидюймовым обоюдоострым лезвием превосходной дамасской стали на протяжении трехсот лет переходил в его семье от отца к сыну. У ворот академии фидаинов их встретил безоружный офицер. Ибн-Азиз ожидал услышать от него требование сдать оружие, но тот лишь мельком взглянул на семейную реликвию Омара, ухмыльнулся и отвесил поклон новому предводителю «черных халатов». Свинья.
Советники отговаривали его от посещения генерала Кидда в учебном центре — самом средоточии его власти, но мулла отверг все их предостережения. Ему непременно хотелось убедить чернокожего великана в собственном праве — несмотря на молодость, считать себя равным ему по силе. Он воин духа и великолепный стратег. Всего за неделю после захвата власти Халед уничтожил десятки верных приспешников Оксли, использовал контакты в средствах массовой информации, дабы в лучшем свете изобразить собственное назначение на столь высокую должность, и организовал кампанию против католиков. На двенадцатый день поста его мучила одышка, но душа была чиста, как пламя факела.
Двое фидаинов шли впереди, не обращая ни малейшего внимания на ибн-Азиза. Они передвигались типичными для них, мягкими, как у пантеры, длинными шагами, совсем не похожими на строевой шаг солдат регулярной армии. Даже форма у них казалась какой-то… невоенной. Скромная, синяя, с тусклыми бронзовыми пуговицами. Никаких погон, медалей или знаков различия. Фидаины остановились в конце коридора. Один из них единственный раз стукнул в дверь, затем они распахнули ее и встали по бокам.
Омар хотел войти первым, как и положено телохранителю, но ладонь провожатого легла ему на грудь.
— Только мулла.
Омар отпихнул руку, попытался выхватить кинжал… и тут же оказался на полу. Он мгновенно вскочил на ноги, но ибн-Азиз остановил его небрежным жестом.
— Подожди за дверью, составь нашим братьям компанию, — произнес Халед как можно равнодушнее.
Входя в кабинет, он успел заметить презрительные ухмылки фидаинов. Рано или поздно генерал Кидд поймет необходимость укрепления союза с «черными халатами». Сообразит, что относиться к ибн-Азизу следует как к уважаемому сподвижнику. И для закрепления сделки он попросит лишь об одном… чтобы ему подарили глаза этих двоих.
Немного постаревший, но по-прежнему высокий и подтянутый, с блестящим, как обсидиан, лицом без единой морщины, генерал Морис Кидд мельком взглянул на гостя и снова уставился вниз, небрежно опершись на перила балкона. Истинный мусульманин, ярый приверженец исламского режима, он имел четырех жен, родивших ему двадцать семь детей, однако вел довольно скромный образ жизни. Его взлет к вершинам власти начался с момента битвы при Филадельфии. Молодой майор принял на себя командование почти наголову разбитыми отрядами ополченцев и повел их в контратаку, остановившую наконец продвижение мятежников. В течение двенадцати лет он, возглавляя подразделение фидаинов, с радостью отправлял бойцов за границу, дабы те способствовали распространению ислама, или в составе войск Библейского пояса сражался на общей границе. Генерал всегда носил простую, такую же, как и у рядового состава, форму. Лишь крошечные золотые полумесяцы на плечах свидетельствовали о его высоком звании.
— Добро пожаловать, мулла ибн-Азиз.
Заняв место рядом с ним, Халед помимо воли наморщил нос. Запах, долетавший снизу, вполне соответствовал развернувшейся перед ним картине. Более грязных людей, нежели группа, столпившаяся на утрамбованном земляном плацу под балконом, ему до сих пор наблюдать не приходилось. Никто из встреченных им отшельников не имел такого замызганного вида, и даже знакомые могильщики отличались большей опрятностью.
— Мои люди оскорбляют ваши утонченные чувства?
Повернув голову, ибн-Азиз встретил пристальный взгляд генерала.
— Я просто задумался о том, как ваши люди совершают обряды в таком состоянии, — ответил он ровным голосом.
— Эти новобранцы провели три месяца в полевых условиях. Три месяца они спали на земле под дождем и снегом, не более двух часов в сутки. Три месяца они не видели ванны, горячей пищи, не меняли одежду. Три месяца они занимались рукопашным боем, прятались друг от друга в зарослях и болотах. Три месяца постоянной боли и страха. Мы отобрали четыреста кандидатов, и лишь сто двадцать семь прошли курс до конца. — Кидд продолжал смотреть на Халеда большими, подернутыми влагой глазами. — Когда у моих людей появлялось время на молитвы, они произносили их, будучи твердо уверены, что Аллах разглядит сияние души и под грязной внешностью.
— Да… конечно, я был бы счастлив благословить их.
Генерал ничего не ответил.
Ибн-Азиз вознес благословение. Чумазые новобранцы не обратили на него ни малейшего внимания. Развалившись прямо на земле, они голыми руками вскрывали упаковки с полевыми пайками, смеялись и переругивались. Визжащая толпа.
— Я пришел сюда потому…
— Мои соболезнования в связи с кончиной муллы Оксли, — перебил его генерал. — Для нас с вами это невосполнимая потеря. Он был большим нашим другом.
— «Черные халаты» продолжат оказывать поддержку фидаинам как самым преданным воинам. Вы — воистину шипы розы ислама.