во время спектакля. Только в спектакле ходили по сцене живые люди, а вокруг них всё было невзаправдашнее, какое-то игрушечное — домики, заборы, подсолнухи, нарисованное на полотне ночное небо, висящая на тонкой верёвочке луна, сквозь дырочки в тряпичном небе мигая светились лампочки, изображая звёзды. А тут передо мной на стене всё было настоящее. Только чёрно-белое. И заблудившиеся люди выкрикивали неизвестные мне слова. По их измученным, усталым и испуганным лицам я понимала, что они попали в беду, что их нужно спасать. Я надеялась, что Тарзан и Чита обязательно помогут им выбраться из непроходимого леса, спасут их. Мой страх поменялся. Теперь я боялась уже не за себя, а за измученных людей.
Хотелось бы сейчас посмотреть этот старый американский фильм и сравнить мои детские ощущения с теперешними взрослыми. Но за всю мою долгую жизнь этот фильм ни разу не попался мне на экране. И он, как далёкий сон, тревожно бередит мою память. Вполне возможно, что в фильме было всё не так, как запечатлело воображение испуганного ребёнка. Но я до сих пор, закрывая глаза, отчётливо вижу, как обнажённый мужчина в набедренной повязке, обхватив за талию кричащую и вырывающуюся из мощных рук испуганную девушку, перескакивает с дерева на дерево, как повисает с ней над бездной. А вслед за ними мчится весёлая обезьяна по имени Чита.
В полуобморочном состоянии я обнаруживаю себя, идущую рядом с мамой по площади. Глаза ослепляет невыносимое после тёмного зала солнце. Мама говорит, что я опозорила её перед людьми, что не умею вести себя в кино, что истерики можно закатывать только дома «сколько тебе будет угодно», а на людях нужно вести себя прилично. Я вспоминаю, как стенка в зале стала белой, как зажегся свет, как люди встали с кресел и толпой потянулись к выходу. А я выдернула свою руку из маминой руки и завизжала на весь зал:
— Пусти! Хочу ещё! Я не пойду домой! Я тут хочу!
— Фильм кончился, Ветуня. Видишь, все уходят, — зашипела на меня мама, больно дёрнула за руку и потащила к выходу.
Отбрыкиваясь от мамы, я повалилась на пол между рядами кресел и, стуча пятками, заорала ещё громче:
— Я хочу, чтоб Чита ещё была! Я хочу к Чите любименькой! Пусти-и! Ничего не кончилось! Я не хочу, чтоб кончалось!
К нам подбежала тётя, которая привела нас в этот зал, и с её помощью мама вынесла меня из зала. Я сопротивлялась и захлёбывалась от рыданий. Прибежал дядя-администратор, взял меня на руки и отнёс в очень маленькую комнатку, уложил на узенький диванчик. Мама растерянно стояла в дверях, прижав руки к груди, и умоляла меня успокоиться. Администратор дрожащими руками капал в стакан валерьянку и говорил маме:
— Ничого, ничого, Лида Петровна! Цэ бувае з детками. От сильных впечатлений. Наверно вона первый раз на фильме?
— Кто ж знал, что она так отреагирует? Я бы ни в коем случае… — лепетала мама.
— Счас мы валерьяночкой её успокоим. И вам накапаю. Вы ж прямо уся побелели.
Администратор поднёс к моим губам стакан. Дядя показался мне ласковым, и я безропотно проглотила всю вонючую жидкость.
— Як тэбэ звать?
— Вообще Света, а Бабуня называет Ветуня, — ответила я ласковому дяде.
— Ну, буду называть тебя як Бабуня. Так шо, Ветуня, — улыбнулся администратор, — понравился фильм?
— Ужас, как понравился. Я ещё хочу…
— Сегодня больше не получится. Местов нету. А скоро привезуть вторую серию, ты с мамой приходи, я тебя приглашаю. Придёшь?
— Ага, приду. А что такое серия?
— Серия это то, шо будет дальше. Хочешь знать, шо будет дальше з Тарзаном и Читой?
— Я и хотела дальше посмотреть, а мама забирает домой.
— Ты счас пойдёшь до дому, а через неделю приходите с мамой смотреть дальше. Договорились?
Он накапал маме валерьянки, мама выпила, поблагодарила администратора и мы ушли.
Всю дорогу домой я шла молча, не слушая маминых нотаций. Я представляла себе, как буду рассказывать Ритке и Эльке про Читу, про Тарзана и Джейн. Передо мной мелькали картины страшного сражения Тарзана со львом. «Тарзан победил льва, воткнул в него нож и сбросил с дерева. А Джейн оторвала рукав от своего платья и перевязала Тарзану голову. Расскажу девчонкам, как на людей напали очень маленькие люди, совсем голые, с перьями на голове (мама тогда прошептала мне на ухо — «пигмеи») и бросили их в глубокую тёмную яму, и как Тарзан своим жутким криком позвал слонов, как все слоны напали на туземцев и потоптали их своими толстыми ногами. У слонов висели длинные-предлинные носы, под которыми торчали белые клыки. Расскажу им, как Тарзан, держась за длинный нос слона, спустился в яму и вытащил Джейн и её спутников из ямы. Как Джейн осталась жить с Тарзаном и Читой на дереве. Они стали дружить и плавать в речке».
ОКНА
Как только мы вошли во двор, я посмотрела на танк, нет ли там моих подружек. Уж очень хотелось, не откладывая рассказать им про кино. На танке сидели хлопцы и о чём-то спорили. Я отвернулась от них и сразу почувствовала — во дворе что-то изменилось. Мама сжала мою ладонь. Тихо и восторженно произнесла:
— Какое чудо.
Она смотрела на наши окна. Они больше не были слепыми! Отражая заходящее солнце, окна сияли ярким огнём, словно внутри нашей квартиры полыхал пожар. Мы, спотыкаясь, вбежали в парадную. Мама, переступая через ступеньку, летела вверх по лестнице и радостно повизгивала:
— Ой-ёй-ёй, закончили! Ура!
Я не успевала за ней. Мама первая влетела в квартиру, и я услышала её отчаянный крик:
— Кошмар! Я этого не перенесу! Сволочи, засранцы!
Вбежав из тёмной парадной в комнату, я мгновенно была ослеплена белизной стен и солнечным светом, наполнявшим все уголки нашей квартиры. Ничего кошмарного я не видела — мой взгляд устремился в белоснежный потолок. Там в левом углу чётко вырисовывался кусок выпуклого орнамента из сплетённых между собой цветов и листьев вроде венка. Раньше я его не замечала. Высота потолка и постоянный полумрак скрывали от меня эту прелесть. Потом-то