памятнике искусства водворяется мерзость запустения: гниют крыши, подкашиваются колонны и стены, зарастают бассейны, отваливаются мраморные глыбы… Изо всех щелей весело глядит бойкая растительность.
На стенах, входах, косяках дверей, барабанах, ящиках всевозможных назначений можно видеть все те же полоски желтой бумаги с надписями преимущественно буддийского характера. [Иногда, впрочем, по наивному Цинизму хэшанов, попадают в храм и такие надписи: «Привлеки (о дух) богатство, притащи золото», – начертанные в виде монограмм из четырех знаков на ящиках, куда молящиеся опускают деньги. Подобная надпись встречается обыкновенно в лавках, и уж, разумеется, меньше всего места ей отводится в храмах духов и богов.] На видном месте надпись: «Нынешнему государю многая лета, многая лета, многая, многая лета!» Так же, как и во всех странах, в Китае церковь является охранительницею порядка и предержащих властей. Дощечки с подобного рода надписью выставляются на видном месте во всех храмах империи: христианских, буддийских, даосских, мусульманских, еврейских и т. д.
Вслед за подобным пожеланием многолетия государю идут пожелания мира и тишины китайскому государству. Одно из них мы уже видели выше («Фын тхяо юй шунь»). Приведу еще один пример: «Горы, реки наши да пребудут вовеки», т. е. «Да крепко стоит наше государство в своих пределах».
Повсюду рассеяны надписи, которые должны свидетельствовать о чистоте поведения хэшанов или давать им должное руководство:
«Природа моя, что луна – вечно светла».
«Это место чисто. Здесь бесстрастная тишь».
«Здесь торжествует строгость жизни».
Два знака – «Высокая обрядность», – написанные на двух майоликовых плитах, находятся у порогов храма и внушают верующим то же, что слова православной литургии: «Со страхом Божьим и верою приступите».
«Запрещено курить», «Осторожно с огнем» – это столько же для самих хэшанов, сколько и для посторонних.
«Одернись, приведи себя в порядок и с благоговением совершай обряд». Надпись «Фонарь (т. е. свет) в бодисатве» понята монахами буквально и повешена в храме, на фонаре.
Следующая надпись, на книжном шкафу, содержит намек на исторический факт: «В спокойствии помысла истолковываем книгописания, хоть на три телеги». Намек заключается в том, что государь династии Хань (II в. до н. э.), прозванный потом Воинственным, отправляясь как-то раз в путешествие, забрал с собой пять телег с книгами. Книги тогда были из бамбуковых пластинок, а посему несколько в ином роде, чем нынешние, легкие и уемистые. По дороге случайно все эти книги сгорели. Но в свите государя оказался человек, некто Чжан Аньши, который наизусть упомнил содержание книг примерно на три телеги. Еще теперь говорят про обладающего большой памятью начетчика: в груди у него (т. е. в центре его мышления, иногда даже в животе), три кузова, или три телеги.
Я продолжаю свою прогулку по монастырю.
Два красивых павильона с круглой, радиусообразно выложенной черепичной крышей, содержат в себе по мраморной глыбе, покоящейся на черепахе. Это богдыхан, года правления которого называются «Парением ввысь» (Цянь Лун, 1736–1796)[22], затратив массу денег на украшение и улучшение храма, основанного еще в XIII в., решил запечатлеть свои деяния и с этой целью написал нечто вроде красивой оды, повелев затем перевести ее на тибетский, монгольский и маньчжурский языки, высечь все эти письмена на мраморе и водворить изготовленные памятники в специальные павильоны. Кроме этого, Цянь Лун написал массу замысловатых фраз, взятых из буддийских писаний, для украшения стен храмов.
Я выхожу теперь из царства дерева, черепицы, меди и вступаю в царство мрамора. Передо мной ряд мраморных лестниц, ведущих от арки к арке, взбирающихся до огромной ступы (о ней – ниже) и ползущих по ней вплоть до слияния с общим белым сверкающим фоном. Огромные туи посылают свои ветви всюду. Они врезаются в арочные отверстия, пересекают лестницы, тянутся из щелей в мраморной стене, ползут далеко вверх и, наконец, на огромной высоте разрастаются в самостоятельные купы, полускрывающие от глаз нежную белую ступочку. Дико и красиво!
Первая мраморная арка вся в непрерывном орнаменте, который, между прочим, как и фигуры, описываемые ниже, никакого отношения, к буддизму не имеет, но он передает мистические сюжеты, а таковые в представлении рядового и малограмотного китайца все в общем одно и то же, будут ли они буддийские, даосские или иные.
Главным сюжетом орнамента этой арки является облачко. Оно занимает центр поперечной кладки, разбросавшись в яркой симметрии с сердцевидным извивом, оно же бежит по колоннам, сужаясь и укладываясь косыми ярусами, оно же наполняет своеобразные арочные панно вверху. Сильным ударом врезаны в боковые панно того же типа символы китайской от века непонятной мистики, так называемые гуа. Это комбинации целой и ломаной линий, сплетенные дуалистической теорией миропонимания в сложнейшие построения китайских философов. Вглядываюсь в боковые больших размеров панно, слепящие взгляд мелкотой вырезки громоздящихся одна на другую деталей, и узнаю так называемых «двух драконов», играющих с перлом. Два дракона, бешено извивающихся в облаках и морской пене, которая изображается в китайском искусстве взвинчивающимися вверх запятыми, играют, т. е., разинув узкие пасти и кольцеобразно развив по бокам усы, набрасываются на шар, сияние которого передано зубцевидными ореолами, вонзающимися в общий фон облаков.
Китайский орнамент такого рода доставляет огромное удовольствие тем, кто умеет его читать. Чувствуешь себя как бы посвященным в тонкости умственной работы своеобразно воспитанных поколений, своеобразно сложившейся стойкой, вековой цивилизации, видишь, как намек, основанный на долгом и непрерывном искании культурного ума, воплощается в символ, выражающийся со всей сложной полнотой в орнаменте.
Низ арки состоит из больших панно с разнообразными сюжетами, не имеющими опять-таки ничего общего с буддизмом. Лицевая сторона занята иллюстрацией китайских исторических преданий, рисующих образцы четырех главных китайских добродетелей: преданности низшего высшему, благочестивой почтительности младшего к старшему, честности и верности обету. Исторические лица, иллюстрирующие эти добродетели, изображены в соответствующих костюмах, позы их торжественны, причем прислужники несут перед ними главные предметы их былых занятий. Панно обрамлено прекрасно исполненными группами деревьев, цветов, облаков. Примером стойкой преданности и честности избран Чжугэ Лян, правитель дел и министр у одного из трех претендентов на всекитайский престол во IIIII вв. н. э. Несмотря на завещание умирающего государя, разрешающего ему самому взойти на трон в случае очевидной непригодности наследника престола к правлению народом, он все же не сделал этого, а сам служил своему злосчастному государю и вместе с ним погиб, когда погибло дело претендента.
Два исторических лица, избранные здесь как примеры сыновьей благочестивой почтительности, назывались Ли Ми и Ди Жэньцзе.
Первый из них жил в III в. н. э. Император хотел взять его во дворец воспитателем наследника престола. Ли Ми патетически писал в челобитной: «Ради моей престарелой бабушки я должен остаться дома и беречь ее. Если