сделаю все, что можно сделать, и не останусь наедине с собой.
Завернувшись в халат, выхожу из душа – и тут в дверном проеме вижу Уэйда. Он осунулся от усталости, а одет, что для него нехарактерно, в джинсы и мятую футболку.
– Я примчался, как только услышал.
– А что с твоим делом? – спрашиваю я с беспричинной злостью. – Ты сам разве не должен сейчас ловить убийцу?
– Мое дело…
– Не отвлекайся по мелочам, когда у тебя самого дел невпроворот. А уж я как-нибудь здесь справлюсь.
Я тянусь к шкафу возле ванны, и в эту секунду Уэйд хватает меня за руку, поворачивая лицом к себе.
– Своего я поймал. И Поэта тоже загоним в угол.
– Пока он загоняет меня.
– Ничего. Верх будет за нами.
Я с трудом сглатываю. Перед глазами у меня тот мальчуган – неживой, с остановившимися глазами… Я отбрасываю эту сцену в сторону, цепляясь за рассудок, пока он цел.
– Я убила мальчика, Уэйд. Еще совсем ребенка.
– Перестань, – укоряет он. – Не изводи себя. Поэт…
– Только не говори, что его убил он. Лэнг тоже так сказал, но это не оправдание. На долбаный курок нажимал не Поэт. На него нажала я.
Голос у меня безотчетно повышается. В груди взбухает темный пузырь чего-то, чему сложно подыскать название. Я снова сглатываю – тяжело, глубоко.
– Мне нужно одеться, – говорю, поворачиваясь к шкафу. – Меня там ждет мой представитель.
– Кстати, насчет него, – слышу я из-за спины.
– Насчет кого? – разворачиваясь, спрашиваю я.
– Твоим представителем надо назначить меня.
– Почему?
– Хотя бы потому, что твое собеседование должно начаться завтра, а они прессуют, чтобы уже сегодня вечером.
У меня внутри все переворачивается от возможных последствий такого деяния, которые я даже не до конца просекаю.
– Я не очень сильна в таких вещах, – признаюсь я. – Если на то пошло, не очень-то часто стреляю в людей.
– А я – да. Есть и еще одна причина, чтобы я был твоим поверенным. Я сейчас разговаривал с Мартинесом; так вот, за пять минут он четырежды произнес фразу «мне сказал капитан». Вдумайся – четыре раза. Мэр, возможно, пытается отгородиться от Ньюмана за счет тебя и твоего дела, а капитана выставляет своим рупором.
– Хорошо, – я киваю, благодарная за такую подсказку. – Но ведь ты из ФБР. Ты вообще можешь выступать моим поверенным?
– Скажи «да». А уж я устрою так, чтобы это произошло.
Я ведь не дура. Уэйд прав по всем пунктам.
– Тогда – «да». Ты мой поверенный.
– Вот и хорошо. Я позабочусь, чтобы у тебя был адвокат. Он тебе понадобится. Давай одевайся, а я пока скачаю запись с камеры, которую нам надо будет взять с собой.
Я киваю и провожаю его взглядом, чувствуя разом облегчение и беспокойство насчет его участия. Поэт за мной явно наблюдает, а Уэйд в это время выставляет себя напоказ. Вряд ли это можно назвать разумным, ну да ладно. Мне сейчас надо сосредоточиться на том, как пройти это собеседование.
В настрое сделать это поскорее я спешу к шкафу и надеваю джинсы и футболку с кроссовками. Наспех вытираю полотенцем волосы и не утруждаю себя макияжем. Этим вечером погиб мальчик. Мне сейчас единственно хочется смыть его кровь – душ с этой задачей не справился. Однако нет уверенности, что это вообще можно будет сделать.
Я готовлю на выброс пакет с одеждой из мусорной корзины, когда телефон тренькает эсэмэской от Чака: «Никак не могу к тебе прозвониться. Очень беспокоюсь». Там же ссылка на новостную статью под названием «Поэт терроризирует город».
Ну, вот и официальное признание. Поэт получает то, к чему стремился. Теперь весь город ждет его решений и судилищ.
Глава 73
Я засовываю телефон в карман, беру пистолет и иду в гостиную, где на диване сидит Уэйд. Рядом с ним – компьютер, на котором запись с камеры слежения. Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить внезапное предчувствие, вдруг начавшее гулким барабаном отбивать в моей груди секунды. Мой взгляд падает на входную дверь. Она была открыта, и ту запись Поэт мог удалить.
Изнемогая и в то же время пугаясь от желания увидеть, сделал ли он это, я торопливо усаживаюсь рядом с Уэйдом, а свой «Глок» кладу рядом, где он успокаивает меня самим своим существованием.
– Показывай, что там, – велю я отрывистым от волнения голосом.
Уэйд искоса бросает на меня взгляд, но ничего не говорит и не комментирует увиденные кадры. Своей работой он занимается достаточно долго и знает, что у каждого из нас свой внутренний склад, темперамент. Например, мне, чтобы сбить тревогу, срочно нужно просмотреть запись. Он это понимает и, не говоря ни слова, отматывает ее назад и нажимает на воспроизведение… Поэт стоит у моей двери, во все свои метр восемьдесят плюс. Не знаю, должна ли я при этом чувствовать облегчение или ненависть к себе. Я должна, обязана была догадаться, что тот мальчуган – никакой не Поэт. В любом случае, запись – это доказательство, которое оправдает меня и покажет следователям, как меня обманули и подставили. Но это не вернет ребенка к жизни.
– А что ожидала увидеть ты? – спрашивает Уэйд, когда я наконец снова обретаю дыхание.
– Когда я сюда вернулась, моя дверь была открыта, – отвечаю я.
– Ты боялась, что он удалил запись? – предполагает Уэйд.
– Да, но страх был глупый. Конечно, эти кадры он удалять не стал бы.
– Именно. Потому что хочет, чтобы мы увидели доказательство того, как он обвел тебя вокруг пальца. И убедились в его превосходстве над нами.
– Да, – соглашаюсь я. – Но здесь нечто большее.
Цитирую стих, найденный во рту у Саммера:
Кто смеется в зубах у ненастья,
Тем не менее чая сквозь тьму
Отыскать среди звезд тропку счастья,
Где б Хозяин явился ему.
– Он хочет, чтобы мы увидели в нем существо высшего порядка, перед которым все мы – пигмеи.
Я говорю «мы», но подразумеваю себя. Ведь все это нацелено в мой адрес. Он хочет, чтобы я узрела в нем Мастера. Всевеликого Хозяина. Это его послание мне. Глава 74
Нет ничего более удушающего, чем когда тебя допрашивают на том самом месте, где ты обычно сама ведешь допрос. Мало что сравнится с сидением в холодном боксе с камерами и двусторонним зеркалом, из-за которого бог знает кто за тобой наблюдает. Сейчас я в этой комнате одна и расхаживаю от стены к стене, отгоняя