«Главное, долго, – заметил командор. – Кого устроит счастье на двадцать-тридцать лет? Желательно хотя бы век, а на такое время медицинского импланта не хватит. Чтобы век прожить и не состариться, нужны определенные усилия».
«И оборудование, – добавил Тревельян. – Поищем?»
«Зачем искать? Можно просто спросить».
«Начнет отпираться. К тому же искать интереснее».
«Ну, как знаешь…» – пробурчал Советник.
Тревельян пересек холл, украшенный морскими пейзажами и бронзовыми лампами в форме драконов нагу, открыл двери и поглядел на хозяина и двух хозяек, поджидавших его у накрытого стола. Лучезарно улыбаясь, он направился к ним.
* * *
До чего приятной была жизнь на острове Уго-Тасми! Если, утомившись ночью, проспишь и пропустишь рассвет или, увлеченный беседой, не полюбуешься закатом, то сделаешь это завтра или послезавтра, ибо рассветы и закаты чередовались с дивным постоянством. Плюс к этому дом со всеми удобствами, какие мыслимы в текущую эпоху, плодоносящий сад и парк – отличное место для моциона, мягкий ровный климат, морские купания и прогулки, трапезы в доме и на природе, но неизменно с изысканными винами и блюдами. Плюс преданные и не ленивые слуги, хороший повар, великолепный массажист, три садовника, прелестные служанки… О служанках можно было бы поговорить особо, и не только о Китти, но Тревельян предпочитал не слишком углубляться в эту тему и не копить воспоминаний. Воспоминания – источник сожалений… А он уже сожалел о том часе и дне, когда придется покинуть маленький Эдем солеторговца.
Они с хозяином едва ли не сдружились. Нельзя сказать, что Уго-Тасми испытывал дефицит общения – жизнь он вел вполне светскую, посещал на яхте то столицу, то Мад Эборн и своих соседей, сам принимал гостей и временами ездил на охоту в горы Провинции Восхода и в поля Фейнланда. Но беседы с Тревельяном его развлекали – быть может, по той причине, что Тен-Урхи, как и положено рапсоду, был набит историями по самую завязку. Большую часть этих сказаний, песен и баллад он усвоил еще на Земле, под гипнозом, но, постранствовав от Манканы до южных лесов, мог поведать что-то свое, оригинальное. Кроме рассказов про Аладжа-Цора, нобиля-разбойника, про мятеж Пагуша, похищение и эскападу на Дальнем Юге, были и другие темы, более интересные Тревельяну. Например, о паровом котле, изобретенном четырежды, Суванувой из Пейтахи, Куммухом из Манканы, Рдияс-Дагом из Дневной Провинции и Таркодаусом из Островного Королевства. Еще о бумаге мастера Цалпы, о керосине и подзорных трубах, седлах, компасе и краске из коры розового дерева и, разумеется, о Дартахе Высоколобом и его теориях. Уго-Тасми слушал с любопытством, улыбался и молчал. Знает?.. – мелькало у Тревельяна в голове. Знает обо всем и даже имеет собственное мнение? Возможно, уже разобрался с феноменом Осиера? Это не исключалось, если подозрения насчет солеторговца были справедливыми.
Пожалуй, их стоило подкрепить, и Тревельян уже знал, где скрыты нужные доказательства. Его интерес к архитектуре льстил хозяину, и вместе они осмотрели дом от чердака до подвалов и винных погребов, задержавшись в огромной и удивительно богатой библиотеке. Дом был чист. Само собой, не исключалось, что в подвале, библиотеке или хозяйской спальне есть тайная дверь или секретный люк, но Тревельян не верил в столь примитивные решения. Как их ни прячь, за половину века люк или дверь могли попасться на глаза кому-то из прислуги, добавив к странностям хозяина еще одну. Странностей имелось множество, и Китти, главный информатор, хоть жила на острове не так давно, о чем-то слышала от слуг, ну а чему-то была сама свидетелем.
К примеру, никто не встречался с хозяйским сыном и наследником. Считалось, что он путешествует по дальним странам, чтобы набраться знаний и ума, но остров он не посещал, и даже Кора-Ати с Сариномой не были ему представлены. Каждый год, в сезон Четвертого Урожая, Уго-Тасми отправлялся в путь, чтобы повидаться с сыном, но ездил всегда в одиночестве, даже без Боба и Дика, своих телохранителей. Возвращался всегда с изрядным грузом книг, особенно древних манускриптов, которые ценил превыше золота и собирал всю жизнь – так же, как его отец. Все эти книги, старые и не очень, он мог читать и, казалось, знал все языки и диалекты, сколько их есть на Осиере. С книгами он возился больше всего, чертил какие-то схемы, что-то записывал, но значки его письма не походили ни на единый имперский алфавит, ни на старинные символы Хай-Та, Горру, Тилима, Запроливья и других держав на востоке и западе. Еще он любил рассказывать истории как настоящий рапсод, и слуги собирались их послушать – о мальчике, потерянном в лесу и выросшем в логове тарлей, о человеке, нашедшем лампу, которой повиновались духи бездны, о престарелом повелителе, что разделил свою страну между тремя дочерьми, о красавице, бежавшей с возлюбленным от мужа, и разгоревшейся из-за нее войне. Случалось хозяину впадать в глубокую задумчивость, и тогда он удалялся в павильон, садился на ковер и медитировал от времени Восхода до Заката, не принимая ни пищи, ни питья. Жены и слуги знали, что мешать ему нельзя, что он размышляет о божественном и даже, быть может, смотрит вещие сны, посланные Заступницей, ибо из павильона он выходил с просветленным лицом и бодрым видом. Самой же главной странностью в глазах служанок было отсутствие детей у госпожи Кора-Ати и госпожи Сариномы, хотя, как шептались женщины постарше, хозяин был не из тех мужчин, которые дремлют в постели. Возможно, он не хотел других наследников и требовал, чтобы жены пили отвар корня суири, предохранявший от зачатия? Но, прислуживая Сариноме в спальне, Китти такого не замечала.
Что до имен, которыми Уго-Тасми одаривал слуг мужского и женского пола, то это отвечало имперскому обычаю и не казалось Китти удивительным. Бывало на Осиере, что имена менялись; были имена воинские, были морские, были те, которые супруг давал своим женам, господин – прислужникам, мастер – подмастерьям. Наконец, человек, недовольный именем, полученным от рождения, тоже мог его переменить; такова была традиция западной расы, прижившаяся в Семи Провинциях давным-давно. Нет, для Китти имена не относились к числу хозяйских странностей, и не имелось среди них чего-нибудь другого, какой-то истории о тайной дверце и секретном закутке, куда по временам удалялся господин. Ничего такого, кроме павильона.
В одну из ночей Тревельян его обследовал.
То было изящное строение из драгоценного медного дерева: шесть столбиков, выточенных в форме древесных стволов с бугристой корой, а между ними – резные ветви и листья, цветы и плоды, бабочки и птицы. Сверху ветви сходились пышной огромной корзинкой, внизу был лакированный пол, застеленный коричневым, в тон дереву, ковром. Павильон походил на изделия Древнего Китая, на ту искусную резьбу, в которой не повторялся ни один элемент, где каждый листок и цветок был отличен от другого и выглядел, как заведено в природе, неповторимым и единственным. Стояло это сооружение на шестигранном фундаменте из тесаного гранита диаметром метров пять и высотой до пояса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});