Братья Даллье сидят в конторе, в которой они когда-то работали вместе. У Роберта все еще рука на перевязи. Он нервно попыхивает сигаретой. Джордж читает письмо, близко поднеся его к глазам.
Наконец он бросает бумагу на стол, недовольно посмотрев на брата.
— Ну, вымолви ты хоть слово! Скажи, что ты об этом думаешь!
Роберт пожимает плечами.
— Почти все погибло! Все люди ушли! Причина неизвестна — вот как! — кричит Джордж в ярости. — А что пишет этот умник губернатор? Надсмотрщиков, видите ли, допросили. И ни один якобы не заметил ничего подозрительного. Черт возьми! Да не сгорела же моя плантация просто так, ни с того, ни с сего!
— Я ведь тебе тогда сразу сказал, что трудности слишком велики.
— Трудности! Ты что, собираешься плести ту же чушь, что и губернатор?
Джордж кивает на письмо.
— У него трудности с Союзом плантаторов! А ведь раньше он плевать на них хотел! Теперь-де у него связаны руки! Теперь он остался без всякой поддержки! Теперь он весьма сожалеет — вот и все! Точка! Словно каучук вообще вдруг стал ему совершенно безразличен!
И тут же продолжает, глубоко вздохнув:
— Этого мне только недоставало! Ах, дьявол, только этого мне недоставало! И именно сейчас! Джонсон писал мне, что высеял все семена. Теперь они пропали! Ухода-то нет! Готовые канавы осыпались! Все размыто дождем! Все пошло к чертям собачьим! Сингапурское страховое общество не выплачивает страховку за недостроенные плантации, понимаешь? Милое общество! А тут еще полон рот хлопот в собственной фирме! Пришлось уволить двух директоров за растрату! А где взять новых? Где взять нового управляющего для Малайи? Где взять надсмотрщиков? Где взять весь инструмент и сотни рабочих?
— И где взять деньги? — прибавляет Роберт.
С минуту Джордж стоит, словно окаменев. Потом снова поворачивается к брату. Он немного успокоился.
— Тебе ведь тоже пришлось несладко, — говорит он, показывая на перевязанную руку Роберта. — Я вижу, о хорошей полиции в колониях и не слыхивали!
— Что ты все-таки собираешься предпринять? — спрашивает Роберт.
Джордж молчит.
— Вступай в нашу компанию!
— Чтобы на Суматре повторилась та же история?
Но Роберт не дает сбить себя.
— Забудем старое! Почему бы нам не объединить фирму снова? Это пришлось бы кстати нам обоим.
Джордж в задумчивости произносит:
— Эх, если б я тогда согласился на предложение этого китайца…
— Какого еще китайца?
— Тао Чжай-юаня.
— С Малакки?
— Ты его знаешь?
— Я слышал, что у него вложены капиталы в самые различные предприятия на Суматре, в Сингапуре и в Батавии.
Помолчав, Роберт спрашивает:
— И он предлагал тебе соглашение?
— Он хотел взять на себя шестьдесят процентов расходов по моей плантации.
— Что толку вспоминать об этом сейчас?
— Ты прав. Нужно ждать.
— Что ты имеешь в виду?
— Надо испробовать все пути.
— К кому же ты собираешься обратиться?
Джордж поднимает голову.
— В Кью, к сэру Джозефу Хукеру, — говорит он. — Завтра же!
19
Теплицы ботанического сада в Кью занесло снегом. Сверкающий белый покров лежит на клумбах, на лугах и на обширном дендрарии. Экипаж катится по расчищенному проезду и останавливается перед зданием института. Кучер дышит на покрасневшие от холода руки. Из ноздрей лошади вылетают клубы пара, она бьет копытами по промерзшей земле.
Джордж Даллье выходит из экипажа. Поднимается по заснеженным ступеням, проходит в парадные двери и оказывается через несколько минут на втором этаже, в приемной, знакомой ему по прежним визитам.
— Доложите обо мне, Джемс, — говорит он секретарю с бледным и, несмотря на зиму, покрытым веснушками лицом.
Проходит довольно много времени, прежде чем Джемс возвращается из соседней комнаты.
Войдя туда, Даллье останавливается в смущении: перед ним за маленьким столиком у камина сидят два человека. В нерешительности он поворачивается к старшему из них, чье серьезное, изборожденное морщинами лицо выглядит уверенным и спокойным.
— Прошу прощения, сэр. Я не знал, что помешаю вам.
Сэр Джозеф Хукер отвечает, пожимая ему руку:
— Ничего подобного! Я очень рад, что могу познакомить вас с моим другом. Сэр Уолтер Ридли — ботаник. Он в курсе наших дел. Вы можете быть с ним совершенно откровенным.
Даллье всматривается в тонкое энергичное лицо своего нового знакомого. Потом говорит:
— Надеюсь, что все то, о чем я расскажу, останется между нами?
— Безусловно.
Все садятся.
Даллье без всяких околичностей заводит речь о том, что его беспокоит. Не вдаваясь в подробности, он скупо обрисовывает незавидное положение своих дел.
— Все сгорело? — переспрашивает пораженный Хукер.
— По-видимому, все.
Молчание. Потом Ридли произносит:
— И все-таки надо начинать все сначала — как это ни неприятно.
— Выслушайте меня до конца!
Даллье подробно рассказывает о вещах, известных Хукеру лишь из служебной переписки: о сэре Ирвине Хервесте, о Союзе плантаторов Британской Малайи, об экономическом положении в колонии, о письме губернатора.
— Смерть Бенджамина Дизраэли — невосполнимая потеря для Англии, — говорит Ридли. — Мы ощущаем это на каждом шагу.
Хукер кивает.
— Я тоже ощущаю это. На Цейлоне засажен гевеей участок в шестьсот акров. У меня более широкие планы, но правительство, очевидно, не понимает значения этого эксперимента. Нет, мне не мешают! Мне просто перестали отпускать нужные средства!
Даллье никак не может взять в толк, почему так изменилась обстановка. Ведь он не знает, что Уильям Юарт Гладстон, занятый своими реформами, не оставляет министрам кабинета времени заниматься провалившимися однажды колониальными делами.
Он заявляет:
— Ведь должен же быть какой-то выход!
Хукер пожимает плечами.
— Министерство по делам Индии озабочено в данный период другими проблемами.
— А сам министр?
— Солсбери? Он возглавляет оппозицию против политики премьер-министра в Египте. Как видите, — добавляет Хукер с невеселой улыбкой, — пока что нам придется рассчитывать только на свои собственные силы.
Оба начинают обсуждать возможные выходы из создавшегося положения.
И тотчас выясняется, что они отстаивают разные точки зрения. Хукер считает нужным сделать основной упор на ботанические сады в колониях. Даллье же полагает, что целесообразнее усилить поддержку, оказываемую частным предпринимателям, которые закладывают плантации каучуконосов.
Ридли замечает, что следует исходить из реальной обстановки в колонии, и предлагает Даллье рассказать о положении плантаторов.
Затем он заявляет, что основой всего дела является, конечно, всемерное содействие ботаническим садам в колониях, но решение экономической проблемы требует принятия и других мер. Следует привлечь администрацию всех провинций колонии, снабдить ее семенами и саженцами, обязать ее со своей стороны воздействовать на плантаторов; необходимо назначить премии — пусть скромные, соответствующие наличным средствам — за каждое каучуковое дерево, благополучно выращенное на любой плантации пряностей или на кофейной плантации. Кроме того, следует пригласить по отдельности плантаторов к руководителям провинциальной администрации и заранее договориться о сотрудничестве с теми из них, кто доброжелательно настроен к каучуку.
Даллье согласен с ним.
Хукер тоже присоединяется к точке зрения Ридли. Он делает еще несколько замечаний по поводу мер, которые в свое время были приняты правительством в целях создания единой, четкой, взаимосвязанной системы управления экономикой в колониях, мер, которые, на его взгляд, совершенно недостаточны.
Потом, поворачиваясь к Даллье, заключает:
— Короче говоря, дело обстоит следующим образом: сэр Уолтер Ридли намечен на пост директора Сингапурского ботанического сада. Он возглавил борьбу за осуществление наших планов в колонии и сделает все, что забыли или не сумели сделать до сих пор. Он свяжется с сэром Генри Викхэмом, чтобы использовать в Сингапуре опыт, полученный в Хенератгоде. Он будет считать внедрение бразильской гевеи своей главной задачей, и я могу заверить вас, что знания и опыт сэра Уолтера произведут должное впечатление даже на такого самоуверенного человека, как сэр Ирвин Хервест.
— А когда это произойдет? — спрашивает Даллье.
— По некоторым причинам точная дата назначения еще не известна, — отвечает Хукер вместо Ридли.
Ридли говорит:
— Так, значит, я смогу приветствовать вас в Сингапуре?
— Да! — решается Даллье после недолгого раздумья. — Теперь я знаю, что мне делать!