Читать интересную книгу Охотники за каучуком - Манфред Кюнне

Ридли говорит:

— Так, значит, я смогу приветствовать вас в Сингапуре?

— Да! — решается Даллье после недолгого раздумья. — Теперь я знаю, что мне делать!

Когда Уолтер Ридли в 1889 году принял руководство Сингапурским ботаническим садом, он обнаружил там совершенно запущенный участок и около тысячи гевей, давно уже созревших для добычи латекса, которыми не интересовалась ни одна живая душа. Он немедленно организовал подсочку этих деревьев, а через несколько месяцев продемонстрировал на Сингапурской сельскохозяйственной выставке первые образцы своего каучука под наименованием «плантационный каучук». Представители промышленности забраковали образцы, утверждая, что плантационный каучук ниже качеством, чем бразильский «пара хард файн». Тем не менее Ридли начал рассылать семена и саженцы бразильской гевеи администрации всех провинций колонии: он отлично видел бурный рост спроса на каучук со стороны еще молодой шинной промышленности Европы и Америки и предвидел момент, когда истощенные хищнической эксплуатацией леса Бразилии перестанут удовлетворять этот спрос. Он расширил участок, отведенный под гевею в ботаническом саду, и посадил новые деревья, чтобы увеличить семенной фонд и обеспечить добычу каучука во всех областях Британской Малайи, когда наступит ожидаемый период нехватки этого сырья.

20

Душный, напоенный ароматом цветов воздух вливается в окна бунгало. Комната мягко освещена косыми лучами заходящего солнца. Полосатые — словно шкура тигра — осы ползают по краю ведра со льдом, стоящего на полу возле стола. Двое мужчин потягивают длинные, с соломенным мундштуком сигареты, молча уставившись в пространство.

Восемь лет прошло с того дня, когда они познакомились в Ботаническом институте в Кью, в кабинете Джозефа Хукера.

Многое произошло за эти восемь лет.

Англия оккупировала Египет, заняла обширные территории в верхнем течении Нила, аннексировала Верхнюю Бирму, захватила Нигерию и продолжает держать в колониальном ярме великое множество разных народов при помощи оружия и водки, кредитов и эпидемий, фальшивых договоров и финансовых махинаций.

Уолтер Ридли был свидетелем позора, которым покрыло себя три года назад британское оружие на Черном континенте.

Победа буров, восстание Араби-паши, восстание махдистов, разгром корпуса генерала Гордона в Судане — все это вызвало в палате общин такое недовольство, что Уильям Юарт Гладстон, который в течение пяти лет руководил наглой и непоследовательной внешней политикой Англии, стал жертвой своей собственной парламентской реформы и во время несущественных дебатов о налоге на спиртные напитки был вынужден уступить свой пост маркизу Солсбери.

Итак, судьбы Британии теперь в руках преемника Бенджамина Дизраэли, который на посту руководителя консервативной партии с большим искусством умеет увязать свою внешнюю политику с интересами английской экономики, торговли и борьбы за колонии. За несколько лет английский банковский капитал поставил под свой контроль большую часть международных финансовых операций.

Из «всемирной фабрики» Великобритания превращается в «государство-рантье».

А в промышленности Европы и Америки один из видов сырья дал толчок многочисленным сделкам, техническим изобретениям, созданию новых компаний и предприятий. По своему значению оно стало приближаться к железу и углю. Это был каучук!

Ридли обращается к своему собеседнику:

— Значит, дела у вас идут на лад?

Джордж Даллье кивает. В волосах у него пробивается седина, но выражение глаз, окруженных веером мелких морщинок, все такое же твердое и бесстрастное, как и прежде.

— Я восстановил свою плантацию. И насколько я могу судить, сэр, вы тоже не сидели здесь в Сингапуре сложа руки.

Ридли бросает из окна взгляд на спасенный с таким трудом семеноводческий участок: его деревья и канавы занимают почти две трети всего ботанического сада.

Каких усилий стоило расчистить заросли, которые он застал по прибытии сюда, проредить эту невообразимую путаницу растений, освободить полные млечного сока деревья из цепких объятий лиан, вырвать из коры орхидеи, точно когтями впившиеся в нее своими острыми, хищными корнями, заново выкопать размытые дождем дренажные канавы и проложить по ним трубы!

Работы стоили больше восьми тысяч фунтов. Генри Викхэм, с которым Ридли наладил связь, еще будучи в Лондоне, и с тех пор консультируется по каждому мало-мальски серьезному вопросу, предоставил в распоряжение сингапурских ботаников лучшие силы Цейлонского ботанического института.

Сорок опытных ассистентов участвовали в посадке новых каучуконосов. Более двух миллионов семян гевеи Ридли разослал администрациям шестнадцати провинций колонии. Он переписывался с английским правительством, поддерживал постоянную связь с министерством по делам Индии, не раз навещал резидентов Малакки и Джохора и чуть ли не каждый день бывал у сэра Ирвина Хервеста!

После сельскохозяйственной выставки, на которую в течение шести недель в Сингапур стекались плантаторы изо всех районов архипелага и покупатели со всего света, у Ридли стало немного легче на душе.

Лед тронулся! План, которым ему удалось заново воодушевить губернаторов и чиновников, начал сам работать на себя!

Ежедневно после обеда Ридли, захватив письма и газеты, на два часа удаляется в это бунгало. Сюда он пришел и сегодня, еще до визита Даллье.

— Значит, вы восстановили плантацию — гм, любопытно, — произносит он наконец. — Может быть, это нескромно с моей стороны, но в свое время вы ведь не решались снова браться за это дело? По финансовым соображениям, не так ли?

— Вспомните того китайца, сэр, о котором я вам тогда говорил.

— Господина Тао Чжай-юаня?

— Он приобрел право на часть моих прибылей, другими словами, мы с ним теперь, так сказать, партнеры, — поясняет Даллье и прибавляет самодовольным тоном:

— По-моему, просто глупо считать этих желтых такими хитрыми бестиями! Вовсе не страшно пойти на подобную сделку, если умеешь сохранить при этом руки свободными. Да, вот еще что, вам привет от мистера Брауна. Он собирается вскоре навестить вас.

— Это ваш сосед? Тот, вместе с которым вы построили фабрику? Помню, помню, — медленно произносит Ридли. — Он уже писал мне. Кстати о господине Тао Чжай-юане! Он тоже прислал заявку на семена.

— Неужели он думает заложить еще и собственную плантацию?

— Вероятно.

— А как держится губернатор?

— Сэр Ирвин Хервест обещал мне всяческую поддержку.

— Черт возьми!

— Теперь здесь появились влиятельные люди, вставшие на нашу сторону. Но даже помимо вас и этих предпринимателей, специально перебравшихся из Англии ради каучука, даже некоторые из числа старых здешних плантаторов в последнее время как будто не прочь…

— Так за чем же дело стало?

Ридли делает пренебрежительный жест.

— Сейчас все будет зависеть от того, насколько энергично будет действовать администрация в провинциях!

В конце концов часть плантаторов поддалась нажиму со стороны провинциальных властей Британской Малайи. Они получили семена и молодые саженцы гевеи и начали возделывание ее на своих плантациях.

Остальные плантаторы немедленно порвали с ними всякие отношения.

Началась настоящая война.

21

— Так я и знал, черт их побери!

— Ты?

— Да, я! Никогда я не доверял этим мерзавцам!

— Гм! От Брауна, конечно, можно было ожидать такой штуки. Он ведь еще тогда сразу клюнул на удочку этого Даллье, — в раздумье произносит Робертс. — Но вот Гопкинс и Паркер! Подумать только, и они впутались в эту историю…

— Так я и знал! — повторяет Шаутер. Его седые усы дрожат.

Все плантаторы, прожившие в колонии столько лет, сколько он, давно тяжело больны. Убийственный климат подорвал их здоровье и истощил силы. Неумеренное пристрастие к мясу, вину, жара и периодически, повторяющиеся приступы лихорадки ослабили сердце, отравили кровь, источили легкие.

Большинство этих людей годам к сорока-пятидесяти возвращаются в Европу, строят себе виллы, роскошно меблируют их, накупают дорогих картин и отправляются путешествовать в Венецию, в Париж, в Петербург. И пока все дела в колонии ведет управляющий, который, ежеквартально переводит на их имя часть прибылей, сами они ищут исцеления в богатстве, которое копили всю свою жизнь, и спешат приобщиться к радостям бытия, для наслаждения которыми у них уже слишком опустело сердце и измельчала душа.

Эмери Шаутер не собирается возвращаться на родину! Как и Робертс, который провел в колонии почти столько же лет и в последнее время начал жаловаться на непонятные приступы слабости, он еще сам руководит всем хозяйством на плантации и продажей своей продукции. Он не поддается климату, хотя ему перевалило за шестьдесят, хотя он отчаянный курильщик и — это известно всей провинции — довольно много пьет. Но никто никогда не видел, чтобы он нетвердо держался на ногах.