гуляли по ее городу, о чем мы только не переговорили. И не только о музыке или биологии, а просто о жизни. И оказалось, что мы понимаем друг друга с полуслова, и мне рядом с ней было так хорошо. Хотя я тогда, как дурак, даже не объяснился и поцеловал всего раз почти случайно.
Иван сделал паузу, что-то высматривая в полутьме нашего временного пристанища и нервно терзая бинты на руках, потом с нажимом продолжил. Я видела, какой тяжестью давалось ему каждое слово. Легче было шестиглавого змея изловить.
— Когда она согласилась выйти замуж за аффинажного короля, я себя винил, что чего-то стеснялся, затянул с признанием, считал даже, что я ее недостоин. Вон за ней какие акулы бизнеса увиваются. Я же тогда ничего не знал. Потом она пропала, и тот год я, считай, что и не жил. А потом, когда я ее обрел, чтобы потерять…
Тогда Иван не договорил, ибо так и не смог описать свои чувства словами, но я видела пляшущие в его карих глазах отблески пламени, в котором Василиса заживо горела вместе с лягушачьей шкурой и потом на костре. Сегодня эта боль, полностью пережитая и выболевшая до кости, переплавилась в заговоренный булат. Не просто так в былинах богатыри ездили к реке Смородине искупаться и студеной водицы испить. Иван достал из ножен меч и, заранее готовясь держать бой с любой нечистью, шагнул на Калинов мост.
Лева привлек меня к себе и поцеловал так крепко, что этот горячий залог любви, подобно оттиску или барельефу, запечатлелся где-то глубоко на самом сердце. Потом усмехнулся и решительно поднес к все еще кровоточащим губам свирель. Я последовала его примеру, ощущая дудочку любимого продолжением поцелуя.
Конечно, я плохо представляла, как мы будем играть. Снизу помимо нестерпимого жара поднимались такие клубы дыма и пепла и настолько сильно воняло серой и еще какой-то ядовитой гадостью, что дышать приходилось через платок. Однако, едва я подхватила мелодию хороводной, жар отступил, запах перестал ощущаться. Даже воздух, кажется, сделался чище. Или это я, повинуясь свирели любимого, впала в состояние, близкое к трансу.
Мысленно пропевая слова о соловье, который потерял голос, пока клевал горькую ягоду калину[14], я почти не глядела под ноги, словно в надежную опору вцепившись в свирель. Могла ли я представить, ведя с однокурсницами хоровод под эту песню, что вкус ягоды, о которой идет речь, впервые испробую не на брачном ложе и не на смертном одре? Да и песенный поединок с Дивом представал совсем в ином свете.
В детстве мы играли, воображая, что пол — это лава, и надо добраться от двери до своего места, на нее не ступая. Сейчас мы с Иваном и Левой шли по раскаленному мосту над огненной пропастью, не ведая, что ждет на том берегу. Кругом клокотал огонь, но перед нами он расступался, и настил не жег через кроссовки ступни. Мы шли вперед, не останавливаясь, даже когда мост под нами начинал вибрировать, и не оглядываясь назад. И вот уже ноги ощутили твердую каменистую почву, нестерпимый жар сменился лютым холодом, а сквозь непроглядный мрак проступили очертания мертвого леса — темного леса Нави.
Глава 19. Сквозь темный лес и по неведомой дороге
Едва мы вошли в мертвый лес, как ощутили враждебное присутствие тех же созданий, которые нападали на нас еще в Слави. Невообразимо уродливые, как ночной кошмар, они казались словно собранными из случайных частей истлевших тел и забытых на дне мира вещей. Их гноящиеся, залепленные бельмами или просто давно вытекшие глаза упрямо следили за нами, а с уродливых клыков, клювов и жвал стекала черная слизь. Приблизиться они, впрочем, не решались, и я точно не могла сказать, что их больше отпугивало: заветный меч, который держал наизготовку Иван, или наши с Левой свирели.
Мы продолжали играть по очереди и безостановочно, давая друг другу время хотя бы немного отдышаться и поддержать силы остатками воды из одолень-ключа. Без этого мы бы еще в начале пути упали с разорванными легкими и лопнувшими сосудами головного мозга. Губы давно онемели, и от натуги пекло в груди, а перед глазами шла противная рябь, отдававшаяся слабостью в ногах. О том, чтобы остановиться или повернуть назад, речи не шло. Поэтому приходилось сглатывать комок, кое-как справляться с бьющимся где-то в горле сердцем, забывать о боли и усталости и двигаться дальше.
Пряча под капюшоном ветровки косу из опасения, что какая-нибудь крылатая гадость запутается в волосах или нагадит сверху, я увидела над нашими головами едва заметный испускающий легкое свечение купол, который поддерживали птица, медведь и лось. Поэтому, даже когда непроглядная тьма исторгла нам на головы настоящий ливень из черной слизи, он, издавая жутковатое шипение, стек по полусфере нашего щита, точно дождь по поверхности зонтика.
Может быть, с песнями вышло бы проще, но в мертвой тишине Нави любые слова, кроме произнесенных еле слышным шепотом, отдавали плесенью, как собранные нам в дорогу продукты, которые сразу же пришлось выбросить, ибо они испортились. Только вода и несколько превратившихся в сухари лепешек из крупы деда Овтая, сбереженные запасливым Левушкой, оказались пригодны для употребления.
Мыслила ли я, рассказывая ученикам на примере оперы Глюка миф об Орфее, что сама когда-нибудь пройду дорогой древнегреческого певца? Жалко, что местные фурии, безобразия которых не решилась бы передать самая буйная фантазия театральных художников, никак не желали успокаиваться. Закручиваясь вокруг нас черным вихрем вроде поземки ядерной зимы, они продолжали свои пляски гнева между мертвых деревьев, похожих даже не на обгоревшие стволы, а на неожиданно обретшие плоть причудливые тени.
Впрочем, вся эта мрачная и неприглядная изнанка, где скрывают все неудачные стыки и кривые швы, была соткана из теней, существующих помимо предметов. Эти чудовищные симулякры не прикрывались нарядными обертками, противопоставляя бытию свое ничто лишь ради искажения смысла и обесценивания сути. И этот мир мечтал прорваться наружу, заполнить собой все, поскольку, как любая черная дыра, он умел только поглощать и искажать, ничего не давая. Оставалось лишь пожалеть, что мы, как скоморохи из былины Кривополеновой, не можем своей игрой сжечь здесь все и повергнуть в прах[15].
— Скажи, Маш, спасибо, что нам хватает сил на обогрев, — в ответ на мое еле слышное замечание улыбнулся натруженными губами Лева. — Да и наговорные рубахи деда Овтая с оберегами чего-то да стоят.
— Так вот в чем дело, — с явным облегчением кивнул Иван. — А я голову ломал,