стороны послушай – это же чёрт знает что!
– Извини. Давай не будем на эту тему. Просто плакать не могу, и хоть словами хочется всё излить.
– Это понятно.
Мы долго молчали. Я смотрел на неё, а она – на меня.
– Анна, – сказал я вдруг. – Давай поженимся.
Она слабо улыбнулась:
– Хочешь воспользоваться случаем? Думаешь, я посчитаю, что тебе нельзя отказать?
– Нет. Просто захотелось сказать, и я сказал.
– Знаешь, я не хочу сейчас об этом думать. Слишком близко его смерть. А если б я сказала "нет", ты бы повесился?
– Нет. Я бы отравился.
– Серьёзно? – она нахмурилась.
– Шучу. Извини. Нет, не повесился бы. Я бы не оставил надежду. В конце концов, люди меняются. Я могу измениться, ты тоже. Сегодня "нет", а завтра, может быть, "да".
– Не сердишься? – спросила она.
– Нет. За что?
Она пожала плечами. Потом посмотрела за окно.
– Всё дождь, дождь. Вечный дождь. Кстати, вода поднимается. Заметил?
– Нет.
– Вон, уже мостки затопило.
– Странно, – сказал я. – Это же водохранилище. Обычно воду на плотине спускают.
– Может, не успели ещё. Ладно, Володь. Я побуду немного одна, о'кей?
– О'кей.
– Оставь, пожалуйста, бутылку. Может, всё-таки удастся немного поплакать.
– Желаю успехов.
Я вышел. Сходил на кухню. Нашёл в печке кастрюльку с остатками лапши и поел. Потом вышел на крыльцо. Сел на ступеньку под козырьком и долго смотрел на дождь. Я никогда не видел столько дождя. С неба лились непрерывные струи, и так густо, что сквозь них почти не было видно другого берега. Вода буквально бурлила. Всё вокруг превратилось в жидкую грязь. Всё выглядело промокшим, жалким и беспомощным перед этим дождём.
Я вошёл в дом и направился к Егошину. Они с Люсей сидели и снова изучали старую тетрадь.
– Мы поняли, что значит заклинание, – сказала Люся. – Это надо читать задом наперёд: "Бог избавит душу мою от преисподней".
– Только это неважно, – сказал Егошин. – Потому что больше тут про Лапидуса ничего нет. Как с ним справиться, неясно. Даже непонятно, кто он такой вообще.
– Да Бог с ним, – сказал я. – Оставьте его в покое. Главное, что это прошло. Влада жалко, конечно, но слава Богу, что все остальные целы.
– Не то чтобы целы… – сказал Егошин и снова обнажил свою правую ногу.
Рана увеличивалась – она теперь простиралась от колена до середины голени – и почернела, словно обуглившись. Собственно, это даже была не рана – скорее засохший шрам. Но он рос, углублялся и жил своей собственной жизнью.
– Болит? – спросил я.
– А то нет. С каждой минутой всё сильнее.
– Ходить можешь?
– Пока могу. Кто знает, что случится до завтра?
– А бинт зачем снял?
– А какой с него толк?
Люся глядела на него сострадающим взглядом. Я вздохнул и ушёл. Остаток дня я провёл в своей комнате, лёжа на кровати. Сначала думал о чём-то, потом ни о чём, а потом и вовсе заснул.
Ночью мне снился долгий и нудный сон, из которого я запомнил только одну картину – Влад целует Анну, а потом показывает мне язык. Проснувшись, я не мог понять, утро или вечер. Ничего не изменилось. За окном лил дождь. Тучи стали ещё гуще. И вода поднялась выше, уже подбираясь к месту нашего прошедшего шашлыка.
Сразу пошёл к Егошину. Люся была у него. Константин лежал в постели с закрытыми глазами, бледный, как подушка.
– Как он? – спросил я.
– Температура большая, – прошептала Люся.
Я осторожно потрогал его лоб. Горячий, как чайник.
– А нога?
Люся махнула рукой:
– Смотреть страшно.
Константин открыл глаза и пошевелился.
– Ты, Вовка? Сколько времени?
– Почти двенадцать.
– Скоро дед Василий приплывёт. Там дождь.
– Да.
– Плохо. Но ничего. Должен приплыть. Обещал. Вы это… – он перевёл дух, – посматривайте в окно.
– Конечно.
Он снова закрыл глаза и, казалось, отключился. Я взглянул на Люсю. Её глаза были красными.
– Не плачь, – сказал я. – Всё будет нормально. Скоро доберёмся до больницы.
Она кивнула, прикусив губу. Я направился к Анне. Анна стояла посреди комнаты и, едва увидев меня, выплеснула:
– Ну слава Богу, ты пришёл! Я курить хочу – умираю. Дай сигарету.
Я распечатал последнюю пачку и протянул ей, оставив себе две сигареты.
– Спасибо, – она закурила, выпустив огромное кольцо дыма. – Ты у Егошина был?
– Да.
– Я только сегодня узнала. Кошмар.
– Ты ела что-нибудь?
– Нет. Всем как-то не до этого. Кстати, у меня печенье есть. Совсем забыла. На.
Она вынула из рюкзака длинную пачку печенья, открыла и положила на кровать. Я взял одну штучку.
– Почти не спала, – сказала Анна. – Снилась всякая мерзость.
– О чём?
– О Лапидусе. Он за мной гонялся и хотел съесть. До сих пор в себя прийти не могу.
– Это понятно. Не каждому приходиться такое увидеть.
– Да, – сказала Анна. – В каком-то смысле, нам повезло. Ну, где твои шахматы? Тащи.
– Будешь играть?
– Я же обещала. И потом, отвлечься надо.
– Хорошо. Сейчас.
Я сходил за шахматами. Тем временем Анна собрала волосы в пушистый хвост.
– Кто белыми? – спросил я.
– Ты. В прошлый раз я была.
И мы начали играть, параллельно пожирая печенье. Со стороны можно было подумать, что у нас всё в порядке и ничего не произошло. Но это было не так.
– Тебе не приходила в голову мысль убить Лапидуса? – спросила Анна, съев мою пешку.
– Приходила. Но не мне, – ответил я, съев её пешку.
– А кому?
– Егошину. Мы пробовали вызвать его ещё раз. Не получилось.
– Почему?
– Нужна жертва.
Она подняла голову и посмотрела на меня холодным взглядом.
– Извини, – сказал я.
– За что?
– Мне показалось, я напомнил тебе о Владе.
– Тебе показалось. Я думала совсем не об этом.
– А о чём?
– Теперь уже не важно. Не тормози, твой ход.
– А, да.
Шло время. Печенье кончилось. Рядом с Анной я чувствовал себя хорошо. Я обычно очень долго схожусь с людьми, но сейчас Анна была для меня своей, как сестра или мать. Я мог сказать ей что угодно, и выслушать от неё любые слова. Я не стеснялся её, как стеснялся практически всех женщин. Я чувствовал, что она – мой друг. Это произошло как-то слишком быстро для меня.
– Мат, – сказал я.
– Ты делаешь успехи, – рассмеялась Анна. – Сколько времени?
– Полвторого.
– Тогда пора собираться.
– Ты говоришь так, будто есть что собирать.
– И то правда.
Мы сложили шахматы в коробочку, и я зашёл к себе. Побросал всё в сумку и выглянул в окно. Лодки пока не видно, по крайней мере с этой точки. Правда, дождь немного приутих. Не знаю, правда, уместно ли здесь