Читать интересную книгу Сестры Шанель - Литтл Джудит

Однажды в воскресенье днем я принесла ей омлет из ее любимого пивного ресторана.

– Тебе надо поесть, – сказала я ей в спину, но она только пожала плечами, даже не обернувшись.

Она сидела на диване в гостиной, глядя в окно на изгибающуюся внизу реку; солнце отражалось от барж, которые тихо скользили мимо. Терьеры Пит и Поппи, которых Бой подарил ей незадолго до расставания, свернулись у ее ног.

– Было время, когда я думала, что действительно стану миссис Артур Кейпел, – призналась она. – Потом я убедила себя, что он вообще ни на ком не женится. Наша любовь была такой необыкновенной! Мы были вместе, потому что хотели быть вместе, и это лучше, чем брак, более священно. – Она повернулась ко мне, слезы текли по ее лицу, тихие слезы. – Нинетт, – прошептала она, – я больше не знаю, кто я.

Ее слова удивили меня. Я точно знала, кто она.

– Посмотри на себя. – Я села рядом, взяв ее руки в свои. – Посмотри вокруг. Разве ты не видишь, что весь мир знает, кто ты! Ты больше не бедная маленькая сиротка.

Скучал ли Бой по юной Габриэль, которая смотрела на него снизу-вверх? Ловила каждое его слово? О которой нужно было заботиться? Сестра рассказала мне о его реакции, когда она отдавала ему последний чек, закрывающий долг: «Я думал, что подарил тебе игрушку. На самом деле я дал тебе свободу. Он был задумчив».

Возможно, именно это в первую очередь разглядел Бой в мисс Уиндхем. Кого-то, связанного традициями и общественными правилами, кого-то, кто не сможет легко упорхнуть на свободу.

Мы, безусловно, могли. Нас ничто не сдерживало. Внезапно мне захотелось встряхнуть сестру, встряхнуть себя. Меня переполняло чувство гордости. Война с Германией все еще продолжалась, но наша война закончилась, та самая, которую мы вели с самого рождения, с того момента, как монахини объявили, что в лучшем случае мой удел – быть женой пахаря, а Габриэль – работать швеей. Мы победили. Мы были так заняты, что не успели ничего заметить. Мы стали теми, кем хотели, вопреки всему, что навязывал нам мир.

Подумай об élégantes, сказала я ей, о светских дамах и сливках общества, об актрисах и дамах полусвета, которые стремятся с тобой познакомиться, носят твои модели и даже стригутся, как ты. Никто не хотел выглядеть, как Поль Пуаре, мадам Вионне или Чарльз Уорт. Все подражали Габриэль. Она сама была своим лучшим творением.

– Мужчины приходят и уходят, Габриэль. Бой может жениться и не раз. Но ты, ты – Коко Шанель, и это неизменно.

К тому времени, как я закончила говорить, она уже не плакала. Ее губы были крепко сжаты.

– Спасибо, – проговорила она. – Не думаю, что когда-либо говорила тебе это. Спасибо, Нинетт. Меня бы здесь никогда не было и ничего этого не случилось бы без тебя.

Мы были сестрами. И мы заботились друг о друге.

ШЕСТЬДЕСЯТ СЕМЬ

В ноябре немцы капитулировали. Кайзер отрекся от престола. Пушки замолчали. Война с Германией закончилась.

В Париже бульвары кишели людьми, как и четыре года назад, когда объявили мобилизацию. Но теперь патриотическая решимость сменилась ликованием. Вокруг солдат толпились французские девушки, обнимая их, осыпая поцелуями. Я наблюдала издалека. В последний раз, когда весь город вышел на улицы, я была с Лучо.

В течение нескольких дней, пока продолжались парады и празднества, я искала его повсюду. Каждый раз, когда видела группу солдат, каждый раз, когда мимо проходил офицер, каждый раз, когда открывалась дверь и входил человек…

Его не было нигде, и он был везде. Когда я выходила из «Ритца», сидела на скамейке в Тюильри, гуляла вдоль Сены. На террасе «Кафе-де-ля-Пэ» он прятал лицо за свежим номером «Фигаро». Только это было не его лицо. Раз за разом – не его лицо. Я попыталась завернуть воспоминание о нем в коричневую бумагу, перевязать бечевкой и спрятать в глубине шкафа в Парке Монсо вместе со всем остальным. Но я не смогла.

В тихой квартире Эдриенн и Морис проводили вместе каждую минуту, наверстывая упущенное. А я каждый вечер куда-нибудь уходила. Уходила, чтобы забыть Лучо. Уходила, чтобы найти Лучо. Может быть, он в кафе «Амбассадор», или в «Максиме», или в «Ля Ротонд» на Монпарнасе. В каждом ресторане, баре и кафе люди пили шампанское, танцевали, заводили любовников. Рэгтайм, который был так популярен до войны, уступил место музыке под названием джаз.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Солдаты заполонили город. Среди них было очень мало французов, целое поколение погибло в окопах, зато жизнерадостные американцы и канадцы повсюду самозабвенно праздновали окончание войны. Очевидно, им больше нечего было делать. Отправить домой всех сразу не представлялось возможным. Не хватало кораблей, и солдаты уезжали по очереди.

Габриэль тоже вышла из своего заточения. У нее были друзья, которые помогали ей справиться, Мися Серт и еще целая свита, включая иллюстратора Поля Ириба и богатого южноамериканца Эдуардо Мартинеса де Хоза.

Однажды вечером на танцах в отеле «Мажестик» на авеню Клебер Габриэль прошептала мне на ухо:

– Здесь останавливаются состоятельные британские офицеры.

Она не сказала этого прямо, но я понимала, о чем она думает. Лучо погиб на войне. Пора двигаться дальше.

Мне не хотелось верить, что Лучо не вернется. Но мне необходимо было в это поверить. Это был единственный способ продолжать жить.

Теперь благодаря Артуро и нашим вечерам в Биаррице я была искусной танцовщицей, танцевала и танцевала с американскими и британскими солдатами. «Ты все еще можешь кого-то найти, – сказал Лучо много лет назад. – Сделай это для меня». И я это сделала. Я заставляла себя танцевать со всеми, кто приглашал. Смотрела в их лица, надеясь, что внутри меня зажжется свет, но пока там тлели угольки.

Однажды я заметила мужчину, наблюдающего за мной издалека, его пристальный взгляд заставил мое сердце затрепетать, ощущение, которое я почти забыла. Красавец – была моя первая мысль, и следующая: жизнерадостный. Толпа чуть расступилась, и я увидел крылья на его мундире. Летчик. Так вот почему дамы вьются вокруг него. А он продолжал смотреть на меня.

Еще один танец, потом еще один, уанстеп[77], фокстрот, быстрый фокстрот. Никто больше не вальсировал. Танго тоже вышло из моды. Я украдкой наблюдала за ним, стараясь рассмотреть получше. Светлые волнистые волосы. Высокий. Широкие плечи. Мои глаза встречали его взгляд всякий раз, когда я поворачивалась в его сторону, и я чувствовала, что краснею так, как не краснела годами.

Внезапно он исчез из поля зрения, и мое сердце упало, а ноги словно налились свинцом.

Затем чья-то рука легла на плечо моего партнера, и в наш танец вмешался летчик. Вблизи он был еще красивее, но моложе, чем я ожидала. Отличный танцор с осанкой принца.

Он улыбнулся.

– Как вас зовут, мадемуазель? – произнес он на очень хорошем французском. Его глаза были мягкими, как бархат.

– Антуанетта.

– Антуанетта, – повторил он, не отрывая от меня взгляда, такого спокойного, такого мягкого и уверенного. И снова улыбнулся. – Я собираюсь жениться на вас, Антуанетта.

ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ

Его звали Оскар. Оскар Флеминг. Сильное имя. Славное имя. Слоги легко слетали с моего языка. Он зачем-то извинился за свой танец.

– Годы занятий в загородном клубе, – сказал он.

Я понятия не имела, что это значит, но это казалось важным.

Мы вышли на тихую террасу, где можно было поговорить. Он накинул мне на плечи летную куртку. Я вздрогнула, но не от холода.

В нем была скрытая легкость, уверенность, которая, должно быть, появилась от осознания, что он может погибнуть в любую минуту. Он был таким открытым, таким прямым. И романтичным. Каждый день он посылал в бутик прекрасные букеты. По вечерам он водил меня обедать в самые дорогие рестораны, танцевать в самые красивые отели. Он был летчиком и офицером, поэтому мы всегда сидели за лучшими столиками. Мы задерживались допоздна, часто до рассвета.