говорит: "Сейчас я расскажу про твою девушку такое, что у тебя волосы дыбом встанут!" И вот, если ты не захочешь слушать, закроешь этому человеку рот, убежишь от него, значит, ты боишься, что твои чувства могут рухнуть, как хилая кровля под тяжестью снега. Это не любовь. А вот если ты ответишь: "Давай, валяй! Мне все равно, потому что я люблю ее со всеми недостатками, и ничто не повлияет на мои чувства"…
– Ты хочешь испробовать этот способ?
– К сожалению, я не знаю о ней ни хорошего, ни плохого.
– А тебе не все ли равно, как я к ней отношусь?
Марго немного подумала и ответила:
– А тебе не все ли равно, все ли равно мне?
Мы могли до бесконечности перекатывать друг к другу этот клубок вопросов, усложняя и запутывая его всякий раз, но я первый вышел из этой игры и пошел купаться. Стемнело уже настолько, что нельзя было рассмотреть лица Марго. На речной глади отражался малиновый огонек костра. Рядом с ним застыла сутулая фигура Крота. Небо, лес и галечный пляж, три широкие полосы, различались едва заметными тонами. От пляжа исходило дневное тепло, и в темноте он напоминал заснеженную опушку. Лес выглядел как смоляно-черное пятно, источающее сырость и многообразную гамму запахов.
Вода была слишком холодной, но удовольствие от ощущения чистоты затмевало некоторый дискомфорт. Марго растерла меня своей рубашкой. Мое тело горело, я чувствовал вырывающееся из него тепло и силу.
– Сейчас я объявлю Лобскому, что мы остаемся, – сказала Марго, втягивая носом запах баварских колбасок, долетавший к нам от костра. – А ты умеешь охотиться? Что мы будем есть, если он уйдет?
Она хотела еще что-то сказать про еду, но ее отвлек звук шагов. Шуршала галька, цокали камешки.
– Какой же все-таки он бесцеремонный! – произнесла Марго с усталой обидой, как говорят о недостатках совершенно неисправимого человека. – Если мы уединились, то это значит, что мы никого не хотим видеть! Зачем он идет сюда?
Я привстал, глянул на костер, и увидел, что Крот по-прежнему сидит на месте. Моя рука машинально опустилась на плечо Марго и прижала ее к гальке.
– Тихо! – шепнул я, на ощупь отыскивая мачете. – Это не Крот!
Словно опасаясь снайперского огня, я осторожно выглянул из-за камня, за которым мы сидели. Прямо на нас шел человек. Он шел крадучись, останавливаясь и прислушиваясь. Его фигура, слабо освещенная отблесками реки, казалась полупрозрачной, аморфной, как причудливо застывший клок тумана. Наверное, человек до недавнего времени прятался в кустах у кромки пляжа и, услышав наши с Марго голоса, пошел к нам. Теперь, когда мы замолчали и затаились, он начал проявлять беспокойство.
Я подтянул мачете ближе и стиснул его рукоятку. Если это был Морфичев, и он собирался прикончить нас с Марго, то при свете солнца сделать это было намного проще. Почему он дождался темноты? И почему он раньше времени выдает себя, шурша галькой? Позор старому разведчику земных недр!
Я раздумывал, как мне поступить, когда Морфичев окажется рядом? Свалить на камни одним сильным и точным ударом? Или приставить к его горлу лезвие мачете и потребовать выбросить пистолет? Марго сопела мне на ухо, наблюдая из-за моего плеча за безликой тенью. Человек остановился в десяти шагах от нас, чуть согнул ноги в коленях и опустил плечи. Его голова и лицо были закрыты капюшоном, который торчал конусом, как у капуцинов, но я догадался, что человек смотрит на костер, и прячется не столько от нас, сколько от Крота. Может, он вообще не догадывался о нашем существовании? Тогда сам Бог велел проследить за ним, не выдавая себя.
Однако Марго все испортила. Когда человек сделал еще несколько осторожных шагов в нашу сторону, Марго вдруг резко вскочила на ноги и выдала претензии:
– Что это вы здесь шлындаете, будто по торговым рядам, на пальцы нам наступаете?
Мне очень хотелось треснуть Марго по голове, но было уже поздно. Человек вскинул руки, словно защищаясь от удара, и капюшон съехал с его головы. Я был готов увидеть Морфичева, Ирэн, пропавшего водителя или вообще незнакомого мне человека, но только не кардиолога из группы спасателей! Укатанная жизнью женщина с невыразительным лицом, на котором не сразу найдешь глаза и губы, стояла перед нами и отмахивалась.
– Ой! Напугали! Зачем же так кричать? А я весь лес обыскала, пока вас нашла… – Растопырив пальцы, она прижала ладонь к груди и поклонилась. – Если помешала – простите ради Бога. Хорошо, что у вас костер. Я его издали заметила, а не то бы пропала. Надеюсь, Илья Тимофеевич и этот кучерявенький мальчик живы-здоровы? Ой, ребятки, вы себе даже не представляете, что я пережила! Сейчас, немного приду в себя и всё по порядку…
Она встала рядом со мной и взяла меня под руку. Я пытался догадаться, откуда она здесь взялась, и здоровьем какого Ильи Тимофеевича интересовалась. А когда я более детально осмотрел ее выпачканную в глине рыжую штормовку, порванные на коленях лосины, растрепанные волосы, в которых было полно всякого мусора, то с трудом изгнал из головы мысль о тихом помешательстве женщины.
– Дайте за мужчинку подержаться, – тоненьким, мяукающим голосом произнесла она, крепко прижимаясь к моей руке. – Надеюсь, Ритуля не станет ревновать? Ах, ребятки, как же я вас всех люблю! Но какой кошмар я пережила!
– С вами еще кто-нибудь? – спросил я, глядя на черный бастион леса.
– Нет, всё, уже никого! А сколько гадов в этом лесу! Жуков я не боюсь, я даже в руки с удовольствием их беру, но вот змеи – брр!.. Еле на ногах стою! У вас выпить есть что-нибудь?
– У Лобского, по-моему, должен быть спирт, – сказал я.
– Замечательно! Спирт – это как раз то, что мне сейчас нужно, так сказать, профессиональный напиток… Ну что? Пойдемте к костру? Я за вас буду держаться, хорошо? Ах, простите, я забыла, как вас зовут! Вот Ритулю я хорошо запомнила, а ваше имя почему-то из головы вылетело…
Она висела на моей руке и без умолку болтала. Она была погружена в себя, в пережитый кошмар, и шла со мной, словно слепая с поводырем, покорно и доверчиво. Мне казалось, что если бы я сейчас свернул в лес, кардиолог даже не спросила бы, почему я это сделал. Марго явно не пребывала в восторге от появления здесь этой женщины. Она понимала, что наше романтическое одиночество у реки может быть круто разбавлено нежелательной персоной, с которой даже на пустом обширном пляже казалось тесно.
– Вы прыгали с парашютом? –