— Даже ни намека на то, сэр, — подтвердил капитан торпедного катера. — Боши[32] явно готовились к такому нападению.
— Бревенчатое заграждение… — Джойс покачал головой, — подумать только — да они тут наполеоновскую войну затеяли! — Он произнес это обиженным тоном, словно стал жертвой нечестной игры.
— И надо сказать, весьма успешно, сэр.
— Да, пожалуй, — со вздохом согласился Джойс. — Что ж, по крайней мере мы выяснили, что атаковать по протоке нецелесообразно.
— За те несколько минут, что нас относило течением от заграждения, я успел взглянуть по сторонам и увидел, как мне показалось, нечто похожее на мину. Почти уверен, что боши установили за своим заграждением мины, сэр.
— Благодарю вас, капитан, — кивнул Джойс. — Я позабочусь о том, чтобы высшее командование было должным образом осведомлено о ваших действиях. Считаю их весьма достойными. — Затем он добавил: — Мне было бы также важно услышать ваше мнение о майоре О’Флинне и его сыне. Вы считаете, на них можно положиться?
— Как вам сказать… — Капитан несколько замялся: ему не хотелось быть необъективным. — Плавать они умеют, а у того, что помоложе, вроде бы неплохое зрение. А так — вряд ли я могу судить о них, сэр.
— Что ж, понятно. И все же мне бы хотелось узнать о них побольше: на следующей стадии этой операции на них придется серьезно полагаться. — Он встал. — Надо бы с ними поговорить.
* * *
— Вы что — серьезно хотите, чтобы кто-то отправился на борт «Блюхера»? — ошеломленно переспросил Флинн.
— Я же уже объяснил вам, майор, насколько мне важно знать, в каком он состоянии. Мне нужно прикинуть, когда он может появиться из дельты. И мне нужно знать, каким временем я располагаю.
— Безумие, — прошептал Флинн. — Это же откровенный идиотизм. — Он уставился на Джойса в полном недоумении.
— Вы рассказывали мне, что на берегу у вас хорошо организованная разведка и люди, которым вы доверяете. И действительно, мы ведь благодаря вам узнали о заготовке немцами дров и об отправке их на судно. Нам известно, что они набрали среди туземцев целую армию, которую используют не только на рубке деревьев, но и на тяжелых работах на борту судна.
— И? — настороженно спросил Флинн.
— И один из ваших людей мог бы внедриться в ряды тех, кто работает на «Блюхере».
Флинн тут же воспрял: он предполагал, что ему — Флинну Патрику О’Флинну — Джойс предложит лично руководить операцией по выяснению полученных «Блюхером» повреждений.
— Вполне возможно. — Последовала длительная пауза, в течение которой Флинн обдумывал различные нюансы такого сотрудничества. — Разумеется, вы понимаете, капитан, что мои люди не такие пламенные патриоты, как мы с вами. И они за так не работают. Они… — Флинн подыскивал подходящее слово. — Они…
— Наемники?
— Да, — согласился Флинн. — Именно.
— Гм… — задумался Джойс. — То есть им надо будет заплатить?
— Да, и немало. Они наверняка захотят кругленькую сумму, и ведь их нельзя за это винить, не так ли?
— Человек, которого вы пошлете, должен быть настоящим профессионалом.
— Он таким и будет, — заверил его Флинн.
— От имени правительства ее величества за полный и подробный отчет о месторасположении и состоянии «Блюхера» я бы мог предложить сумму в… — он чуть призадумался, — тысячу фунтов.
— Золотом?
— Золотом, — согласился Джойс.
— Думаю, этого будет вполне достаточно. — Флинн закивал и перевел взгляд на Себастьяна с Розой, сидевших рядышком на кушетке. Они держались за руки и явно испытывали гораздо больший интерес друг к другу, нежели к теме беседы Флинна с капитаном Джойсом.
«Хорошо, — думал Флинн, — что племя уакамба, из которого комиссар Фляйшер в основном набирал рабочую силу, предпочитает бритые головы». Европейцу ни за что не добиться схожести своих прямых волос с жесткой шерстяной «шапочкой» туземца. А еще хорошо, что есть дерево мсенга». Из коры мсенга рыболовы Центральной Африки делали отвар, которым пропитывали свои сети. От такой пропитки сети становились прочнее, а кожа рук сильно окрашивалась. Флинн как-то макнул палец в такой отвар, и тот, несмотря ни на что, в течение двух недель оставался черным.
И наконец, теперешний нос Себастьяна тоже оказался кстати: его новые контуры смотрелись определенно негроидными.
70
— Тысяча фунтов! — восклицал Флинн О’Флинн словно благодарение и, набрав очередную пригоршню черной жижи, выливал ее на выбритый череп Себастьяна Олдсмита. — Только представь себе, Басси, малыш, — целая тысяча фунтов! И твоя доля составит ровно половину — пятьсот фунтов. Невероятно! Ты сможешь полностью расплатиться со мной и наконец вылезешь из долгов.
Они расположились на реке Абати — одном из притоков Руфиджи — в шести милях выше по течению от лесозаготовок комиссара Фляйшера.
— Можно сказать, дармовые деньги, — дорассуждался Флинн. Он уютно расположился в кресле из полосок сыромятной кожи возле оцинкованного корыта, в котором, поджав колени к самому подбородку, скрючился Себастьян со скорбным ликом спаниеля, которого купают в противоблошином шампуне. Цветом и вязкостью жидкость, в которой он восседал, походила на кофе по-турецки, его лицо и тело уже приобрели темный пурпурно-шоколадный оттенок.
— Себастьяна не интересуют эти деньги, — сказала Роза Олдсмит. Стоя возле корыта на коленях, точно заботливая мамаша, купающая свое дитя, она пригоршнями отвара мсенга поливала плечи и спину Себастьяна.
— Знаю-знаю! — поспешно отозвался Флинн. — Мы все руководствуемся чувством долга. Все мы помним малышку Марию — да хранит Господь ее крохотную душу! Но деньги-то не помешают.
Себастьян закрыл глаза, когда очередная пригоршня жижи заструилась по его голове.
— Вотри ее в морщинки под глазами и под подбородком, — посоветовал Флинн, и Себастьян послушно последовал совету. — Давай-ка еще разок повторим, чтобы ты там все не испоганил. Один из двоюродных братьев Мохаммеда руководит группой, что грузит дрова на катер. Они располагаются на берегу Руфиджи. Сегодня ночью Мохаммед проведет тебя туда, а завтра его брат проведет тебя на один из катеров, которые возят груз на «Блюхер». Тебе лишь нужно внимательно смотреть по сторонам. Джойс просто хочет знать, что у них там за ремонт, работают ли котлы и прочее в таком духе. Понял?
Себастьян мрачно кивнул.
— Завтра вечером вернешься вверх по реке, улизнешь в темноте из лагеря — и к нам сюда. В общем-то плевое дело, а?
— Ага, — пробубнил Себастьян.
— Тогда вылезай и сохни.
Сухой горный ветерок обдувал тело, и пурпурный оттенок кожи постепенно сменился матово-шоколадным. Роза целомудренно удалилась в расположенную позади их лагеря рощицу. Флинн то и дело подходил к Себастьяну и трогал его кожу.
— Все нормально, — оценивал он, — почти готово. — Или: — Да ты лучше настоящего туземца. — В конце концов он велел на суахили: — Так, Мохаммед, займись его лицом.
Мохаммед уселся перед Себастьяном, держа крохотную бутылочную тыкву в качестве палитры с косметикой — смесью животного жира, золы и охры — и стал пальцами наносить ему на щеки, нос и лоб традиционную раскраску племени. Склонив голову набок, как художник, он машинально причмокивал в течение всего процесса работы пока наконец с удовлетворением не завершил ее.
— Готов.
— Давай одежду, — скомандовал Флинн. Это прозвучало явным преувеличением: едва ли облачение Себастьяна можно было назвать одеждой.
На шее болталась лубяная полоска, на которой висел рог антилопы с затычкой, наполненный нюхательным снадобьем, да на плечи был накинут пропахший дымом костра и человеческим потом кусок звериной шкуры.
— Воняет! — воскликнул Себастьян, передернувшись от соприкосновения с «одеждой». — Небось еще и вшивый.
— Зато настоящий — не подделка, — радостно отозвался Флинн. — Отлично, Мохаммед. А теперь покажи ему, как приспособить истопо — «шапочку».
— Не буду же я и ее надевать, — запротестовал Себастьян, испуганно наблюдая, как к нему с улыбкой направился Мохаммед.
— Будешь как миленький, — решительно отмел его возражения Флинн.
Под «шапочкой» подразумевался полый шестидюймовый кусок горлышка бутылочной тыквы — калебасы. Антрополог назвал бы это футляром для пениса. Применялся он с двойной целью: во-первых, уберечь носителя от острых шипов и укусов насекомых, а во-вторых, подчеркнуть его мужское достоинство.
В штатном положении он выглядел весьма внушительно, еще более увеличивая Себастьяновы и без того завидные размеры.
Роза, вернувшись, промолчала. Бросив всего один продолжительный ошеломленно-красноречивый взгляд на «шапочку», она поспешно отвернулась, но ее щеки и шея густо покраснели.