Читать интересную книгу Патрульные апокалипсиса - Роберт Ладлэм

— Это Лэтем! — прервал его немец. — Таких симптомов следовало ожидать.

— Симптомов чего? Что вы имеете в виду?

— Ничего, ничего особенного. Вы же сами сказали: изоляция делает людей странными... Чего он хотел?

— Думаю, того, чтобы французы его защитили. Мой человек встречается с ним в два часа дня в метро на станции «Авеню Георга Пятого», в конце платформы.

— Я должен там быть! — воскликнул Крёгер.

— Не советую, да и Бюро не любит сводить преследователя с преследуемым, мсье, если это не наши люди.

— Вы не понимаете, но я долженбыть с вами!

— Но почему? Это же опасно!

— Только не для меня, для меня — нет!

—Ничего не понимаю.

— А вам и не надо меня понимать! Вспомните про Братство: вы должны емуподчиняться, а приказы вы получите от меня.

— Тогда я, конечно, должен повиноваться, герр доктор. Встречаемся на платформе без десяти два. Без опозданий, ясно?

— Ясно.

Не кладя трубки, Моро нажал на разъединяющую кнопку и набрал номер подчиненного, на которого полностью полагался.

— Жак, — спокойно произнес он, — у нас чрезвычайно важная встреча в два часа — только вы и я. Увидимся внизу в половине второго, и я введу вас в курс дела. Кстати, прихватите свой пистолет-автомат, но вложите в обойму холостые патроны.

— Какое странное указание, Клод!

— И встреча странная, — сказал Моро.

* * *

Дру посмотрел на себя в зеркало, и глаза его расширились от удивления.

— О Господи, я же похож на диснеевское чудовище! — возмущенно воскликнул он.

— Не совсем. — Карин отняла у него зеркало. — Вы просто к себе такому не привыкли, только и всего.

— Бред! В таком виде остается только возглавить шествие голубых.

— А это вас смущает?

— Вовсе нет, у меня среди них полно друзей, но сам-то я не такой.

— Эта краска легко смывается под душем, так что не скулите. Теперь наденьте форму, я сделаю несколько фотографий для полковника Витковски, а потом подгоню вам брюки.

— Во что этот сукин сын меня втянул?

—В авантюру по спасению вашей жизни — к этому вы готовы?

— У вас всегда такая железная логика?

— Логика и логически немыслимое спасало жизнь Фредди столько раз, что всего не перечислишь. Ну, надевайте же форму!

Минуты через две Лэтем был в форме полковника армии Соединенных Штатов.

— А вам это идет, — заметила Карин, окидывая его взглядом, — особенно когда стоите навытяжку.

— В этом пиджаке — извините, мундире — иначе нельзя стоять. Он до того узкий, что приходится выгибать спину, иначе не вздохнешь. Из меня вышел бы паршивый солдат. Я предпочел бы маскировочный костюм.

— По правилам это не положено.

— Вот поэтому я и был бы паршивым солдатом.

— На самом деле вы были бы отличным военным — только не солдатом, а генералом.

— Едва ли это могло бы случиться.

— Жаль. — Карин указала на переднюю. — Идите сюда. Я все приготовила. Вот ваши очки. — Она протянула ему очки в толстой черепаховой оправе.

— Все? И очки? — Дру окинул взглядом небольшую переднюю. На штативе стояла камера, смотрящая на пустую белую стену. — Вы, оказывается, еще и фотограф?

— Нет! Просто Фредди часто нужны были фотографии для новых паспортов. Он показал мне, как этим пользоваться. Наденьте очки и станьте у стенки. Снимите кепи — я хочу, чтобы ваши светлые волосы были видны во всем их великолепии.

Через две-три минуты у Карин было уже пятнадцать маленьких фотографий светловолосого полковника в очках, надутого и мрачного, как всегда на таких фотографиях.

— Отлично! — воскликнула Карин.

— Знаете, леди, вы меня просто ошеломляете, — сказал Дру, вручая ей армейское обмундирование. — Вы что, принадлежите к сугубо засекреченному женскому персоналу, который работает за кадром?

— Скажем, мсье Лэтем, такой я была.

— Да, вы не впервые говорите об этом.

— Примите это как факт, Дру. А кроме того, это вас не касается.

— Вы правы, но, обнаруживая ваши таланты, я каждый раз начинаю недоумевать — с кем имею дело. Я знаю о Фредди, работе в НАТО, о Гарри и о том, как хитроумно вы добились перевода в Париж, но меня не покидает ощущение, что вами движет что-то еще!

— У вас просто богатое воображение: вы живете в мире вероятного и невероятного, возможного и невозможного и не можете отличить реальность от вымысла. Я рассказала вам все, что вы должны обо мне знать, — разве этого мало?

— Пока придется удовлетвориться этим, — сказал Лэтем, пристально глядя на нее. — Но интуиция подсказывает мне, что вы о чем-то умалчиваете... Почему вы редко смеетесь? Улыбка вам очень к лицу.

— А разве у нас много поводов для смеха?

— Но вы же знаете, о чем я. Смех снимает напряжение, как однажды сказал мне Гарри, а мы с вами верили ему. Если мы случайно встретимся через несколько лет, то, наверное, посмеемся, вспомнив приключение в Булонском лесу. Там были забавные моменты.

— Человек погиб, Дру. Плох он был или хорош, но я убила его, оборвала жизнь молодого человека. Я никогда раньше не убивала.

— Если бы вы не убили его, он убил бы меня.

— Я это постоянно себе твержу. Но почему люди должны убивать? В этом состояла жизнь Фредди, но не моя.

—Это и не должно быть вашей жизнью. Но логический ответ на ваш вопрос — раз уж вы упомянули о логике — таков: если мы не станем убивать, когда это необходимо, и не остановим нео, убийств будет неоспоримо больше. Черт побери, для начала их будет шесть миллионов. Вчера это были евреи, цыгане и прочие «нежелательные элементы». Завтра в моей стране ими могут стать республиканцы и демократы, которым не по нутру болтовня нацистов. Не заблуждайтесь, Карин: стоит нео обосноваться в Европе, и весь это взбаламученный мир рухнет как карточный домик. Ведь фашисты упрямо и настойчиво взывают к изуверам, мечтающим о возврате «добрых старых времен». Никаких бытовых преступлений, ибо даже зевак расстреливают на месте; казни следуют за казнями, поскольку отменены апелляции; упразднено судопроизводство — ведь в нем нет необходимости; невинных и виновных ждет однаучасть. Против такого будущего мы и боремся.

— Думаете, я этого не знаю? А почему, по-вашему, я всю свою сознательную жизнь прожила так, а не иначе?

— Но кроме достойнейшего Фредди есть ведь и что-то еще, да? — Не лезьте ко мне в душу и давайте закончим этот разговор. — Охотно. Но, кажется, я вполне ясно выразил мои чувства к вам, и, отвечаете вы на них или нет, этот разговор, может возникнуть вновь.

— Перестаньте! -воскликнула Карин, и слезы медленно закапали из её глаз. — Не надо так со мной!

Лэтем подскочил к ней и опустился на колени у ее кресла.

— Простите меня, простите, я не хотел причинять вам боль. Я больше не буду.

— Верю, — сказала Карин, овладев собой, и взяла его лицо в ладони. — Вы хороший человек, Дру, но не задавайте мне вопросов: они причиняют мне страдания. Лучше любите меня, любите! Мне так нужен кто-то вроде вас.

— Хотел бы я, чтобы вместо «кто-то» вы сказали просто «ты».

— Ну так я говорю это. Люби меня, Дру Лэтем.

Дру бережно поднял ее с кресла, подхватил на руки и понес в спальню.

Остаток утра они провели, наслаждаясь друг другом. Карин слишком долго не знала мужчины и была ненасытна. Наконец она прошептала:

— Господи, неужели это была я?

—Ты смеешься, — проговорил Лэтем. — Боже, какой у тебя чудесный смех!

— До чего же хорошосмеяться!

— А знаешь, возврата к прошлому нет, — сказал Дру. — Мы что-то обрели и стали другими. И дело не только в постели.

— Да, мой дорогой, но я не уверена, что это разумно.

— Почему?

— Потому что работа требует холодного рассудка, а во всем, что касается тебя, я едва ли смогу проявить рассудительность.

— Не слышу ли я то, о чем мечтал?

— Да, именно это, мой простодушный друг.

— И что же это?

— По-моему, это значит, что я влюбилась в тебя.

— Ну, как сказал один добрый старик из Миссисипи: «От такого даже петухи закудахчут».

— Что-что?

— Пойди сюда, и я объясню.

* * *

Без двенадцати два Моро и Жак Бержерон прибыли на станцию метро «Авеню Георга Пятого». Они порознь прошли в конец платформы; у каждого было портативное радио.

— Он высокий, довольно худой, — сказал шеф Второго бюро в аппарат. — Слегка пригибается, ибо привык говорить с людьми меньшего роста...

— Я засекего! — воскликнул агент. — Он прислонился к стене в ожидании поезда.

— Когда подойдет поезд, действуй, как я сказал.

Метропоезд остановился, и двери раскрылись, выпустив несколько десятков пассажиров.

— Давай, — сказал по радио Моро. — Стреляй!

Получив приказ, Бержерон несколько раз выстрелил холостыми патронами — звук выстрелов эхом разнесся по платформе, и пассажиры бросились к выходу. Моро подбежал к перепуганному Крёгеру, схватил его за руку и крикнул: