золотым оружием, орденом Св. Георгия. В 1917 г. при Временном правительстве получил генеральский чин. После октября 1917 г. на Украине, затем на Дальнем Востоке. В 1922 г. из Владивостока отправился морем в Европу, посетив, в частности, Шанхай и Гонконг. Пройдя Индийским океаном и Суэцким каналом, побывал в Порт-Саиде и Александрии и, обогнув Европу, завершил плавание в Роттердаме и Гамбурге. В январе 1923 г. был в редакции берлинской газеты «Дни», где встречался с М. Алдановым, А. Петрищевым, В. Зензиновым, Н. Волковыским и другими деятелями тогдашней русской эмиграции в Германии. С 1923 г. поселился в Риге, где, активно сотрудничая в тамошней русской печати (газета «Сегодня» и др.), писал и издавал свои сочинения, романы и повести и где, в частности, в 1927 г. вышла книга «Золотые корабли. Скитания» (из которой нами взяты впервые публикуемые в России главы о Китае). В декабре 1942 г. покончил жизнь самоубийством, погребен на рижском Покровском кладбище.
Из книги «Золотые корабли. Скитания»
ВЕЛИКАЯ ГОЛУБАЯ РЕКА
В противоположность Японии, берега Китая низки и мрачны.
Кругом на много сотен верст море имеет мутный, грязный, желтовато-зеленый цвет. Огромные впадающие в него реки несут песок, ил, грязные отбросы.
Вода становится все более желтой.
Под вечер снова где-то сверкнули маячные огни. Входим в дельту Янтсекианга, или, вернее, Янцзыцзяна.
Эта гигантская река вначале ничем решительно не отличается от моря. Глубокой полночью проходим Вузунг, старинный китайский город со старою крепостью.
На рассвете режем волны Вангпу.
«Лорестан» медленно ползет вверх по течению стремительной, широкой, полноводной, слегка напоминающей Неву реки вдоль низких болотистых берегов.
Мелькают пашни, пастбища и фермы. Чумизовые и рисовые поля. Поселки и китайские деревни.
По мере приближения к Шанхаю все чаще мелькают фабрики, заводы, огромные цистерны с нефтью, склады. Навстречу попадаются тяжелые грузовики, купеческие шхуны, шаланды, баржи. Полощутся на волнах джонки с лохматыми соломенными парусами, юли-юли, сампаны, челноки.
Сквозь дымную завесу уже проглядываете исполинский город.
Его таинственные контуры рисуются все резче и резче. Мелькают доки и пакгаузы, леса высоких мачт и нескончаемые трубы. На пристанях, как взбудораженный гигантский муравейник, кипит, гремит, переливается движение и жизнь.
Доносится железный лязг цепей, скрип кранов, визг канатов, гортанный крик носильщиков и кули, звонки трамвая, рев сирень и несмолкаемые шумы пробудившегося дня.
С тяжелым грохотом ползет якорная цепь.
Глава закончена.
Передо мною новая страница…
НАНКИН-РОД
Иду по Бэбблинг-род, сверкающему солнечным огнем, движением и красками пылающего дня. Я тотчас же теряюсь в снующей многоликой, многотысячной толпе, среди звонков трамвая, крика рикш и рева мчащихся беззвучно мотокаров.
А дальше – Нанкин-род, главная шанхайская артерия, перерезающая город. Здесь все еще богаче и роскошней. Кричащие витрины магазинов, иероглифы, пестреющие вывески и флаги. Шелка и золото, тропические ткани, сигары, фрукты, драгоценные каменья. Отели и разменные конторы. Часовщики, меха и принадлежности для спорта. А в самом центре, друг против друга, многоэтажные, залитые несказанными богатством, два конкурента, шанхайские Вертхеймы – Сэнсер и Винг Он и Кº.
Повсюду желтый мир.
Мужчины в шелковых ермолках, в коротких куртках, в длинных балахонах, в чулках и в мягких улах, с очками на носу, серьезные, степенные, спокойно замкнутые. Белые халаты богачей и синие, в заплатах, штанишки рикш и кули.
Смеющиеся беззвучным смехом маленькие женщины с гладко прилизанными волосами, в сиреневых, в лиловых, в желтых блузках, в таких же панталонах, в серьгах, в перстнях и прочих драгоценных безделушках. У девушек, таких же узкобедрых и безгрудых, не лишенных своеобразной миловидности, прическа в виде челки, а длинная коса с блестящим черным волосом напоминает конский хвост. Шныряют под ногами бойкие маленькие китайчата. И кепки, кепки – без конца…
Китай эмансипируется и пробуждается от векового сна.
На улицах не редкость встретить щеголеватых молодых людей с раскосыми глазами на матовом лице, в изящном европейском платье, благовоспитанных, владеющих английским языком, с манерами и выправкою сноба. И даже китаянки меняют понемногу панталоны на узкие пакеновские юбки и не уродуют, как некогда, ступню.
Китай преображается и вместе со старою одеждой сбрасывает вековой уклад. Он приобщается к иной цивилизации. Но еще много лет будут струить Янтсешанг и Вангпу свои мохнато-желтые, быстро текущие, таинственно лепечущие воды, овеянные легендами буддийских храмов, драконовыми сказками и запахами рисовых полей…
В вонючих разбегающихся переулках ряд лавок и харчевок с китайской гастрономией, стены унизаны копчеными окороками. От потолка спускаются бечевки с висящими на них в ощипанном и освеженном виде пулярками, фазанами, утками и прочей битой птицей.
Прилавки заняты какою-то необыкновенной снедью. Трепанги, рыба, потроха. Сушеные лягушки, устрицы, чилимсы, какие-то яички, коконы, жучки и маринованные черви. Медузы, спруты, скаты. Какие-то неведомые овощи – морская капуста, саланганы, водоросли, травы. Наконец, банки с китайской пастилой, вареньем, орехами и леденцами.
В этих харчевках есть и напитки, начиная от известной гаоляновой водки «ханшин», кончая местными китайскими винами. Они содержатся в больших дубовых чанах. Особенно славится вино из «ужей» и «обезьян».
Эти вина называются так потому, что указанные животные много лет подряд выдерживаются в этих сосудах, придавая жидкости своеобразный острый вкус. Вино из «ужей», как говорят, придает ловкость и силу. Вино из «обезьян» усиливает любовное наслаждение.
К сожалению, я их не пробовал и не могу поэтому подтвердить свойства этих изумительных напитков…
Из настежь раскрытых уличных кухонь плывет удушливый чад. Полуголые повара готовят любимые китайские блюда – жарят в больших чанах на бобовом масле рисовые лепешки, пекут сладкий красный картофель, месят тесто для пельменей и мясо из требухи животных и птиц.
В углублениях за столиками, вокруг дымящих смрадом кухонь, рикши и кули смакуют деликатесы китайской кулинарии. Из маленьких глиняных чашечек пьют ароматный чай. Играют в карты и в кости, ожесточенно ругаясь на своем гортанном наречии.
Возле трактира скопилась толпа грязных безработных китайцев. Они застыли с полуоткрытыми слюнявыми ртами и жадно глотают острые запахи пищи.
Трещит жаровня, клубится едкий чад.
Хозяин ловкими ударами отхватывает требуемую порцию, обильно поливает острыми настойками, намазывает разноцветными приправами и, улыбаясь, предлагает покупателю. Китайцы – исключительные гастрономы. Их кухня тоньше и острее прославленной французской кухни. В этом искусстве у них нет конкурентов. Все очень вкусно и вполне съедобно. Не следует лишь спрашивать о материалах.
А вот – китайская аптека. В бесчисленных сосудах хранятся порошки, снадобья, листья, зерна и чудодейственный женьшень, различного размера и оттенков. Его коренья напоминают видом человеческое тело, с крошечной головкой, пузатым туловищем и длинными конечностями. Чем больше сходства, тем ценность его выше. Вот так же, под стеклом, как драгоценность, лежат целебные