Уго-Тасми проводил зверька пристальным взглядом.
– У тебя шерр… Значит, ты удачлив!
– Пристал ко мне в лесах Этланда и в самом деле принес удачу – ведь я в таком прекрасном месте!
– Благодарю. – Торговец солью склонил голову. – Этланд далеко от моря Треш… Пришлось постранствовать, Тен-Урхи?
– Что для рапсода дороже женщин, вина и мягкой постели? Только дорога, – сказал Тревельян. – Я был в Хай-Та, Этланде и Манкане, потом отправился вниз по Рориату на Дальний Юг… правда, не по своей воле. Вернулся в Фейнланд и хотел побыть какое-то время в Мад Эборне, но… – Он пожал плечами.
– О, так ты был на Юге? – с неподдельным интересом спросил Уго-Тасми. – Эту часть материка почти не посещают… Ты непременно расскажешь мне о своих приключениях, Тен-Урхи! В молодости я тоже постранствовал по свету, пока не умер мой отец, да и сейчас, бывает, езжу по делам. – Он вздохнул и понизил голос: – Присматриваю за своими промыслами и навещаю сына… не от Коры-Ати и, конечно, не от Сариномы, она слишком молода… до них у меня была другая супруга, но ее прах уже в руке Таван-Геза.
– Сочувствую тебе, – молвил Тревельян. – Пусть ее душа поскорей обретет новое тело.
– Пусть. – Тень грусти скользнула по лицу торговца. – Она умерла, но у меня остался сын, совсем уже взрослый и похожий на мужчин нашего рода. Он, как и я, любитель путешествовать, а это для юношей полезно. Сейчас он в Запроливье. Там есть школы, где учат строительству судов и мореходному искусству.
Деревья расступились. Теперь под ногами была дорожка из мозаичных плиток, а по обе ее стороны – цветники, два фонтана, пруд с разноцветными рыбками, изысканной формы павильон и под шелковым тентом стол и скамьи из медного дерева. Дорожка вела к трехэтажному особняку с венецианскими окнами, высокими каминными трубами и стенами из тесаного камня. Увидев его, Тревельян замер на половине шага, но тут же, чтобы не выказать удивления, промолвил:
– Прекрасный дом, Уго-Тасми! Я таких нигде не встречал, ни на востоке, ни на западе, ни в северных провинциях. Чудо как хорош! Эти окна, и башенки по углам, и бронзовые решетки… Где так строят?
– Строили, – сказал хозяин. – Когда-то так строили в Рингваре. Очень древний стиль.
«Врет, – сообщил командор. – По имеющимся у меня данным, в Рингваре в старину копали землянки и рубили избы. А это…»
«…викторианский стиль, – закончил Тревельян. – Англия, конец девятнадцатого века. Очень похоже! Хотя стекла слишком толстые, а оконный переплет слишком мелкий. Что скажешь? Совпадение?»
«Возможно. Но ухо держи востро!»
Слуги разошлись, служанки под присмотром хозяек принялись таскать на стол паштеты и салаты, рыбу и лепешки, но трем самым пригожим Уго-Тасми велел задержаться и, оглядев их, сказал:
– Это Элли, Китти и Милли. Ну, мои красавицы, кто хочет услужить нашему гостю?
Хотели все, но Китти, сразу выскочившая вперед, была пошустрей своих товарок. Уго-Тасми вперил в нее строгий взгляд:
– Отведи достойного рапсода в пальмовый чертог, помоги вымыться и переодеться, потом сюда, к столу. И без глупостей, девушка! До ночи еще далеко.
Китти повела Тревельяна в дом, потом из холла на второй этаж, оглядываясь, посматривая на красивого рапсода и лукаво улыбаясь. Она была миниатюрной, гибкой и очень хорошенькой – явная смесь континентальной и западной рас, одаривших ее темными волосами, смугловатой кожей и тонкими чертами лица. Пальмовый чертог – опочивальня с кабинетом, обшитые светлым пальмовым деревом, – находился в западном крыле просторного особняка. Тут было даже что-то вроде ванной – большая медная лохань в отдельном закутке, куда Китти запихнула Тревельяна, содрав с него одежду. Такое поведение не считалось фривольным – в Империи, да и в большинстве сопредельных стран, не было запретов на наготу. Правда, Китти тоже стала раздеваться, но Тревельян напомнил ей хозяйские слова: до ночи еще далеко, так что без глупостей, девушка!
Вытершись, он облачился в сандалии и такую же, как у Уго-Тасми, мягкую полотняную мантию с прорезями для рук. Китти глядела на него с прежней лукавой улыбкой; должно быть, ждала, что сейчас он сделает с ней что-нибудь интересное, то ли в кресле, то ли на постели или прямо на столе. Но Тревельян только подмигнул ей и спросил на западном диалекте:
– Давно ли служишь здесь, милая?
– Три года, мой господин. Я приехала из Тилима с госпожой Сариномой… Ты говоришь по-нашему?
– Я рапсод, и говорю по-всякому. Я даже знаю, что прежде тебя звали не Китти.
– Да, в Тилиме я была Катахной. – Она произнесла свое имя с придыханием, характерным для западных языков. – Это хозяин назвал меня Китти. Он всем дает новые имена… всем, кроме своих жен. У него такие странные привычки… Но он хороший человек!
– Ничуть не сомневаюсь. Сегодня, когда Таван-Гез закроет солнечное око и откроет звездное, я хочу послушать, как ты жила в Тилиме. Расскажешь?
Щечки Китти порозовели.
– Да, мой господин. Ты мне споешь? Совсем тихо, и только мне?
– Спою, – подтвердил Тревельян. – Только тебе.
Он спустился по лестнице, размышляя о том, что вот была девушка вчера – да не простая, принцесса! – и есть девушка сегодня, не такая знатная и красивая, но к одной не лежало сердце, а для другой готово оно раскрыться. На час, или на ночь, или на несколько ночей, как будет угодно судьбе… Но разве он не властен над своей судьбой? Разве не может взять на Базе тонну золота, а лучше – глайдер с интравизором, полетать над долами, над горами и найти рубиновые копи, как Пагуш, или залежи соли, как Уго-Тасми? Либо нечто другое, что тоже ценится в этом мире и позволяет разбогатеть безмерно, купить такой же райский островок, дворцы во всех Семи Провинциях, а заодно – вельможу-покровителя… И жить! Жить, никуда не торопясь, не прыгая от звезды к звезде, а наслаждаясь покоем, любовью прекрасных женщин, каждым мгновением бытия… Встречать рассветы, провожать закаты, слушать, как рокочет прибой и шумят деревья, а если захочется, странствовать по морям и землям в обличье нобиля или рапсода, воина или купца… Жить, а не служить! Не получать заданий, не диктовать отчетов, не притворяться своим среди чужих, а стать своим на самом деле… И жить долго и счастливо.
«Главное, долго, – заметил командор. – Кого устроит счастье на двадцать-тридцать лет? Желательно хотя бы век, а на такое время медицинского импланта не хватит. Чтобы век прожить и не состариться, нужны определенные усилия».
«И оборудование, – добавил Тревельян. – Поищем?»
«Зачем искать? Можно просто спросить».
«Начнет отпираться. К тому же искать интереснее».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});