постели, чтобы утреннее солнце заливало своим светом мою спальню, чтобы поваляться в безмятежных размышлениях в начале выходного дня, строя на этот день самые обыденные планы. Чтобы выпить утреннюю чашку кофе и съесть свой любимый омлет с беконом. Чтобы сесть за ноутбук и начать отыскивать в сети какой-нибудь пылесос или новую микроволновку по самой привлекательной цене. Как бы это было приятно. Или нет? Или я, как самый душевно богатый недоумок, все еще не научился быть откровенным с самим собой?
Как бы там ни было, проснулся я на грязном плаще, неизвестно кому ранее принадлежавшем и неизвестно скольким бродягам служившем ранее матрасом. Проснулся в углу холодной и обшарпанной комнаты в полуразрушенном здании, с выбитыми стеклами и пустыми дверными проемами, заваленной мусором и сломанной мебелью. Проснулся с головной болью от выпитой бутылки виски, с омерзительным привкусом во рту, с разрывающимся мочевым пузырем, с разряженным мобильным телефоном, с тревогой, которая тут же заявляла о себе, стоило только разуму убедиться в реальности всего происходящего.
Нет, голос моего соседа мне не приснился и не померещился. Когда я уже полностью проснулся, то продолжал слышать его ругательства и проклятия в адрес полицейского, правда, уже гораздо более тихие, из чего я сделал вывод, что тот все-таки внял приказаниям и пошел будить его жену. Но как Бешеный тут оказался? В этом же здании, и, насколько я мог судить, буквально в соседней комнате, или через комнату. Впрочем, ответ на этот вопрос был очевиден: не выходя из запоя, рано или поздно он и должен был оказаться здесь. Куда интересней был другой вопрос: просто так ли он оказался здесь в одно время и в одном месте со мной? А я уже начал привыкать, что все, что кажется происходящим просто так, через какое-то время оказывается произошедшим вовсе не просто так.
– Привет… Ну, как ты там? – голос Бешеного, когда он заговорил со своей арестованной женой звучал на удивление ласково и сострадательно. – Как чувствуешь себя?.. Кормят нормально?.. Не обижают?.. Смотри, если что, сразу пиши жалобы на этих скотов… Да, знаю я, что тебя не так просто обидеть… Что адвокат говорит?.. Ну, дай бог, минимальным сроком отделаешься… Я как? Нормально, обо мне не беспокойся… Нормально ем… Убираю, конечно… И посуду мою… Не волнуйся, говорю же тебе, у меня все нормально… И работу тоже ищу. Как выйдешь на свободу, так уже миллионерами будем, – он засмеялся тихим смехом, в котором даже я услышал тоску влюбленного человека. – Ладно, не грусти там сильно, и не такое переживали, и это переживем… Вообще, я почему звоню, моя ты любимая и ненаглядная, – и тут я услышал в его голосе ноты гнева, которые должны были прорваться буквально через пару тактов напряженной прелюдии. – Скажи-ка ты мне вот что: моя кредитная карта, которая лежала в «Истории Рима» на моем столе, где она?.. А кто тебя просил ее выкидывать, а? Я спрашиваю, кто тебя просил выкидывать мою кредитную карту?! А, сука?! – тут последовала короткая пауза, окончание которой было для меня очевидным, что и подтвердилось спустя пять секунд. – СукАААа! Я говорил тебе не трогать мои вещи?! Я говорил тебе не лезть своими крючками к моим вещам?!. Что «ага»?! Что «ага», сукАААа?! Сколько можно терпеть это издевательство?! Сколько можно изводить меня, сукАААа?! Или ты хочешь, чтобы я руки на себя наложил?!. Что?! Что ты думала? Что она старая и ненужная?!. Просто закладка?! Ведьма ты проклятая! На что мне жить теперь?! На что пить, на что есть?! А, сукАААа?!. Что ты там хрюкаешь, что ты мямлишь?!. Ничего?! Вот тебе и будет «ничего»! Чтоб ты там сгнила в этой тюрьме, сукАААа! Пусть тебе пожизненное влепят, потому что ты этого заслуживаешь, сукАААа! Какого хера ты постоянно лезешь?! Что тебе нужно в моих вещах?! Что тебе нужно?! Если я положил кредитную карту в книгу, значит, должна она там лежать, а?!. Что «ага»?! Я тебе устрою «ага»! Не дай бог, выйдешь из тюрьмы, я тебе сразу устрою «ага». Ты меня без копейки денег оставила, сукАААа, а сама сидишь там на всем готовом! Или ты хочешь, чтобы я дураком стал из-за тебя?!. Не хочешь?! Тогда скажи мне, сукАААа, сколько раз я говорил тебе не трогать мои вещи?! Сколько раз я это говорил?!. Много?! Так чего ты постоянно лезешь?! Не трогай мои вещи, сукАААа! Не трогай, говорю! Не трогай! Я тут должен по трущобам шататься, объедки доедать, потому что ты, сука, недоделанная! Еще раз я узнаю, что ты в моих вещах рылась, я возьму топор, я приду в тюрьму и отрублю тебе руки, сукАААа! По самые локти! Ты меня поняла?!. Вот тебе, блядь, будет «ага»! Я тебе устрою «ага»!
На этом разговор был окончен, и в завершении его Бешеный, судя по всему, пнул ногой какой-то предмет, звонко ударившийся об стену. Далее наступила полная тишина, в чем-то даже подозрительная. Пока Бешеный разрывал свою глотку в уже привычных для моих ушей проклятиях, я успел встать, размять затекшие руки и ноги, выпить воды и помочиться в углу комнаты. Все это я старался сделать максимально тихо, потому что отнюдь не горел желанием оказаться в его компании, и планировал либо тихонько спуститься на первый этаж, либо и вовсе убраться из этого здания. Вот только куда? Но для того, чтобы совершить один из этих задуманных вариантов, мне, в любом случае, нужно было выйти из этой комнаты в узкий длинный коридор и спуститься по грязной и разбитой лестнице, а там уже выбрать, выйти ли на улицу, или найти себе новый номер на этом постоялом дворе. Итак, стараясь не шуметь, я вышел в коридор и осторожными шагами двинулся вперед, досадуя на телефон, который просто негде было зарядить, что лишало меня возможности зайти в интернет и посмотреть, нет ли каких новостей про жестокого убийцу из Лоранны.
Но стоило мне сделать шагов пять, как голос Бешеного меня остановил.
– О! Доброе утро, сосед по несчастью! – весело воскликнул он мне в спину.
Думаю, он услышал мои телодвижения еще во время разговора по телефону. Может, он отличался наблюдательностью, а может, сейчас его одолевала та параноидная тревожность, которая проявляется при запое, и особенно при выходе из него, и заставляет в каждом шорохе слышать угрозу жизни. Не думаю, что он застал меня еще спящего, и просто не будил до поры, потому что в этом случае, я уверен, восемь тысяч франков, которые все еще