— Но ведь порой дедовщина для офицера — вещь необходимая, — сказал Субботин. — Что я, не знаю, как командир оценивается? Если в казарме все сияет — значит, ты хороший. А как порядок хороший легче всего навести. Мигнул дедам, те молодых заставили ночь напролет стены и полы тереть, и цель достигнута.
— Времена все-таки меняются. Да и чтобы такими вещами кто-нибудь, из офицеров занимался — это нужно совесть совсем потерять. Я что скажу: если офицер — сильный мужик, то у него и порядок, и никто никому морду не бьет. Да и вообще, скажу я вам, характер нужен. Сделать солдата из пацана, который до армии, кроме своего Хава Металла, ничего не знал и знать не хотел, — дело непростое. А сделать нормального человека из урки, который до армии под суд идти собирался, — дело вообще невозможное. Их можно только в рамках держать. Казьмин тому показательный пример.
Путь в парк лежал через двухэтажное стеклянное здание, где располагались КПП и различные технические службы. За высоким бетонным забором в несколько рядов шли алюминиевые ангары. Из некоторых были выведены боевые машины, которые солдаты приводили в порядок после недавно закончившихся учений.
— Вон там, — показал ротный рукой.
Хранилище роты оказалось напротив хранилища техники инженерно-саперного подразделения. Оттуда выкатили сложенную гусеничную машину, состоящую из нагромождения каких-то штанг, непонятных приспособлений. Субботин не раз видел такие механизмы, и ему всегда хотелось спросить, что же это такое. Однако не хотелось демонстрировать свое незнание.
В полумраке внутри ангара в два ряда стояли боевые машины пехоты.
— БМП-1? — поинтересовался Субботин.
— Других не держим, — ответил ротный.
Следователь закончил университет и в боевой технике разбирался не очень хорошо. Но ее вид всегда притягивал его. Было в этих машинах что-то грозное, сильное и вместе с тем изящное.
Один из солдат бил по гусенице кувалдой, выколачивая застрявшие между траками камни, другой возился внутри. От машины к машине ходили два лейтенанта в комбинезонах. Руки у них были в масле. Работа кипела, как на хорошем заводе.
— Вон наш Казьмин. — Ротный кивнул на замызганного солдата в кислой и злой физиономией, который неторопливо крутил гайку.
Субботина внезапно охватила неприязнь к этому человеку. Он хорошо изучил такой тип людей. Самовлюбленные, эгоистичные, они вполне искренне считают, что весь мир должен быть им обязан только за то, что они появились на свет. Таково было первое впечатление. А оно обычно самое верное и следователя никогда не обманывало.
— Рядовой Казьмин, подойдите! — скомандовал ротный.
Солдат поднял глаза и неприязненно взглянул на командира. Потом встал, подошел, представился по уставу. Движения вялые, выражение лица такое, будто делает командиру роты огромное одолжение. Потом безразлично взглянул на Субботина. Тот за годы работы убедился, что юридические эмблемы большинство солдат не знает. «А вы не медик?» — такой вопрос задают иногда даже офицеры. Но это и хорошо, что в большинстве подразделений юристы — редкие гости. Побольше бы таких частей. Взять стройбаты — там юридические эмблемы за версту чуют.
Вот, Казьмин, с вами хочет побеседовать следователь из прокуратуры, — сказал ротный и, не сдержавшись, добавил: — Доигрались? А я между прочим вас предупреждал.
Субботин увидел, как кровь отхлынула от лица солдата, а взгляд заметался.
— Пойдемте со мной, поговорим, — сказал Субботин и обернулся к командиру роты: — Буду признателен, если вы тоже со мной пойдете.
В присутствии командира беседовать легче. Он знает все достоинства и недостатки своего подчиненного, может при случае что-нибудь подсказать.
Когда все расселись в комсомольском кабинете в штабе, Субботин обратился к ротному:
— Поведайте, как этот солдат у вас служит.
Ротный начал подробно, с пространными отступлениями обрисовывать личность Казьмина, начав с мелких нарушений и закончив самоволкой и кражей.
— Да, молодой человек, — покачал головой Субботин. — Биография у вас хоть и короткая, но уже богатая.
— Какая есть, — огрызнулся Казьмин.
— Вы в магазине работали военторговском?
— Нет, не работал.
— У меня другие сведения.
— Ну, работал.
— А в сейф зачем лазили?
— Кто сказал? — насторожился Казьмин.
— Значит, о том, что сейф не закрывается, вы знали.
— Ничего я не знал и сейчас не знаю, — раздраженно отрезал Казьмин. — Товарищ капитан, мне еще до армии дело пытались пришить. Милиция, знаете ли, людям не верит. И вы не верите.
«Ты себе и сам не веришь», — захотелось сказать Субботину, но он сдержался.
— О том, что мы вам не верим, говорить еще рано, — только и сказал он.
— А вам, чем раньше, тем лучше. Что я, не знаю, что ли? У вас план, сроки, а на живого человека вам наплевать! Неправильно я излагаю? — победно, будто утверждая глубокую истину, воскликнул Казьмин.
— Неправильно, — устало ответил Субботин. Ему меньше всего хотелось сейчас обсуждать с Казьминым философско-правовые вопросы. — Денег-то как, хватает вам на жизнь?
— Не жалуемся.
— Да? И с каких же накоплений собираетесь с долгами расплачиваться?
Это был настоящий удар. У допрашиваемого даже дыхание перехватило.
— Есть старое, затасканное, но очень верное изречение, — продолжил, помолчав, следователь. — Все тайное становится явным. Рассказывайте-ка лучше все сами и не заставляйте прижимать себя фактами. Дороже будет.
Тут Казьмин сорвался:
— Что я вам сделал?! Всю жизнь мне не верят! И чем я людям дорогу перебежал, что грызут они меня и грызут?
— Чем? — спросил Субботин. — Не надо, наверное, красть, совершать неблаговидные поступки.
Казьмин сник. Субботин подумал: «Самое интересное заключается в том, что он на самом деле чувствует себя обиженным людской черствостью».
— Ну что, будете говорить?
— Нет!
— Дело ваше. Я вам дам еще время подумать.
— Товарищ следователь, — подал голос ротный. — А на гауптвахту его можно посадить?
— За что? — удивился Субботин.
— Крайне халатно относится к выполнению служебных обязанностей. У меня на него рапорта старшины имеются.
— Я больной, — неуверенно возразил Казьмин. — Нога…
— Вы справку из санчасти по поводу вашей ноги видели?
— Может, врач ошибается, — буркнул Казьмин.
— Не может. Вас и в госпиталь на консультацию возили. Здоровы вы. Эта болезнь шлангитом в народе зовется.
— Что ж, раз есть основания, — согласился Субботин, — тогда сажайте на гауптвахту. Препятствовать на буду.