Читать интересную книгу Испуг - Владимир Маканин

Щелк!.. Нина включила настольную. Она даже не легла. Сидела в кресле. Одетая. Ей было не страшно. Ей было любопытно.

Не завопила, не посчитала меня вором, а ведь могло быть и так. Сидя во тьме в одиночестве чего не надумаешь! (Да еще слыша поднимающиеся к ней на второй этаж шаги.)

Свет резал мне глаза.

– Я… Я к вам… – нелепо выдавил из себя я.

Она тихо засмеялась:

– Но я же еще не сплю.

Шутка!.. Дала понять, что всякие смешные слухи о моем лунатизме и о моих поздних приходах она знает.

– Я хотел поговорить… поболтать с вами.

– Ночью?

– Я… Я большей частью живу ночами, Нина.

– А я – нет.

Довольно жестко сказала… И смолчала жестко.

Скорее всего нависшая пауза завершилась бы мирным и скорее всего насмешливым меня выпроваживаньем, как вдруг шум мотора… Притом очень близкий шум! И почему-то сразу же очень близкие шаги.

Как это в жизни бывает, муж приехал ночью.

– Б-бы… Бы!.. Быстро… Быстро… Уходите!

Это и был промах. Просто ночная глупость… Она меня спугнула. (Старикашка мог встретить мужа лицом к лицу. Легко!.. И попросить у него хорошую сигарету. На дачах это проходит. Мол, ночью нигде не купишь…) Вместо этого я метнулся вниз. Я чудом проскочил мимо него на лестнице. Подставь он ногу, я бы расшибся в лепешку. Растекся бы… Не говоря уже о том, что он вполне мог встретить летящего вниз, убегающего (ночью! чужака!) своим крепким кулаком – и что тогда?

Миновало. Я пролетел вихрем. Я слышал, как молодая женщина там в спальне кричала: «Оставь старика. Оставь его! Оставь!» – в мою пользу Нина кричала. Но муж, конечно, не оставил меня – погнался. В азарте… Однако не догнал… В саду свои тропы. И сквозь боярышник ему не пролезть. Я, старожил, знал рисунок любого сада куда лучше его – перволетнего у нас дачника!

В темноте не догнал, но узнать меня узнал… Приметил старика… А встретил он меня через два-три дня раненько утром, когда я шел к себе с пакетом молока.

На улице никого, утро. Да и не улица – затерянный, нехоженый поворотец к дороге меж кустов… Оттуда я, срезав путь, вышел с пакетом молока в авоське (я даже не успел отбросить молоко, освободить руки для боя). Куда уж внезапнее!.. Засада… Хотя едва ли он стерег. Так само получилось. Совпало. Обмениваться ударами, драться с ним долго я не мог. Силы неравны. Но у уральских стариков в арсенале (до последних их дней) остается в запасниках мозга один удар, который кое-чего стоит. Когда мужик, разъярившись, уже мчал прямо на меня… Выбора не было… Я сделал ускоренный шаг, сейчас, мол, я в кусты… но вдруг резко повернулся к набегавшему. Я не ударил его головой. Нет… Я просто подставил башку. На противоходе попал лбешником ему в лицо и в нос. Именно попал. Что-то там ему смял. Он даже вскрикнул от боли.

Зашатался. Еще секунду-две острая боль его сдерживала, но затем всё стало на свои возрастные места. Он сбил меня с ног мощным мужским ударом. Пакет с молоком улетел в кусты… В голове у меня зазвенело, забулькало. Я поднялся кое-как – я почему-то зевал. С открытой пастью, злой, я дышал, дышал… Я ударил, но промахнулся… А он еще раз меня сбил. Все правильно. Я рухнул в траву.

Теперь я не вставал, а он, не насытившийся, не зная, как дальше меня достать, пнул носком ботинка мне в бок. Конечно, это его ошибка. Я страдальчески взвыл. Инстинкт. (Таким воем оберегают не почки, а позвоночник.) Воя, я поднял голову, чтобы хоть как-то разобраться…

И увидел, что в его глазах заполоскался испуг. Он оглядывался туда-сюда – не иначе как боясь свидетелей. Ага!.. Избил старика… Пролил молоко пенсионера… и точно, вот оно, свидетель объявился как по заказу!

В десяти шагах! Если не ближе!.. Из кустов выставила череп старуха Васильева. Собирательница (в кустах) наших дачных бутылок. И тут муж Нины опять ошибся… На этот раз всерьез ошибся… Он быстро-быстро ушел. Убежал.

Лунатик, шиз, придурок, кретин, старый мудак – всё это моё. Но это же как от врача справка. Как бумага… Пусть даже с липовой печатью… Защищающая от ментов, от мужниных кулаков и иных самосудных расправ.

День я никуда не выходил. Голова (после его ударов) не так уж и гудела. Но и на правой, и на левой скуле нарастали гули. Однако еще не расцвели… Фиолетовыми гули станут к следующему утру. Я хотел, чтобы Нина увидела мои расцветшие скулы днем – днем они еще красочней. Если днем, глаз не оторвать!

Дав гулям созреть, я поторопился в магазин. Я знал ее час. Нина там… Она сразу догадалась. Смутилась. Настолько смутилась, что даже не кивнула мне.

Но и без Нининой подсказки, без синих гуль, я думаю, мужу стала очевидной его ошибка. Теперь жди ментов!.. Он, разумеется, должен был тогда же меня с земли поднять. Из травы – вынуть… Поддерживая и мирясь, довести меня, пусть матюкающегося и вопящего, до моего дома. (Госпитализация лучше любых извинений снимает половину проблемы.) Не оставлять же побитого на земле… Он даже мог бы еще разок-другой меня двинуть, но после непременно помочь, поднять и – вперед, вперед! До самой моей калитки – до самой постели страждущего!

– Отец! – кричал он уже следующим вечером. – Ну, выходи. Ну, хватит… Давай мириться!

Он выкрикивал, перетаптываясь у калитки, у моего забора. С пакетом в руках, где была (угадывалась) бутылка водки. Но я не вышел… Хотя хотелось. Не могу долго злиться. Меня тянет к миру с людьми… Однако я держал в уме еще одно. Одно и существенное… Его брат был известный политик. Фамилия у братьев общая. Фамилия на слуху… Со всеми вытекающими для брата последствиями.

Так что калитку я загодя запер, не войти. Ему не войти. Я крайне редко запираю. Пришлось даже замок наладить. (Редко, но метко.) И я в окно крикнул ему коротко:

– Убирайся!

И еще окна, что на ту сторону, показательно прикрыл, дабы не слышать, как он уговаривает. Извини, друг… Водки, дружок, мне будет маловато.

Я успел увидеть его испуганные глаза. Побил старика… При свидетеле… Свеженькие побои, уж наверное, старик «снял». Уже люди знали. Не иначе как старикан зафиксировал в ближайшем медпункте свои синюшные скулы. Теперь только дать делу ход, а уж наши менты умеют (и любят, любят!) с дачника поиметь… Сначала одно. Потом другое… У них это называется «стрижка».

Плюс родственный фактор… Тот самый, от которого вот-вот начнет ночами ворочаться в постели его важный братан-политик. Мелочь, но кому из важных братанов такая мелочовка нужна. Если в газетах!..

На другой вечер муж Нины (прямо с работы) ко мне уже с двумя пакетами. В одном выпивка, в другом – море еды. Всё торчало, чтобы я мог уже из окошка добычу углядеть. Законную свою добычу! Палка салями… Крупно сыр… Несчастному недоедающему пенсионеру. Старикашке… А у ног обидчика еще и покатывался большой арбуз – известная стариковская услада.

– Убирайся! – крикнул я ему. Заодно матюкнул. Чтоб точка была жирной.

И только на следующий день (в обеденное время) пришла Нина. Пришла запросто. С улыбкой. Сразу подошла ко мне близко и сказала:

– Бе-едный. Какой вы побитый…

В полушаге стояла. Дразнила. Старикашка не выдержал. Попытался обнять. Но она ловко увернулась… Конечно, все теперь было прозрачно. Побитый я стал для нее интересен. Что-то значил… Мои цветущие скулы, мои синяки были капиталом. Я ведь мог с ними в суд. И все бы наши поселковские там, в суде, даже без сговора, сами собой!.. хором бы спели, что я бедный-бедный шиз, лунный Пьеро… Кто ж, кроме нелюдей, таких бьет!.. А еще пинок остроносым ботинком под ребра, пинок в позвонки, который засекла глазастая старуха бутылочница!.. Капитал!.. И потому Нина не убежала, а опять приблизилась. Правда, чтобы опять ускользнуть и на чуть отдалиться. Тем самым мы как-то странно задвигались. Напоминало брачный танец журавлей.

При этом мы о чем-то говорили. (Не помню… А-а!.. Что-то о ревнивости французов. Надо же!) В полушаге, уже касаясь меня телом, она опять ускользнула. И сместилась к окну… Почему к окну? Постель-то моя в углу… Я даже успел набросить там поверх яркое одеяло. Яркое пятно заметнее. А она от приманки всё в сторону… Я совершенно потерял голову… Мы зигзагами двигались, но при этом как-то странно сближались с иным ложем. Вот ведь женщина! Хаотическое наше движение сближало нас с моим задрипанным, чтобы не сказать вонючим, топчанчиком. Танец продолжался, я изнемог. Я уже стал мечтать о чашке чая… Но как раз мы оказались в полушаге от этого жуткого топчанчика – в минимуме. И минимум тотчас тоже исчез, потому что Нина чуточку оступилась, и мы упали, оказавшись прямиком на этом непредвиденном мной ложе. Я растерялся, и Нина тоже растерянно улыбалась, однако здесь же и началось самое естественное для натанцевавшейся парочки действо. Началось и длилось… Я запыхался. Я радовался и счастливо спешил… И все-таки я сожалел, что мы на этом чудовищном монстре, а не на моей широкой и привычной постели. На широком лежбище что мужчина, что женщина гораздо ярче и эффективнее проявляют себя в любви. Мужчине особенно нужен простор. Всякий знает! Когда-то же мы, люди, общались и спаривались на самом широком из всех лож – на земле.