надо было судиться. Может быть.
Потом родилась Тася, и мы так долго ее лечили, что разлюбили друг друга. Когда я сказала Роме, что ухожу к Мише, ему стоило некоторых трудов на меня обидеться, потому что основным его – да и моим – чувством было облегчение. Мы смертельно устали быть командой, которая лечит, моет, кормит, посменно лежит с Тасей в больницах и на реабилитациях. Но мы продержались так долго, что Тася все-таки пошла и заговорила.
Через год после развода Тася уже ничем не отличалась от ровесников, разве что мелкая и не очень ловкая. Зато болтушка, хитрюга и умница. Рома брал ее на выходные раз в две-три недели, и мы с Мишкой оставались одни.
Вставали ближе к полудню, пили кофе и опять ложились в постель, вылезая оттуда уже вечером. Ужинали, смотрели кино или катались по набережным. Наша любовь не была романтичной, чтобы со свечами или лепестками роз по всей кровати.
По прежнему браку я знала, что появление свечей – тревожный знак, попытка заполнить что-то, безвозвратно ушедшее. Так что я была рада жить так, как мы живем: подолгу завтракать, молчать, сплетничать о знакомых, слушать его сердце и молить неизвестно кого, чтобы это сердце билось всегда.
Понятно, что я забеременела. И приблизительно в это время наш подъезд начал превращаться в колонию для несовершеннолетних преступников. Так что мы переехали в богадельню на заводской окраине, я проводила Мишу на работу, сварила кофе и открыла ноутбук, чтобы доделать вчерашнюю презентацию.
И тут раздались удары, от которых затрясся дом. Я выскочила на балкон. На балконе над нами маячила ветхая старуха. Она выбивала о перила гигантский валенок. При каждом ударе валенок исторгал клубы пыли, закрывающие нежное утреннее солнце. Наша квартира ходила ходуном. Что любопытно – было только восемь утра.
– Перестаньте, пожалуйста, у меня спит маленький ребенок! – сказала я предельно милым громким голосом, и бабка унялась ровно на столько, сколько ей понадобилось на выбор следующего валенка.
Я задраила стеклопакеты, но дом все равно вибрировал. Таисия спала, а я гнала от себя мысль, что мы очень крупно попали.
– Может, это разовая акция перед отъездом, например, на дачу? Ритуальное изгнание моли? – надеялась я. – Ну сколько у нее тех валенок?
Валенок хватило на тридцать минут, в течение которых в наши окна билась крепкая раскормленная моль, царапая стекло когтями. После чего пыль осела, и наступила гробовая тишина, словно Старуха Сверху распалась на пыль и моль и исчезла, и больше никогда, никогда не потревожит нас.
Какое-то время мы наслаждались заветной тишиной. Незаметно умерла старушка снизу, и ее квартиру сразу же сдали пятнадцати гастарбайтерам, но мы с ними жили мирно.
Соседка из квартиры напротив любила тишину не меньше нас, и, когда у нее сломался дверной замок, она абсолютно беззвучно выломала дверь. С тех пор, уходя по каким-то неведомым делам, бабка заклеивала дверь скотчем. От сквозняков скотч отклеивался, и из квартиры ползли могучие тараканы, выбрасывая ноги, как финские лыжники. Я забросила к ним пригоршню тараканьих ловушек и даже удивилась, когда они не вышвырнули их обратно.
К лету стало понятно, что Старух Сверху как минимум две. Выяснилось это прекрасной лунной полночью, когда Таисия гостила у папы, а мы с Мишкой счастливо обнимались, и всякое такое.
Вот представьте, что вас целует отец вашего будущего ребенка, а в двух метрах над вами Старухи Сверху из последних сил тащат железное ведро. Бум – поставили его прямо вам на голову. Блямс – отпустили железную ручку. И после этого мы услышали архаический набор звуков, сопутствующий металлическому ведру с водой.
Одна из Старух двигала стулья, числом миллион, а другая возила по паркету деревянной шваброй. Помоет кусочек пола – тряпку сполоснет, ведро переставит, бам! Опять с визгом отодвигаются стулья, опять швабра, опять переставляется ведро.
– Ощущение, что мы-таки попали, – сказала я. – И если я правильно понимаю ход их мысли, то после мытья полов они должны будут протереть их заново чистой водой.
Мишка пошел ругаться, но звонок у них не работал, а на стук Старухи не открыли. Они действительно домыли пол, потом протерли его, потом расставили по местам стулья и угомонились. На часах была половина второго ночи. То есть для такого объема работы Старухи Сверху управились довольно быстро. И воцарилась совершенно космическая тишина. Мишка уснул, а я лежала злая как собака и думала, как найти на Старух управу, если такое еще раз повторится.
Такое повторилось – и не раз, и не два. Ночами Старух Сверху одолевало желание убираться. Причем убираться так, как учила их покойница-мама, вот уж, видно, была чистюля из чистюль. Старухи грохали ведром с водой, шмякали шваброй, протяжно переставляли стулья, меняли в ведре воду, чтоб не грязь развозить, а мыть на совесть. Почти каждую ночь! Я думала, что убью их своими руками.
Я написала им письмо с просьбой перенести уборку на дневное время. Объяснила, что мы не высыпаемся, муж рано встает, много работает, ждем ребенка, дочка маленькая, бряцание ведер ее будит. Твою мать, как после этого можно пидорасить квартиру как ни в чем не бывало?! Но Старухи вернули мое послание с корявой припиской: «Мы живем тихо, не пляшем, не поем, а вы принимайте снотворное и нас больше не беспокойте».
Мишка пошел разговаривать. Прорвался в квартиру. Сказал, что такого количества стульев и табуреток не видел ни разу в жизни. Старухи Сверху, одна из которых оказалась огромным древним дедом, а другая таки старухой, приняли его бесконечно холодно. Сказали, что живут тут пятьдесят лет. Не пляшут, не поют, гостей не водят. И намерены продолжать в том же духе.
Иногда к уборкам добавлялся разбор чугунных сокровищ в кладовке: на наше несчастье это была двухкомнатная хрущевка с обязательной кладовкой в маленькой комнате. У нас в маленькой комнате была спальня. Когда Старухи Сверху начинали свой кладовочный шабаш, мы переходили спать в большую комнату, но тише не становилось.
Слабыми руками Старухи перебирали чугунки, сковородки, ведра и противни, возводили из них непрочные
конструкции, которые то и дело рушились, я подскакивала до потолка, а со мной подскакивал и маленький Вася у меня в животе. Мы попали, а у меня уже не было сил на переезд – я стала слишком тяжелой и неповоротливой, ноги отекали, и мне просто хотелось спать целыми днями.
Как-то утром я пила чай, Тася смотрела мультик про гламурных кислотных пони, и вдруг снизу раздались вопли:
– Валя! Валя! Валя!
Я выглянула. Под