Следователю захотелось похлопать Лагуса отечески по спине и сказать: «Ну что, попался».
— Ну, ладно, — дрожащим голосом произнес допрашиваемый, — расскажу вам все, как было.
Румянец на его щеках стал ярко-красным, цвета спелого яблока.
— Работали мы в этом несчастном магазине с Казьминым и остались на пару минут в складе одни. А у Казьмина руки такие — за все ухватиться должен. Вот он в сейф и вцепился, ручку подергал и говорит: «Дураки, у них же замок сломан. А сами здесь, наверное, кучу денег хранят».
— Казьмин — ваш приятель?
— Да не особенно. Он больше с Артамоновым общается. Кстати, тот вчера как раз в карауле был.
— Но я вижу, вы тоже Казьмина неплохо знаете.
— Иногда словечком перекинемся.
— С деньгами у него в последнее время проблемы были?
Лагус отвел глаза. Видно было, что говорить ему неохота, а врать боится.
— Н-не знаю, — неуверенно произнес он.
— Врать не советую, — жестко сказал Субботин. — Это может для вас плохо кончиться.
Лагус набрал воздуха, потом запнулся, наконец выдавил:
— Все равно узнаете. Мне ребята рассказывали, что у Казьмина знакомые в городе имеются, у которых он или занял деньги, или проиграл им. А отдавать нечем.
«Ну, вот и ясно все, — подумал следователь. — Все стало на свои места». Он заполнил протокол допроса и положил перед Лагусом.
— Распишитесь внизу, — протянул ручку и добавил: — Сами понимаете, о нашем разговоре распространяться не стоит.
Лагус вздохнул и принялся внимательно изучать текст. Потом расписался, встал, козырнул.
— Разрешите идти?
— Разрешаю.
Когда Лагус был у двери, Субботин сказал:
— Подождите, еще один вопрос.
— Слушаю. — Солдат обернулся и принял строевую стойку.
— Как вы сами-то считаете, Казьмин мог совершить это преступление?
Лицо Лагуса перекосилось, будто ему только что вырвали зуб.
— Ну, говорите.
— Я думаю… — Лагус запнулся, — я думаю, мог.
Оставшись один, Субботин взял чистый лист бумаги.
Привычка письменно фиксировать все версий и мысли нередко помогала. Написал «Казьмин — преступник» и жирно подчеркнул. Если он совершил кражу, для этого должен был ночью выйти из казармы, встретиться с сообщником и иметь достаточно времени для совершения преступления. Выйти из казармы иначе как мимо дневального нельзя — тот же обязан никого не выпускать ночью. Конечно, это правило не всегда соблюдается солдат не будет силой держать своего сослуживца. Начнутся обиды, конфликты, можно и по физиономии получить. Поэтому Казьмина никто останавливать бы на стал и выйти из казармы он мог свободно. Субботин написал на листке:
«Дневальные или сослуживцы должны были видеть, как Казьмин выходил ночью».
Субботин поднял телефонную трубку и позвонил дежурному по полку. Велел ему найти наряд, дежуривший позавчера ночью в третьем батальоне. Через полчаса этот самый наряд в полном составе предстал перед следователем.
Начать Субботин решил о дежурного — здоровенного сержанта-украинца с добрыми, честными глазами. Разговор получился следующий.
— Кто и во сколько стоял у тумбочки?
— Я и Лебезин — с одиннадцати до часу. Утабаев с Бахрушиным — с часу до пяти. Затем снова мы.
— Во сколько вас проверял дежурный по полку?
— Да где-то около часу.
— После этого наряд был у тумбочки?
— Ручаюсь. У нас с этим строго. Ротный шкуру снимет, если что.
— Так уж и шкуру. Ночью никто из казармы не выходил?
— Никто.
— Я вас прошу еще раз подумать, прежде чем ответить на вопрос. Это большая ответственность.
— Никто ночью не выходил. Мимо меня не пройдешь.
Сержант говорил так убежденно, что Субботин ему почти поверил. С остальными разговор получился примерно такой же — стоял всю ночь как штык, сторожа спальное помещение и комнату для хранения оружия, никто не входил и не выходил, службу несли с полной отдачей. Все же под конец следователь понял — что-то здесь не то. Напряжение в ребятах чувствовалось, какая-то настороженность. Если врут, то причин может быть две: или они действительно выпустили ночью из помещения кого-нибудь (скорее всего — Казьмина), а теперь не хотят в этом признаться (а может, не хотят наговаривать на товарища), или наряд просто-напросто спал.
Субботин решил прощупать Казьмина, составить мнение о подозреваемом номер один. Лучше не вызывать его в штаб, а самому сходить в парк для хранения техники, где сейчас работают солдаты. Интересовала первая реакция человека при виде следователя прокуратуры. Если есть что за душой, то вряд ли сможет страх свой скрыть.
Для начала Субботин вызвал командира первой роты. Есть смысл сначала расспросить, что он думает о своем подчиненном. Ротный подошел через несколько минут. Высокий капитан, с большими, сильными руками, уверенным голосом. Субботин решил, что солдаты должны его уважать.
— Хочу вас о Казьмине расспросить. Что о нем сказать можете?
— Разгильдяй. Перед призывом в армию мопед украл. Дело прекратили — мол, армия исправит. Здесь самоволка была, на гауптвахте сидел. Потом у товарищей своих начал по мелочам вещи подворовывать: зубную пасту, шапку. На этом не остановился — тридцать рублей украл. Поймали за руку, и тут же — больше не буду, простите, Поверили, простили, решили дело в суд не передавать, В последнее время притих. Хочет показать, что исправился.
— Мог он забраться в магазин военторга?
— Этот мог запросто… У него в городе какие-то темные знакомства.
— Даже так?! — удивился Субботин.
— Говорят, в общежитии женщину какую-то себе завел. Наверняка даже в самоволки к ней бегает, но доказательств у меня нет.
— Пойдемте на вашего «злодея» посмотрим.
Они вышли из здания штаба. Около входа солдат с повязкой на рукаве усердно мел метлой асфальт.
Парк для хранения техники располагался на окраине городка. По дороге слово за слово Субботин разговорился с ротным. Следователь любил такие беседы, поскольку они позволяли разобраться во многих армейских проблемах и лучше ориентироваться в ситуациях.
— Как насчет дедовщины у вас? Мутузят солдатики друг друга? — спросил Субботин.
— У меня в роте — нет. Я как на должность заступил, сразу сказал — кто молодого хоть пальцем тронет, тот мой личный враг. И землячества нет. Эти явления — самое ненавистное для меня, что в армии есть. Ведь родители посылают детей здоровых, с неизломанной психикой отдать долг Родине. А что с ними уркаганы эти казарменные подчас делают? Всегда я эту сволочь, которая, чтобы превосходство свое над другими показать, людей мучает, давить буду нещадно. — Ротный сжал увесистый кулак.