Читать интересную книгу Мартовские колокола - Борис Батыршин

Николай Егорович принял визитёра запросто — он тоже помнил журналиста, хотя всё их знакомство ограничилось двухминутной беседой в одной из московских редакций. Впрочем, увидев то, что принёс репортёр, профессор потерял к самому гостю всякий интерес, целиком уйдя в изучение его находки. Гиляровский прождал около часа, а потом принуждён был отбиваться от настойчивых уговоров профессора оставить аппаратик для изучения. В итоге, учёный выпросил у репортёра одну из четырёх хитро изогнутых полупрозрачных пластинок, вращающихся на осях в кольцевых ограждениях по углам аппаратика; профессор назвал их «пропеллерами». Один из «пропеллеров» был совершенно отломан, вот его и получил профессор — для исследования.

Визит к Жуковском дал репортёру мало нового — разве что твёрдую уверенность в том, что подобный аппарат не могли сделать не то что в России, но, пожалуй, и в Европе тоже. Любопытно, а какие идеи смог бы почерпнуть учёный из этого устройства, имей он возможность детально с ним разобраться? «возможно, не следовало отдавать его Якову, — в который раз уже подумал Гиляровский. — У этих господ, похоже, и не такие штучки имеются — вот и пусть поделятся с отечественной наукой. Глядишь, и польза какая выйдет….»

В общем, какие бы планы он ни строил касательно подземелья, упускать такой возможности нельзя. И Владимир Алексеевич придвинул к себе настольный календарь — надо прикинуть, когда можно назначить очередную вылазку в московскую клоаку?

Глава восьмая

— Ну что, Вильгельм Ефграфович добрался до Александрии? А то уж сколько времени прошло — и только одно письмо. Я, признаться, уж и волноваться начал.

— Да добрался, чего ему сделается! — ответил Олег Иванович. Они с Каретниковым неспешно шли по Невскому. Денёк был солнечный — чуть ли не первый из ясных дней с самого их приезда в Петербург, — и теперь друзья спешили насладиться прогулкой по главному проспекту Российской Империи. Здесь, как, впрочем, и на всех центральных улицах столицы, тротуары зимой аккуратно чистили от снега; каблуки и трости стучали по путиловским плитам[59], прохожие отражались в высоченных зеркальных стёклах витрин.

Дни стояли праздничные — Рождество, святки. По такому случаю Невский, как и многие улицы центра города вечерами украшался иллюминацией. Сейчас был день, и газовые фонари, из которых на богатых фасадах были устроены вензеля из букв членов царствующей фамилии с коронами, не светились; возле одного из них возились рабочие, протягивая от фасада к фонарному столбу проволоку, увешанную шестигранными фонариками с разноцветными стеклами. В фонариках по вечерам должны были зажечь свечи; на тумбах тротуара стояли раньше плошки с горящим маслом. Теперь их уже не зажигали — столица постепенно переходила на европейское освещение электричеством.

В 1883 общество «Электротехник» соорудило на деревянной барже на Мойке у Полицейского моста электростанцию — с тех пор электрический свет вспыхнул сначала на Невском, а потом и на соседних с ним улицах. В прошлом, 1886–м году в Петербурге было даже учреждено «Акционерное общество электрического освещения»; однако же газовые фонари а то и куда более архаические методы иллюминации по прежнему соседствовали с передовыми «электрическими свечами».

Было два часа пополудни — до вечера оставалось еще изрядно времени, хотя темнело зимой рано. Толпа на тротуарах Невского густела; по мостовой, по обеим сторонами от рельсов конки сплошным потоком двигались экипажи — коляски, кареты, ландо, извозчичьи пролетки. Семёнов подивился — несмотря на заметную оживлённость движения, никакой регулировки не было, по проезжей части свободно ходили люди. Впрочем, в этом отношении Петербург ни чем не отличался от Москвы.

Приятели шли по солнечной стороне проспекта; попадавшаяся навстречу публика была весьма характерна: представители золотой молодежи, молодящиеся старички, скучающие дамы, явно не из тех, что избегают знакомства. Иногда в толпе мелькал студент в форменной шинели и со стопкой книг под мышкой; как правило, студенты спешили в Публичную библиотеку, в книжные магазины, к букинистам. Олег Иванович уже знал, что часам к четырём студентов станет больше — закончатся лекции, и они группками отправятся в кофейни или к Федорову — выпить рюмку водки с закуской за семь копеек.

Как раз студентам уже вторую неделю и было посвящено почти всё их внимание. Каретников, Олег Иванович, а порой даже и сам барон неловко чувствовали себя в роли «филеров», принуждённых рыскать по Петербургу по поручениям Яши. Однако же — ничего другого не оставалось — все трое единодушно признавали старшинство молодого человека в вопросах сыска и безоговорочно выполняли его распоряжения. Сам Яков пропадал целыми днями, появляясь в гостинице лишь поздно вечером — он вёл слежку непосредственно за Геннадием и его спутником — поляком. И — небезуспешно: за две недели удалось составить уже подробный список адресов, по которым бывали «объекты» и маршрутов, которыми они передвигались изо дня в день.

Пока что худшие опасения Каретникова подтверждались — обосновавшись в Петербурге, Геннадий развил деятельность по двум направлениям. Сам он вместе с Радзиевичем плотно контактировал с Ульяновым, Шевырёвым и прочими членами «Террористической фракции».; особняком стояла деятельность Виктора, приехавшего в Петербург вслед за Геннадием. Приехал Виктор не один — с ним было четверо молодых людей, девушка и три парня, все лет двадцати с небольшим. Олег Иванович с Каретниковым безошибочно опознали в них «единовременцев» — кое–какие детали поведения, моторики, были вполне узнаваемы даже и с большого расстояния. Приближаться к «объектам» они не рисковали — у Геннадия наверняка имелись их фотографии, так что рисковать лишний раз не следовало.

Виктор с новоприбывшими занялись тем, что можно было назвать только «охотой на царя». Они прогуливались по центральным улицами проспектам; порой компанию им составляли студенты, не из числа сподвижников Ульянова — за время пребывания в Петербурге Геннадий стремительно обрастал связями. Каретников даже удивлялся — как лидер «бригады», наверняка изучавший методы работы царских жандармов, рискнул связываться со студентами, чья среда была давным–давно профильтрована агентами охранки? Хотя, с виду, «агенты» Виктора не делали ничего предосудительного с точки зрения правоохранителей — те пребывали в счастливом неведении насчёт методов электронного наблюдения и, конечно, никак не могли отследить установку видеокамер в некоторых ключевых точках столицы. По расчётам Семёнова, еще неделя–другая — и в распоряжении Геннадия окажется подробнейшая схема маршрутов царского кортежа; в сочетании с заимствованной из будущего информацией, это не оставляет Государю никаких шансов: террористы легко смогут предугадать любые его перемещения по городу и подстроить смертельную ловушку. Конечно, царская охрана уже не столь беспечна как при Александре Втором, но против гранатомёта или снайперской пули их методы не сработают.

Сегодня выдался редкий день отдыха — новых заданий не поступало, Виктор два дня как отбыл назад, в Москву. Подопечные его сидели на квартире на Рузовской улице (там студентам издавна сдавали недорогие комнаты «с услугами — приборка, кипяток и прочее) и, судя по всему, усиленно «врастали» в студенческую среду. По сведениям, полученным от дворника, которому пролаза Яша посулил по рублю в день за подробнейшие сведения о жизни подозрительных квартирантов, гости в казённых шинелях Петербургских высших учебных заведений шли туда косяком, включая и курсисток. Бутылки же их под разного рода горячительных напитков жильцы выставляли за дверь в таком количестве, что дворник сам себя не помнил от радости — стеклянная тара была существенная прибавка к его доходам. Впрочем, особых безобразий квартиранты не допускали, вели себя сравнительно мирно — если не считать того, что время от времени принимались вместе с гостями хором исполнять разные песни: от насквозь подозрительной «Дубинушки», без которой не обходилось ни одно собрание «скубентов, жидов и полячишек» (как выразился просвещенный дворник), до таких, опознать которые почтенный служитель метлы не сумел. Он лишь припоминал, что особенно часто пели про какого–то убитого негра, и еще — другое, неудобь понятное, про государыню Екатерину, Аляску и почему–то валенки; а когда допивались до зелёного змия, то сулили выпить море и орали, что их не догонят[60].

Это и сейчас не всякий дворник припомнит, правда — по причинам иного свойства…

Но, так или иначе, следить сегодня было не за кем и приятели, оторвавшись от вороха бумаг, схем, видеозаписей, решили в кои–то веки вот так, попросту, прогуляться но Невскому. Благо, денёк выпал солнечный — наконец–то Северную Пальмиру отпустила всегдашняя пелена стылой, свинцовой хмари. Они шли по тротуарам невского и не спеша, беседовали. Накануне пришло пересланное из Москвы письмо от Евсеина — доцент извещал, что благополучно добрался до Александрии, был встречен Бурхардтом и, вместе с ним, готов погрузиться в загадки пластинок из загадочного металла. О каких–либо результатах говорить было пока рано, однако доцент был полон энтузиазма — он рассыпался в похвалах немецкому археологу, восхищался его коллекцией и сулил в самом ближайшем будущем прорыв в «главной нашей задаче» — так, обиняками, доцент именовал своё задание.