известных Альке звёзд.
Тогда он свесился за борт и посмотрел вниз, на то, что в первую минуту счёл отражением неба в воде. Никакой воды под лодкой не оказалось. Со всех сторон их окружала одинаковая завораживающая чернота, щедро пересыпанная огнями. Время от времени сквозь черноту проступали призраки берегов: гор, пустынь, городов, бушующих океанов. Ни Харон, ни Азраил не уделяли этим видениям ни капли внимания.
— Наш кормчий — единственный, кто умеет грести против течения Стикса. Так-то по-отдельности каждый способен плыть сам, лучше или хуже. Удержаться на плаву с грузом сумеют немногие, а провезти пассажиров к истоку — только он!
Алька взглянул на перевозчика. Тот, присев на корточки у кормы, озабоченно тыкал пальцем в борт. Хотя снаружи и не было видно воды, которая угрожала бы залить лодку, но Харон нашёл видимое только ему одному отверстие. Поцокав языком, выудил из-под пайола золотую монету и приладил её снаружи к обшивке.
Денег по днищу валялось немало. Кругляшей, квадратов, дырявых многогранников, нарубленных полосками пластин. Вполне возможно, на заделку дыры пошла одна из тех монет, которые заплатили за проезд Алька и Азраил, предварительно ограбив древний склеп под замком Феосфера. Харон происхождением золота не поинтересовался. Получив плату, равнодушно швырнул три монеты внутрь лодки, а четвертую воткнул в щель на обшивке — между двумя подобными.
Благодаря золотым чешуйкам, его лодка выглядела огромной рыбой, блестящей в любом, даже самом скудном источнике света. Как пояснил Азраил, это не просто проявление любви лодочника к шику, и не только способ издали увидеть Харона тем, кто взывал к нему с просьбами о помощи. Золото — непременный атрибут, благодаря которому судно уверенно держится в водах Стикса.
— Горькой воде чужды металлы. Металлы создают боги, чтобы их дети творили из металлов свои игрушки. Там, где ничто не может быть создано, чем тяжелее металл, тем сильнее стремнина выталкивает его обратно в божьи миры. Число монет, удерживающих лодку в равновесии, строго ограничено. Посмотри, с какой силой на них давит течение, аж чеканка стирается! Время от времени их отрывает волной и уносит на берега Стикса. Там их могут найти нуждающиеся, чтобы снова заплатить Харону. Такой вот круговорот.
— Может, подарить ему в следующий раз банку хорошего клея? — съязвил Алька, недоверчиво оценивая результаты ручного ремонта.
— А может, ты закончишь качать лодку и прижмёшь уже зад к банке?
— Ну чего ты сразу взъелся-то? — Алька послушал совета и опустился на узкую деревянную скамью.
— А ты не шути с вещами, которые в твоем мозгу не помещаются! — огрызнулся Азраил.
Они плыли уже несколько часов подряд. Очень приблизительно, поскольку судить о времени приходилось исключительно по громкости урчания в Алькином животе. По крайней мере, Алька был уверен, что в мире Феосфера сейчас уже светает. Здесь же ни остановки, ни завтрака не намечалось. В компании Азраила это было делом обычным, но в его мешке ещё оставалось несколько кусков пирога и полфляги воды, вполне ведь можно устроить перекус?
Пялиться по сторонам, провожая взглядом целые хороводы галактик, Альке уже надоело. Когда на пути показывались более явные, материальные объекты, Харон шевелил веслом, подправляя курс и не давая лодке сближаться с ними.
— А почему здесь так темно? — спросил Алька.
— Потому что у Стикса нет Светоча. Другие боги не позволили Бездетному создать свой свет.
— Тогда почему здесь так красиво?
— Потому что другие боги не позволили Бездетному создать твердь. В этом мире нет ни земли, ни воды, ни неба. Ничто не заслоняет свет других миров. Чужие солнца не греют Горькую воду, зато раскрашивают её на радость пасынков.
Алька посидел ещё немного в тишине, слушая скрип уключины. Хотел спросить, как скрип, да и голоса тоже, могут быть слышимы в месте без воздуха. Потом вспомнил, что в Стиксе нет законов природы, всё здесь адаптируется под нужды просящего помощи. Он спросил о другом:
— Азраил, как ты понимаешь, что мир проклят?
— Привычка, — дьявол неопределенно пошевелил надбровными дугами. — Отсутствие бога ощущается на уровне интуиции. Признаков много. Рушатся социальные связи, рвутся законы и договоренности. Безнаказанно нарушаются формальности, обещания становятся пустым звуком. Твари ведут себя не по тем правилам, которые были установлены. Никто из высших не наблюдает и не поддерживает баланс. Наконец, мир накрывает отчаяние. Если к этому времени там уже подмыта грань пространства, перед выжившими может открыться Стикс.
— А что происходит с теми, кто войдёт в него?
— Ничего особенного. Они получают возможность найти себе другой мир. Или вернуться в свой. Или странствовать по Горькой воде за вечностью вечность, поскольку Стикс безграничен, в нём нет законов и запретов.
— И нет защиты?
— С какой бы стати? Это Стикс, здесь заботься о себе сам. Но ты знаешь, народ, переживший забвение бога, с этим-то как-нибудь справится. Большинство справляется.
Харон шевельнул веслом, и лодка ловко обогнула стаю зубастых существ, напоминающих одновременно и рыб, и птиц. Звери с интересом следили за путешественниками, но мастерство кормчего не давало им надежды попробовать лодку на клык.
— Если я… Если проклятые не справляются, местный бог не может взять их под свою защиту?
— Бог Стикса? Бездетный? Бог-отчим? Плачущий?
Азраил перечислял имена хлёстко, показывая всю абсурдность вопроса. Но всё же Альке показалось, его голос дрогнул на последнем слове.
— Единственное, что даётся всем новоприбывшим без исключения, — Азраил встал с банки и вгляделся в точку прямо по курсу. — Это понимание языка Стикса.
— Тут есть свой язык?
— Тут у всех один язык. Я с тобой на нём говорю.
Впереди на грани видимости появилась светлая точка. Не яркая, как окружающие звёзды, но и не черная, как остальной небосвод. Алька не мог пока разглядеть, живое это существо, берег одного из миров или какой-нибудь корабль. Харон тоже заметил эту точку, чуть сощурил взгляд на пару мгновений — и всё, больше никак не отреагировал.
— Азраил, ты говоришь так, словно во всей вселенной нет миров, где люди были бы счастливы.
— А их и нет.
— Но ты был не во всех мирах?
— Конечно.
— Тогда почему можешь утверждать?
— Дело не в числе миров, а в принципе их создания. Богам более по душе константы, чем переменные. База под эволюцию любого народа закладывается почти одинаковая. Человек должен постоянно стремиться к счастью, это его цель.
— Не достигать его, а стремиться?
— Да. Сначала он счастлив минимальной безопасностью, затем достатком, затем комфортом, возможностью самореализации и так далее. Ставит всё новые и новые горизонты. Если в какой-то момент один из народов сочтёт, что достигнутого уже достаточно, можно просто наслаждаться достигнутым,