Детройт, как выяснилось, совсем не походил на Париж.
Через два месяца после гибели Боя наконец пришло письмо от Габриэль:
«Твой долг быть рядом с Оскаром, Нинетт. Твое возвращение в Париж мне не поможет. Ничто из того, что ты или кто-либо другой можете сделать или сказать, мне уже не поможет. Я потеряла Боя. Я потеряла все».
СЕМЬДЕСЯТ ДВА
Вереница придорожных домиков по виндзорской стороне реки Детройт оживала по ночам. «Айленд ВьюИнн». «Чаппелл Хаус». «Рандеву». «Эджуотер Томас Инн».
То были бары, так называл их Оскар. Места с тайными ходами. Скрытые винные погреба. Наблюдатели, дозорные и сигналы, предупреждающие о приближении полиции. В считаные минуты покрытые зеленым войлоком игорные столы складывали, напитки выливали, бутылки прятали.
В Штатах появился так называемый «сухой закон». В Онтарио – Закон о воздержании. Но в отличие от США канадцам разрешили производить алкоголь, вывозить его, но не пить. В этом не было никакого смысла.
Той весной и летом подпольные бары стали нашим спасением от удушающей атмосферы в родительском доме Оскара, унылого однообразия и возникшей между нами напряженности. Мы танцевали под диксиленд-джаз, пили виски и бурбон, играли в рулетку, блэкджек, покер, мой арсенал азартных игр расширился. Народ в барах был дерзкий, вульгарный и, как ни странно, очаровательный. Из Детройта приезжали автомобильные магнаты, на стоянках было полно родстеров[81] и седанов, которые зимой просто переезжали замерзшую реку. Форд. Фишер. Додж. «Большие шишки» – так их называли. Они были нуворишами, но, несмотря на свое богатство, не умели одеваться, в них не было элегантности и вкуса. Когда стало достаточно тепло, их дорогие лодки и яхты выстроились вдоль причалов. К толпе всегда примешивались сомнительные личности, которых я избегала, – мужчины с револьверами за поясом или владельцы винокурен, сорившие наличными.
Мы с Оскаром гуляли почти до рассвета. Что еще мы могли делать? Сидеть дома и слушать радио с родителями, пока его мать продолжала меня игнорировать, а отец вечно хмурился? Мы были взрослыми людьми. Мой муж воевал в Королевских ВВС. Я привыкла руководить бизнесом, постоянно чем-то заниматься.
Бедный Оскар. Половину дня он посвящал тому, чтобы осчастливить отца, а вторую – чтобы успокоить меня. Он был измучен, его красивое лицо поблекло от напряжения.
– Так будет не всегда, – повторял он, но в его бархатистых глазах читалась тревога.
Каждый день после полудня я спала – еще одна привычка, не способствующая моему сближению с его матерью. Только соблазн пойти в подпольный бар мог вытащить меня из постели.
Мне было все равно. В Париже мир моей сестры рухнул, а меня не было рядом.
На танцполе мы с Оскаром закрывали глаза, и в наших головах не было ничего, кроме музыки. Мы покачивались в объятиях друг друга. И каждый вечер на несколько часов мы возвращались в послевоенный Париж, вспоминая, почему мы полюбили друг друга.
СЕМЬДЕСЯТ ТРИ
В конце августа в воздухе уже чувствовался легкий холодок, предвестник грядущей смены времен года.
Скоро мы с Оскаром переедем в Торонто, думала я. Он начнет изучать право и станет адвокатом. Первое время мы все еще будем жить за счет от его отца, но по крайней мере будем сами по себе, как муж и жена. Возможно, в Торонто заинтересуются коллекцией Габриэль. Может быть, там все образуется.
Но с приближением осени Оскар становился все молчаливее. За неделю до нашего отъезда он огорошил меня признанием.
– Милая, дорогая… о Торонто. – Он сглотнул. – Отец считает, что будет лучше, если я поеду один. Он думает… он думает, что мне будет трудно сосредоточиться на учебе, если ты будешь со мной.
Я почувствовала, как меня буквально встряхнула странная дрожь, словно земля ушла у меня из-под ног.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Но, Оскар, я – твоя жена!
Он не смотрел мне в глаза.
– Антуанетта…
– Боже мой, Оскар. Ты сражался на войне. Ты герой. Ты не ребенок! – Он молчал. Я покачала головой, пытаясь понять. – И ты действительно бросишь меня здесь?
Он плотно сжал губы, растерянно глядя на меня своими мягкими глазами.
– Я этого не хочу. Это последнее, что я хотел бы сделать. Но он не даст денег, если мы поедем вместе.
Я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Было ощущение, что воздух царапает мне легкие. Более прохладная погода принесла с собой стужу.
– И я буду жить здесь, без тебя, под одной крышей с человеком, который меня презирает?
– Он тебя не презирает. – Оскар выглядел пораженным. – Он сердится на меня.
Я потянулась к нему и взяла за руки.
– Милый Оскар, ты вообще хочешь стать адвокатом? Или это то, чего он хочет он? – Я не могла не вспомнить о Лучо и его отце, который принудил его жениться ради земли. Но Лучо хотя бы любил лошадей. У него была отдушина…
– Не важно, чего я хочу, – ответил Оскар. – Это единственное, что можно сделать. Отец не даст мне больше денег, пока я не уеду учиться в Торонто.
– Единственное, что нужно сделать, это не бросать жену. Три года, Оскар. Чтобы стать адвокатом, нужно целых три года.
– Он не будет настаивать, чтобы мы вообще не виделись. Все временно, Антуанетта. – Он хотел обнять меня, но я попятилась. – Я буду приезжать в Виндзор при каждом удобном случае. На каникулы, летом. Всего день езды на поезде. Не успеешь оглянуться, как я стану адвокатом. У нас будет собственный дом. Большой дом. Замок, который я тебе обещал. Мы можем жить в Монреале. Тебе бы там понравилось. Все говорят по-французски. Мы будем такими же, какими были сразу после войны. Мы будем ездить в Париж и обратно когда ты захочешь.
Я оцепенело откинулась на спинку кровати.
– Ты действительно оставляешь меня.
Он снова потянулся ко мне, но я отвернулась.
– Я не оставлю тебя, Антуанетта. Я никогда не оставлю тебя. Ты – все, что мне нужно. Я умоляю тебя, пожалуйста, наберись терпения. Я еду в Торонто изучать право и делаю это для нас. Я вернусь.
Я вернусь.
Оскар не боролся за меня. Он не настоял на том, чтобы я поехала с ним.
Мой храбрый, красивый, обаятельный летчик. Он мог бросить вызов гравитации, но не мог бросить вызов отцу.
Мы так много друг другу не сказали той осенью в Париже, когда наступил долгожданный мир и все вокруг сверкало. Мы не хотели говорить о прошлом, вспоминать о котором было достаточно тяжело.
Брак должен был стать выражением любви, но разве можно по-настоящему любить того, кого на самом деле не знаешь, того, кто знает только твою светлую сторону, не догадываясь о наличии темной?
После того как Оскар уехал, я словно выключилась. У меня начались головные боли. Несколько часов я просто не могла пошевелиться. Его братья и сестры ходили в школу. Если я чувствовала себя хорошо, чтобы скоротать время, помогала мальчикам с французским, девочкам с шитьем.
Жанна, моя горничная, уехала несколько месяцев назад. Когда одна из девочек, пытаясь говорить по-французски, нечаянно обозвала ее обезьянкой, Жанна огрызнулась и устроила сцену. На следующий день отец Оскара вручил ей деньги на обратный билет во Францию.
Если бы мне так повезло!
Когда матери Оскара не было поблизости, девочки засыпали меня вопросами. Каково это – курить? Как вы закуриваете сигарету? Вы держите ее именно так? Как заставить мужчин смотреть на тебя? Как вы ходите на каблуках? Я позволила им примерить мои платья и туфли. Я показала им, как держать сигарету, но прикурить не дала. Я учила их таким песням, как «Коко на Трокадеро» и «Фиакр» – присесть здесь, покружиться там.
Через несколько недель после отъезда Оскара одну из его сестер застали курящей в ванной. Мать Оскара обвинила меня.