потребовал объяснений. Командир молча указал на толстую пачку вскрытых писем, лежавшую на тумбочке, повернулся и вышел.
В пачке было около восьмидесяти адресованных отцу посланий: тридцать от брошенных детей, сорок от жен и девять от матерей (его газетный псевдоним был очень распространенной русской фамилией). Каждый из корреспондентов носил ту же фамилию, что и он, каждый верил, что он – их отец, муж или сын, молил вернуться обратно и забыть всё. Письмо одной из «жен» было так прекрасно, что отец потом до конца своих дней жалел, что не поехал к ней.
Когда команда возвратилась с банкета, отец сказал им:
«Ну хорошо, вы могли поверить, что я бросил тридцать детей, сорок жен, но как я мог бросить девять матерей…»
Командир долго смотрел на него, удивляясь непонятливости, а потом медленно произнес: «Достаточно и одной…»
После Арктики и ареста матери его перевели из Москвы и назначили спецкором «Правды» в Ростов-на-Дону. В райкоме партии отцу дали человека, который должен был подыскать ему квартиру. В центре города, на улице Ленина, они вошли в большой угловой дом, поднялись на последний этаж и пошли вниз. Почти все квартиры после недавних арестов были опечатаны. Сопровождающий срывал пломбы, открывал дверь и спрашивал: «Эта?»
Отец, не заходя, говорил: «Нет».
Так они прошли весь дом и поехали в гостиницу.
На фронт отец пошел в июне сорок первого года добровольцем. После Арктики он был орденоносцем, единственным в полку, и ему было легче. Старшина, обучавший их, говаривал, что отец всем хорош как солдат, но у него есть два недостатка: высокий рост, поэтому он будет правофланговым и его первым убьют, и высшее образование – из-за него он много думает и, идя в строю, затягивает шаг. Тот же старшина, воевавший еще в четырнадцатом году, говорил, что интеллигенты быстро вшивеют, не вкладывая в это, впрочем, никакого второго смысла.
Биологией, и особенно генетикой, с которой начал, отец продолжал интересоваться всю жизнь, одним из первых стал писать о ней. Ему же удалось найти генетический признак бердичевского еврея – в Бердичеве наш род прожил несколько веков, – наблюдая себя, своего брата и меня, отец признал за таковой рубашку, вылезающую сзади из брюк всегда аккуратным треугольником.
Как-то, дело было уже в санаторном отделении психбольницы имени Кащенко, он на прогулке встретил человека в клетчатой байковой рубахе, которая прямо салютовала, откуда ее хозяин родом. Отец подошел к нему, спросил, но оказалось, что это американец, который ни слова не говорит по-русски. Медсестра сказала, что он приехал в Россию из Нью-Йорка на пушной аукцион, но ничего не купил, впал в депрессию и лег в больницу прийти в себя. Казалось, теория отца потерпела крах. Какова же была его радость, когда накануне выписки торговца выяснилось, что он в полугодовалом возрасте в 1903 году был вывезен родителями в Америку из Бердичева.
Во время своего арктического перелета на одной из стоянок отец поссорился с кем-то и, обидевшись, ушел в тундру. Была полярная ночь, началась метель, нашли его случайно. Ребенком он остался и сейчас, в свои нынешние семьдесят лет. Впрочем, он прав, когда говорит, что оправдал свою жизнь и расплатился за всё еще на фронте в сорок третьем году.
Дело было на Украине. Шел бой. Рота взяла в плен двух венгров и трех чехов. Наши были в полукольце, боеприпасы – на исходе. Командир хотел их повесить (стрелять он жалел и боялся обнаружить, где залегла часть), отец не давал. Отправить пленных в тыл было не с кем: на счету каждый солдат. Отец, военный журналист, был в ту пору уже майором, ротный – капитаном. Чехи и венгры стояли рядом, слушали их перепалку и всё понимали. В конце концов отцу удалось отбить их. В тыл он довез их сам, на редакционном «козлике», без всякой охраны. Все они дожили до конца войны.
Свой род мы ведем от Исаака, третьего брата несчастного Иисуса Христа. Вскоре после того, как Иисус начал, проповедуя, ходить по стране, Исаак со своей женой Рахилью и двумя маленькими детьми покинули Израиль и сначала поселились в Греции, в Коринфе, переписывая для тамошних евреев Тору (почерк его был удивительно красив), потом в Медиолане, и уже в самом конце жизни семья снова переехала, на этот раз в Испанию, в Сарагосу. Не думаю, чтобы Исаак заметил эти длинные бессмысленные переезды, которые всегда была готова предпринять Рахиль в надежде приобрести достаток. Так мы поселились в Испании, где прожили почти полторы тысячи лет вплоть до указа, изгоняющего евреев из этой страны. В Сарагосе Исаак действительно оказался единственным переписчиком, однако процветали они недолго: скоро глаза Исаака, измученные нескончаемым чередованием букв, стали слепнуть, и последние годы семья жила почти целиком на помощь, оказываемую общиной.
До 5651 года, или, как теперь принято считать, до 143 года по рождению Христа, о судьбе потомков Исаака мне ничего не известно. Скорее всего, они, не отмеченные ни особыми способностями, ни богатством, жили, не покидая Сарагосу или всегда рано или поздно возвращаясь в нее, ставшую их родным городом. Во всяком случае, первые известия о моей семье, датируемые, как я уже говорил, серединой II века, исходят именно из Сарагосы.
К этому времени христианство уже широко распространилось в еврейских общинах диаспоры. Ссоры и конфликты между правоверными иудеями и последователями новоявленного пророка привели к тому, что руководители самых старых и больших общин решили послать в Палестину несколько известных своей святостью раввинов, чтобы на месте выяснить происхождение и сущность нового учения. Особенно занимала их личность Мессии.
В разрушенной и безлюдной Палестине им, однако, не удалось узнать ничего достоверного. Страшные картины всеобщего запустения и людского горя в некогда цветущей стране, в земле обетованной, о которых они слышали от многих беженцев, а теперь увидели сами, почти полностью изменили первоначальные планы. Дни их пребывания в стране были целиком заполнены трудами, связанными с постройкой и восстановлением разрушенных синагог, организацией хедеров и ешиботов. Все деньги, привезенные ими с собой, и те, которые они запрашивали с каждым кораблем, покидающим Палестину, шли на это да на помощь умирающим с голоду соплеменникам. Миссия затянулась, большинство раввинов решило остаться в Палестине, следы их затерялись, и только через три года, когда двое из посланных вернулись назад, направившие их общины получили о Христе и его учении некоторые новые сведения, впрочем, весьма отрывистые и недостоверные.
Ужасные дни осады и разрушения храма смешали и погребли под собой память о пророке и его учениках. Почти ничего нового узнать о Христе не удалось еще и потому, что в самой Палестине его последователи исчислялись единицами,