дверями, и на публике братья сохраняли единый фронт.
Кардинал считал, что, если устранить религиозный предлог для мятежа, порядок восстановится. В разгар заговора правительство решило обращаться с религиозными и политическими диссидентами как с разными категориями мятежников. Всеобщая амнистия была примечательным документом: король смело заявил, что политика репрессий была грубой ошибкой. Гугенотам объявили, что к ним будут относиться терпимо, если они будут совершать богослужения «тайно и без скандала» (с. 119). Различение вопросов веры, которые требовали христианского понимания, спора и даже компромисса, и вопросов бунта, которые требовали наказания, оставались краеугольным камнем политики второй половины правления Франциска II. Тот же курс кардинал советовал своей сестре Марии в Шотландии.
Такой по сути политический взгляд на религию выдавал желаемое за действительное. Различие между религией и бунтом зависело от точки зрения. Кальвинисты, певшие псалмы и слушавшие проповеди, не считали себя мятежниками, а католики воспринимали эти действия как вызов своим понятиям универсальной церкви и единой веры. Мария де Гиз жаловалась на отсутствие последовательности и ясности в политике. Однако о готовности её дочери Марии Стюарт отказаться от притязаний на английскую корону Лондону объявили слишком поздно. Шеститысячное английское войско укрепило лордов конгрегации в своей правоте, и те потребовали вывода французских отрядов. Гизы в ответ снарядили флот. Англичане знали об этих приготовлениях, так как плели на берегу Ла–Манша внушительную сеть информаторов. В течение следующих 30 лет она давала министрам Елизаветы более чёткие сведения о положении в Нормандии, чем те, что получало правительство Франции.
Смерть Марии де Гиз в июне 1560 г. ознаменовала конец французского сопротивления в Шотландии. По Эдинбургскому договору 6 июля Мария Стюарт отказалась от своего герба и французские и английские войска покинули страну. Кардинал был в ярости, и во Франции договор так и не был ратифицирован. Через три года герцог де Гиз опять вынашивал планы вторжения в Англию. Однако вскоре братьев отвлекли внутренние проблемы.
Сокрушение Амбуазского заговора и фактическое окончание преследований протестантов не привели к концу их оппозиции. Отныне кардинал всегда ездил в сопровождении драгун. Недвижимость Гизов под Парижем поджигали. Однажды было совершено нападение на их особняк в самой столице, которое отбили мушкетным огнём, убив двух нападавших. Выходили памфлеты, осуждавшие тираническое правление Гизов. Во многих провинциях, особенно на юго–востоке, порядок рухнул полностью. Многие католики склонялись к мнению Филиппа II, что различий между ересью и бунтом проводить нельзя. Новая политика Франции во многом опиралась на благоразумие и здравый смысл местных чиновников, а те часто находились в замешательстве и не имели достаточных ресурсов. Многие предпочитали смотреть сквозь пальцы, и протестантское движение продолжало набирать силу. Летом 1560 г. со всей Франции доносили, что протестанты открыто проводят богослужения под вооружённой охраной. Нормандия, как говорили, напоминала «мини-Германию». Так, во время летней лошадиной ярмарки близ Фалеза возбуждённая толпа кричала об отмене мессы и выгнала из города священников. Католики, пытавшиеся сбить накал страстей, почти не получали от центра помощи. К протестантам вновь стал склоняться слабохарактерный король Наварры Антуан. По просьбе его и его жены Жанны д’Альбре Кальвин прислал ко двору Бурбонов в пиренейском Нераке двух пропагандистов — Франсуа Отмана[322] и Теодора Безу.
Успех конгрегации в Шотландии воодушевил французских протестантов. Своё положение они видели так же, как их шотландские единоверцы: патриоты, сопротивляющиеся иностранцам, которые узурпировали древние законы и обычаи королевства и мешают вернуться к чистоте религии. Отман напирал на то, что Гизы менее знатны, чем Бурбоны, к тому же вообще не французы.
Узнав о новом заговоре принца Конде, Гизы смогли переиграть оппонентов. В августе 1560 г. они созвали в Фонтенбло съезд 45 представителей знати и чиновничества. Колиньи предложил мирное сосуществование двух конфессиональных общин и представил петицию за 50 тыс. подписей с призывом дать свободу вероисповедания (с. 137). Протестанты впервые осмелились обратиться к королю в такой манере. Герцог де Гиз сразу велел Колиньи не совать нос в дела церкви. Кардинал ответил искуснее: соглашался, что петиционеры — покорные подданные, но заявил, что на 50 тыс. подписей может ответить миллионом своих. Свободу вероисповедания он считал невозможной, так как это было бы одобрением идолопоклонства. Вместе с тем кардинал призвал общины к диалогу.
Колиньи вышел со съезда в Фонтенбло самым красноречивым лидером протестантов. Однако и среди них ситуация не была однозначной. Историки часто забывают о группе протестантов–лоялистов. Это были аристократы, которые, приняв реформированную веру, презирали воинственность городских конгрегаций, напоминавшую коммунализм швейцарского типа. В целом они относились к Гизам лучше, а многие были их родственниками или соседями в Шампани. Резню в Васси они воспримут с классовой точки зрения — как конфликт господина и подданных, а в гражданской войне будут воевать на стороне короны против единоверцев. После Фонтенбло кардинал Карл попытался включить эту группу в «партию среднего пути».
Чтобы ещё больше изолировать дом Бурбонов–Вандомов, внутренние провинции объединили в два супернаместничества. Осенью войска под командованием герцога де Гиза были отправлены в провинции восстановить порядок, и замаячила перспектива гражданской войны. В Ниме и Монпелье протестанты выгнали из города магистратов–католиков. Однако у Бурбонов было всего до 800 всадников и 6 тыс. пехотинцев, тогда как королевские войска насчитывали 40 тыс. (с. 125). В октябре король Наваррский и принц Конде были вынуждены прибыть в Орлеан на открытие Генеральных штатов, которые не собирались с 1484 г. Конде тут же арестовали, судили и сочли виновным, но казнь принца крови была бы политически опасной, и его отпустили.
Между тем Франциск II простудился на охоте и 5 декабря 1560 г. умер от свища в левом ухе. Его младшему брату Карлу[323] было всего 10 лет, и придворные фракции согласились на регентство королевы–матери. Смерть юного короля сделала Гизов уязвимыми для врагов — Монморанси, Габсбургов и Тюдоров. На первом же заседании Тайного совета регентства герцог де Гиз схватился с Колиньи по вопросу протестантских собраний. После этого герцог совершил пешее паломничество к святыне Нотр–Дам де Клери, в котором для демонстрации силы его сопровождал отряд в 500 человек (с. 127). Частые обвинения в том, что Гизы — слишком могущественные подданные короля, получили новый импульс.
Семистраничная диатриба Франсуа Отмана «Тигр» против кардинала Карла установила новые стандарты европейского политического дискурса, превзойдя даже желчного Джона Нокса. Если приветливость и умеренность герцога Франсуа спасли его репутацию, лидера католической церкви во Франции протестанты ненавидели. Лицемером Карла считали не только они, но даже папа Пий IV[324]. На деле теологическая позиция кардинала была в целом последовательной, и вопросы порождала скорее его тактика, продиктованная враждебностью и к ультракатолическим консерваторам,