Читать интересную книгу Рулетка еврейского квартала - Алла Дымовская

На следующий день, вернее будет выразиться, на следующий вечер, в бар к «Тони Кларку» Инга и мучимый лишними сомнениями Костя пошли вместе. Бар был обычной приватной забегаловкой с бильярдом и автоматами, где бо€льшая часть публики состояла из завсегдатаев, близких к хозяину, другая же часть крайне редко забредала сюда случайно. Инга появлялась «У Кларка» раз шесть, что давало ей право быть причисленной к лику «своих». Особенно еще и потому, что в баре ее место всегда оказывалось подле крайне тревожного мистера Сорвино, иначе еще широко известного под именем Святого Брокко. Все из-за благочестивой привычки Сорвино то и дело поминать имя Божье всуе и ходить исправно к каждой воскресной мессе. Да и имя Брокко Сорвино, наверняка, было до последней буквы вымышленным. Инга как-то уловила подспудный завистливый слух, что на самом деле Святой Брокко всего-навсего от рождения какой-то прозаический Лукас Фернандес, и не более того. Но никому ведь красиво зваться не запретишь.

Брокко Сорвино тем не менее слыл не совсем обычным гангстером. Он не таскал на себе пистолетов с километровыми дулами, вообще ничего не носил при себе, кроме острого, как бритва, выкидного ножа, очень тяжелого. Не украшался, как сказочный дуб, златыми цепями или, на пиратский манер, серьгой в ухе; даже перстней, весьма полезных в драке, не имел на пальцах ни одного. Не брился наголо, не вил сотни косичек до пупа, а обходился довольно строгой партикулярной прической а-ля Дэнзел Вашингтон. Полумонголоидная-полунегроидная фенотипичность его лица придавала худощавому, скуластому Сорвино умиротворенно сонное выражение, будто у дремлющего на завалинке недокормленного дикого кота. Он и двигался, как кошка, жилистый, плавный, парадоксально бесшумный, как экстра-класса танцор в бальной зале. Сорвино никогда не одевал себя в кожу и клепанную джинсу, не выносил ярких, пестрых рубах и крученых шейных платков. Вообще ненавидел все ковбойское и по-гарлемски неопрятное. Он признавал только лишь одни светлые полотняные костюмы, с крахмальной белой рубашкой, но без намека на галстук, и на ноги под тщательно отглаженные брюки непременно надевал белые, низкие теннисные туфли. Брокко не пил «У Кларка» пиво или виски, текилу или джин, традиционные для массы посетителей напитки. У него был своеобразный вкус, по мнению завсегдатаев бара, – извращенный – только сладкие ликеры, яичные, кофейные, мятные, разбавленные пополам с пепси. И пил эти самодельные коктейли Брокко непременно залпом сразу до дна, но никогда больше четырех стаканов. От одного вида потребления им этих напитков собеседников передергивало до дрожи. Кроме Инги. Ей все равно было, чем угощаться, а пиво она не любила. И тоже пила вместе с Брокко ликеры, хотя и без пепси-колы, а по-дамски, глоток за глотком.

Сорвино, как обычно (по отношению к приглашающей стороне), явился с получасовым опозданием. Это тоже было своего рода традицией. Если встреча происходила по инициативе самого Брокко, то тут уж он являл свою особу тютелька в тютельку. А иначе, словно давал понять, кому надо больше, тот и едет и ждет. И плевать ему было на принципы уважения к боссу или клиенту, он даже собственному хозяину представал пред светлые очи только так. И тот давно смирился и признавал за ним эту привычку, которую не потерпел бы ни от кого более и ни за что.

Брокко никогда никому не угрожал, не нападал первым. Инга даже не могла его и представить в кулачной драке или пьяной потасовке. Сорвино и самые крамольные свои делишки обставлял таким благопристойным и солидным образом, словно торговал барыши и заключал сделки в башнях Уолл-стрит. Только смысл его речей и поручений, которые Сорвино предлагал или, напротив, брал на себя, носил часто зловещий характер. Инга имела с ним общие интересы уже не в первый раз. Еще с того раннего периода начала ее процветания в Майами, когда ей пришлось легализовать украденные два миллиона. Именно Сорвино ей и помог, а позже выручал и просто советами, однако никогда не бывшими бесплатными. Но советы Брокко того стоили. Он же и переправлял через своих людей некоторые ее деньги в офшоры и в лондонские банки, портил за плату кровь недогадливым конкурентам, был единственным посредником между Ингой и его таинственным шефом, чье имя не произносилось благоразумно вслух. И не кто иной, как Брокко, вывел ее на Джо Реймара, отрекомендовав, как подходящего человека в городской земельной комиссии.

Как раз некоторые совместные ее предприятия с Сорвино, с согласия его верховного босса, и не нравились Косте совсем. Хотя он, конечно, и не подозревал до конца, в чем именно эти предприятия состоят. А сама Инга и не намеревалась ничуть сообщать о них подробности. Ни к чему Косте было и знать, что через их «Наташу» фиктивно проходят некие таинственные средства от партий оружия, предназначенные для инсургентов Перу и Колумбии. Инга снимала за то совсем небольшой процент, но как бы остальное требовала в виде определенного рода услуг. Отчего Брокко Сорвино и проникся к ней чуть ли не приятельским уважением. И он ценил личные, взаимные «дружеские» одолжения превыше сухого расчета в наличности: ты – мне, я – тебе, – и разошлись, как в море корабли. Хотя внешне был с Ингой часто нарочито грубоват или даже порой позволял себе говорить ей гадости. Но и эта черта, по мнению Брокко, только обозначала его приязнь и доверительность отношений. Худо приходилось как раз тем, кто испытывал на себе наигранную до издевательства вежливую холодность в речах Сорвино. В большинстве случаев это было приговором.

Инга нисколько не боялась Брокко. Совсем наоборот, ни с кем прежде ей не было так легко сговориться, как с этим неопределенного происхождения гангстером. Инга не терпела цветных, Брокко ненавидел гринго и вообще любых белых. И каждый знал об антипатиях соседа. Но они оба как бы давали понять на расстоянии и без слов: только для тебя я делаю исключение, но это не значит, что завтра мы вместе будем крестить детей, при всем взаимном уважении. Костю же Святой Брокко просто никогда не замечал и даже не всегда считал нужным здороваться. Так было и на этот раз. Сорвино бросил короткое «Хай!» для Инги, скорчил рожу Косте, заказал свой ужасный ликер и тут же перешел на испанский.

– Вот это и есть мое дело, – завершила Инга свой краткий рассказ о способе решения постигших ее неприятностей. – Ты удивлен, что я готова пойти на такую крайность?

– Тоже мне крайность. Да за наши дела в Перу тебе могут свернуть башку скорее, если я, конечно, не буду глядеть в оба. Вот когда в прошлом ты согласилась на ЭТО мое предложение, да, я, Господь мне свидетель, признаться, был удивлен. А старый дурень Менлиф уже пустяки для такой женщины, как ты, Инесс. И я здесь вижу определенную и хорошую логику. На твоем месте я поступил бы совершенно так же. Только гораздо раньше по времени. Ты жалостлива к людям, Инесс, и ты не прихлопнешь назойливой мухи, не попытавшись сперва выгнать ее за дверь.

– Шутишь? Думаешь, это нормально избавиться от старика только из-за его собственного упрямства? – спросила Инга как бы между прочим. Хотя мнение Сорвино ее приободрило.

– Он стоит между тобой и твоими законными желаниями. И по доброй воле не хочет отойти. А ты не можешь ждать. Значит, это нормально. Или, если бы Менлиф был молод и красив, твой заказ выглядел бы более гуманным? Придурок оставит состояние своим детям и избавит их от необходимости терпеть его выходки. Ты выиграешь деньги, а наш общий друг Джо – место. Гробовщики получат хороший контракт на погребение. А его покойная женушка обрадуется встрече на том свете, если, конечно, Господь определит старину Менлифа в одно с ней место. А самого Менлифа навсегда перестанут мучить подагра и геморрой. Так что, все в выигрыше. И не разводи бабские нюни. Жаркое ты давно уже приготовила. Глупо беспокоиться о том, нужен ли к нему соус.

– Но все же лучше, если произойдет несчастный случай. Инфаркт, падение с лестницы, солнечный удар.

– Это обойдется тебе намного дороже. Но, как хочешь, твои доллары, значит, и желания твои – прежде всего. Могу утопить его в бассейне. Выйдет красивая картинка. Что скажешь?

– Жуть какая. Старикашка, которого топят живьем. А он барахтается изо всех сил, глотает синюю хлорную воду, глаза вылезают из орбит от удушья. Бр-р-р!

– Тебе бы проповедовать в воскресной школе о святых великомучениках! Хочешь, устрою? Патер Корнелий будет не против. Только с чего ты взяла, что я стану топить его, как матушка-фермерша – новорожденного котенка в жестяном ведре? Ребята вырубят старикана аккуратно, словно тот споткнулся о бортик, свалился в беспамятстве и утоп в собственной придворной луже. Могу подключить к делу и малютку Лорейн. Говорят, Менлиф обожает цветных девочек. Тогда все станет еще проще. Со службой спасения и искусственным дыханием рот в рот. Правда, репутация старикана окажется сильно подмоченной с ним вместе.