– Смотри, как это делается.
Я пошел к двери, готовый к тому, что Одиночество кликнет Железо. Но та лишь вздохнула.
Потом произнесла то самое слово:
– Лицемер.
Я остановился, хотя и не обернулся.
– Что?
– Я наслышана о тебе, Дрот, – проговорила Одиночество. – Тебя описывают по-разному: крутой, опасный, упорный, умный. Слыхала и другое, не столь приятное. Но прозвучало слово, которого я почти никогда не слышу в разговорах о Кентах.
– Только от «честного» воздержись, – отозвался я. – На это даже я не куплюсь.
– Не честный, – возразила она со смешком. – Но близко к тому. Тебя называют человеком чести.
Теперь я повернулся.
Одиночество нацепила свою лучезарную улыбку.
– Представь, что так называют нас, «помойных крыс». Я слышала такие отзывы о ноблях, воинах, священниках – даже о купцах, помоги мне Ангелы, но очень редко – о Темняках, и никогда – о Носе.
Она поднялась. Я смотрел, как она шла ко мне и мягко давила мраморные осколки.
– Когда человеком чести всерьез называют такого, как ты, – тихо проговорила она, – я гадаю, правда ли это, или человек надышался дыма? Знаком ли ты с честью, Дрот? Предан ли ты не только боссу и друзьям, но и Кругу? Потому что о нем и речь. Если хочешь остаться в живых, держать дневник козырем в рукаве и заслужить наше серьезное отношение, то тебе придется понять, что дело выше твоих интересов. На кону стоит судьба всех Кентов – выживут ли они, угодят под хомут или будут истреблены властями. Ты не знаешь всей картины – она больше, чем одна организация. Мне кажется, что, не будь тебе это важно, тебя бы здесь не было. Думай ты только о себе, ты бы давно загнал или обменял дневник.
Одиночество сделала последний шаг и подступила вплотную. От нее исходил аромат ванили, кедра и летнего вина.
– Что скажешь, Дрот?
Я заглянул в ее зеленые глаза и понял, что мне не врали, когда говорили, что людей она подбирает сама. Она была хороша – дьявольски хороша. И вдобавок права.
Раньше я собирался – да к черту, мог и сейчас – дойти ради Круга до императора даже ценой измены Келлзу, изгнания и травли. Я должен был это сделать.
Но это не означало, что я обязан отдать дневник ей за красивые глаза и сладкие речи.
– Даже если ты права и я намерен спасти Круг, мне все равно непонятно, чего я добьюсь, передав тебе дневник. Если придется спасать нас от истребления, то я лучше пойду к имперцам. Если дневник и впрямь такой важный, я сумею договориться с императором к выгоде как для Круга, так и для меня. А если отдам тебе, то ничего подобного не добьюсь.
Одиночество медленно кивнула.
– Хорошо, – проговорила она. – Ты это понимаешь. Молодец.
– Что понимаю?
– Угрозу, исходящую от империи.
– Ну, это трудно не заметить: они окружили кордон и собираются перебить Кентов.
Одиночество покачала головой.
– Я говорю не о Десяти Путях, Дрот, и даже не о судьбе Исидора. Я внушаю тебе то, что император сходит с ума и три его воплощения вступят в войну и потянут за собой всех – всю империю, включая Круг. Тебе не приходит в голову, что мы окажемся по разные стороны баррикад? Что Серые Принцы с Тузами начнут ради личной выгоды служить разным хозяевам? Война охватит не только леса и поля, но выплеснется на улицы. Разве Стефан Дорминикос не воспользуется таким прекрасным орудием, как мы, несмотря на извечное к нам презрение, а после не избавится от нас, так как мы всего-навсего Круг?
Нет, Дрот, речь идет не о сиюминутной угрозе, а о нашей судьбе. О том, что случится через пятьдесят, сто, двести лет. Речь идет о выживании Круга как структуры, как образа жизни. Если империя падет, с ней настанет конец и Кругу. Как не бывает без света тьмы, так и его не будет без империи. Великая ирония в том, что если мы хотим сохранить империю, а с ней и Круг, то нам придется убить императора.
Я был прав, мне сразу не понравился наш разговор. Я сглотнул и попятился. Одиночество шагнула вперед.
– Какое мне дело до Круга через сто лет? – спросил я.
– А какое сейчас? – парировала она. – Ты давно мог выйти из игры, но не вышел, потому что ты один из нас и человек чести. Потому что ты умен и видишь картину в целом.
Я стоял и молчал. В голове бестолково роились мысли. Их было слишком много, и я не мог выцепить ни одной. Впрочем, нет. Одна представлялась совершенно ясной.
Одиночество была права. Будь она проклята, но она права.
26
Я посмотрел ей в глаза. Она улыбалась, и те искрились. Одиночество была права. Насчет цели, насчет императора – может быть. Я еще думал.
Но она была совершенно права насчет меня.
Я не мог уйти, потому что ставки были высоки. Слишком многое могло – только могло! – сложиться именно так, как она говорила. Я знал, что в истории полно такого невероятного дерьма.
Проклятье!
Но ее правота и мое понимание оной не означали, что я должен радоваться дальнейшему и облегчить ей жизнь.
– Одно дело быть человеком чести, – проговорил я. – Но светлые чувства не помогут мне на улице и не отвадят Клинков. Если я отдам тебе дневник, то я предам Келлза, унижу Тень и взбешу императора. Мне нужно что-то еще, помимо счастливого кентовского будущего, чтобы игра стоила свеч.
Одиночество понурилась.
– Неужели денег, Дрот? Я надеялась на большее. Но если ты…
– Я ни слова не сказал о соколиках.
Глаза чуть сверкнули.
– Чего же тогда? Работы?
– Я завязал с работой на дядю, – отмахнулся я. – Чересчур утомительно. В Тузы мне тоже не хочется.
Я насмотрелся на Никко с Келлзом и не желал себе таких же проблем.
– Но чего же еще? – удивилась Одиночество. – Только не говори, что хочешь снова стать Широким Носом.
Я подошел к зашторенной стене и чуть раздвинул ткань. За ней, как я и думал, оказалась стеклянная стена и двери по ту сторону.
Солнечный свет обжег глаза, но я продолжил смотреть на сад. За ним не ухаживали, и он сплошь зарос ярко-зеленой травой, где беспорядочно распустились цветы – желтые, красные, голубые, белые и оранжевые. Мне вдруг захотелось разбить стекло и наполнить пыльную и затхлую комнату свежим запахом земли, молодой поросли и влаги.
Вместо этого я выпустил штору.
– Я хочу, чтобы ты меня прикрывала, – сказал я, не оборачиваясь. – Той же защиты, что для твоих людей, но без ниточек. Я хочу, чтобы за мной, на случай чего, стояла организация, но я не желаю в ней числиться. Я хочу, чтобы люди знали, что, наезжая на меня, они наезжают и на тебя, но говорить буду сугубо от своего имени.
Она ахнула.
– Ты хоть слышишь, что говоришь? Никто не заключает со мной таких соглашений – да и ни с кем! Никто!
– Если это так важно, могу выполнять разовые поручения, – кивнул я. – Мне просто не хочется тебе принадлежать. Каждое дело будет оговариваться отдельно. В прочих случаях я буду, если ты согласишься, работать с твоими людьми, а они не станут меня использовать, пока я не дам отмашку.
Я повернулся к ней лицом.
– Мне понадобится поддержка. Никко загнал меня в угол, и мне не заработать на его территории, а на стороне Келлза я не светился много лет. Мне кое-что капает, но мало, чтобы действовать самостоятельно. Нужно больше. Когда в Десяти Путях все уляжется, мы сможем обговорить детали, но знай, что мне не обойтись без своего куска пирога.
– Ты… – начала Одиночество.
– …владеешь дневником Иокладии, – договорил я, – единственной вещью, нужной тебе для спасения империи.
Веселые искры в глазах Одиночества сменились холодным блеском.
– В чем дело? – осведомился я. – Твоя честь обходится слишком дорого?
Негодованием полнилось все ее существо. Как я смею так с ней разговаривать? Но она молчала. И я знал, что выиграл – пусть не все, но партию.
Я указал на пустое кресло среди обломков мрамора:
– Присядь. Я еще не закончил.
– Ну как, хорошо сидит? – поинтересовался Железный Деган.
– Сойдет, – отозвался я, в третий раз одергивая дублет и минуя третий же квартал. – Правда, прошлый хозяин был поуже в плечах.
– Скажи спасибо, что вообще что-то нашли, – отозвался он. – На тебя не очень-то подберешь, хоть обойди весь город.
Новая одежда стала последним и самым мелким из моих требований. Но Одиночество уже была сыта мной по горло. Она приказала срочно подыскать мне что-нибудь и чуть не вышвырнула за дверь.
«Срочно» означало обноски: темные бриджи, штопаные чулки – некогда желтые или белые, но теперь никакие, – поношенную льняную рубашку, дублет и жупан с разрезом – то и другое блекло-бордового цвета. Ничто из этого не сидело на мне как следует, а в жупане кое-кто обитал, но все равно это было лучше, чем спешно перекроенные шмотки Нестора.