class="p1">И точно. Не знаю, чего добивался Лева, но в какой-то момент что-то пошло у него не так. Хотя Черномор и его триста тридцать три богатыря продолжали плясать, еще с верхнего уступа я увидела, что они почти сбросили морок и только ждут момента, когда дудочник окончательно выбьется из сил. Хотя Лева продолжал играть, ноги его уже почти не держали, он тяжело опирался спиной о бугристый бок скалы, и из носа на подбородок стекала тонкая струйка крови.
— Лева, милый, держись!
Не помню, как преодолела оставшийся участок пути, не уверена, что я это сделала верхом, а не на крыльях. Но я успела подхватить любимого в тот миг, когда он, обессилев, но не выпуская свирель из рук, начал медленно сползать по неровной стенке. Губы у него были сорваны, как после изнурительной многочасовой репетиции, лицо казалось особенно бледным на фоне гранитных скал, настолько сумрачных, что в них даже терялись искры слюды.
Кое-как вытащив свирель из непослушных пальцев, я прислонила Леву к скале, придерживая, чтобы он снова не упал, и приготовилась продолжать наигрыш. Однако в этот миг между мной и витязями Черномора оказался Иван.
— А ну, расступись! — решительно потребовал он. — Один на один сразиться кто-нибудь желает?
Похоже, он бы сейчас не побоялся выйти и против трех сотен.
Конечно, брат с притороченным к седлу рюкзаком и в развевающейся, словно плащ, ветровке не очень походил на классического былинного богатыря. Однако его грозный вид, а пуще того заветный клинок, который он вознес над головой, произвели на Черномора и его воинство куда большее впечатление, чем Левина свирель. Едва завидев в руке брата меч-кладенец, воевода без лишних разговоров скомандовал отбой. Не прекращая рефлекторно подергиваться, триста тридцать три богатыря взгромоздились на лошадей и к нашей немалой радости отправились восвояси.
— Куда же вы? — разочарованно протянул Иван. — Мы же даже не начали. Интересно, а если бы мы вышли против них с мечами из курганов, мы бы сумели их одолеть?
— С мечами из курганов вряд ли, тут наговорное оружие нужно, — прогнусавил Лева, кое-как отплевываясь и глотая вместе с кровью воду из одолень-ключа.
Заветного средства осталось до обидного мало. Накануне мы почти все истратили, обрабатывая ожоги, ссадины и глубокие порезы, которые уже к нынешнему утру затянулись, включая следы от сети и драконьей чешуи на руках Ивана. Впрочем, у Левы в рюкзаке еще лежали два флакона с живой и мертвой водой, и я не могла даже уповать на то, что они нам не пригодятся.
— Я думал, вы уже доехали до Калинова моста, — едва кровотечение остановилось, напустился на нас Лева, пока я, насколько это было возможно, приводила его одежду в порядок.
Обычной воды из колонки в Красной слободе мы запасли с избытком, но ее приходилось тоже экономить, чтобы хватило в пути через Навь.
— Вот вместе и доедем, — кивнул Иван, помогая другу взобраться в седло.
Тот вроде бы уже держался ровно, но мы с братом ехали рядом, готовые в любой момент подхватить.
Когда мы добрались до перевала, с которого открывалась красивая панорама на все Три царства вплоть до хором цариц, мы с облегчением увидели, что Черномор не только расколдовал красноармейцев и воинов из Ярилина городища, но и отпустил их всех по домам.
— Твоя работа? — удовлетворенно поинтересовался у Левы Иван.
Тот покачал головой.
— Я им пытался внушить, — пояснил он почти виновато, — но они ни в какую не хотели слушаться, только продолжали плясать. Не знаю, как бы я выпутался, если бы не вы.
Иван осторожно хлопнул еще нетвердо державшегося на ногах друга по плечу. Я ласково пригладила встрепанные волосы любимого и поцеловала его в краешек многострадальных губ.
На пути в Навь нам оставалась самая малость: пройти через Калинов мост. Мы отпустили коней, которые резво потрусили вниз по серпантину, а сами направились к пустующей пока заставе.
Я, конечно, знала, что название древнего перехода на границе в мир мертвых происходит не от куста с алыми ягодами, а от глагола «калить», а теперь воочию убедилась, что настил моста полыхает, почти как вольфрамовый элемент накаливания в электрической лампе. Не просто так в одних обрядовых песнях «перейти Калинов мост» означало смерть, а в других равнялось вступлению в брак, свершавшийся через ритуал умирания-воскрешения. И хотя мы сейчас не думали о традициях и символике, мы точно знали, что это путешествие может закончиться для нас смертью и вечным заточением в Обители беспамятных.
— Как же мы на ту сторону попадем? — обеспокоенно спросил Иван, пытаясь на глаз прикинуть расстояние до того края. — Твой отец точно ничего не напутал?
Как объяснил нам Михаил Валерьевич, пройти на ту сторону помогут лишь чистые помыслы и вера, которая прогонит страх. И если за искренность наших устремлений мы все могли поручиться, то с верой возникла заминка. Даже Лева, который ведал пути тонких миров и готовился к этому испытанию, смотрел на мост с трепетом. Впрочем, поймав его взгляд, я поняла: беспокоится он не за себя.
— В крайнем случае, у меня есть крылья, — напомнила я ему, напуская безразличный вид и приближаясь к краю.
Хотя я храбрилась, коленки мои дрожали, и мне никто бы не смог сейчас дать гарантию, что оперение Жар-птицы в реке Смородине не горит.
Иван глянул на экран телефона, выводя фотографию Василисы. В Красной слободе мы сумели не только пополнить припасы, привести в порядок одежду и снаряжение, но и зарядить технику. Хотя понятия не имели, как и где все это может нам пригодиться. Накануне, заручившись поддержкой отца, Лева снова сумел пробиться в Навь при помощи осколка нашего зеркала. По-прежнему опутанная впивающимися в кожу лесками, босая и растрепанная, Василиса сучила пряжу, окровавленными пальцами вытягивая из лома и стружки золотую нить.
Впечатленный зрелищем Иван, когда мы оставили отца и сына наедине, впервые за все это время поделился со мной своими чувствами.
— Ты же правда, Маш, не считаешь, что я ненормальный? — спросил он меня в лоб. — Лезу в пекло и тащу туда двух самых близких людей ради девчонки, с которой даже толком не встречался.
— Ну, мы-то с Левой, положим, вместе с ней два года проучились, а я еще и наблюдала весь этот фарс со сватовством Константина Щаславовича, но ничего не сделала.
— Просто я, еще когда в вашем ансамбле и потом на конференции в Москве ее увидел, понял, что она и есть та единственная, которая во всем свете мне нужна! — признался брат. — А потом, пока мы летели в самолете и