котлах жирное варево из чечевицы и гороха с луком и чесноком и с хорошими кусками мяса. А кашевары уже выбивали днища у бочек с пивом, вовсю пробуя его.
Волков неимоверно устал за этот день, но вместо того чтобы помыться, поесть и лечь спать под одну перину с красавицей Бригитт, он, запретив домочадцам входить в залу, велел звать Ёгана, а сам стащил сверху свой неподъемный сундук и отпер его. Пока мальчишка искал Ёгана, кавалер стал считать свое золото, раскладывая его на кучки. Тут было золото, что занял он у менял Малена, – тысяча монет. Тут было золото, что он должен был купцам Фринланда за расписки, – двести шесть монет. И пятьсот шестьдесят семь монет – прибыль с тех денег, что привез ему Наум Коэн за поход на мужиков. Хорошая прибыль, чего уж душой кривить; именно эти деньги Волкова сейчас и выручали: те, что он привез из Хоккенхайма, почти уже закончились. Он что-то обдумывал, перекладывал монеты из кучки в кучку, снова задумывался… Когда пришел Ёган, Волков уже все золото посчитал и распределил по мешочкам.
– Садись, – предложил управляющему кавалер.
– Чего, господин, звали? – усаживаясь рядом с ним, спросил Ёган.
– Как дела у тебя?
– Да хорошо идут дела-то: дожди были хорошие, землица сырая, отпахались мы с мужиками, посеялись вовремя. Время угадали. Думаю, с рожью все будет в порядке, а с ячменем – так и подавно. И овес для лошадок поспеет. Со скотом вашим… так тоже хорошо. Приплод у скота отличный. У вас в конюшне шесть жеребят, и у коровок порядок. А чего приплоду плохим быть, если скотину-то кормим не хуже, чем какой господин своего мужика кормит. Так что дела-то, слава богу, идут, жаловаться грех.
– Да я не о том, не про хозяйство, я про то, как у тебя дела?
– А… У меня-то? – Ёгана, кажется, об этом редко кто спрашивал. – Ну, детей я от брата сюда перевез. Дом достроил, все в нем есть.
– Про это ты мне говорил.
– А вот баба моя из монастыря уезжать отказывается. Хворая она у меня, руками мается. Пальцы вот такие, – Ёган показал, какие у жены его устрашающе толстые пальцы, – да все кривые, узловатые, сама ничего делать не может, только молится. Говорит: зачем я вам, только в обузу стану. Так что дом у меня на старшей дочери, а ей уже шестнадцать. Уже сваты приходили. – Тут он добавляет важно: – Из купцов. Не поди кто с улицы. Так что уйдет дочка, а на кого мне дом оставить, остальные-то трое малые у меня. Может, я вот тут думаю, жену завести?
– Заведи. – Волков кинул ему золотой.
– А это за что? – удивился управляющий, поймав монету.
– Дочке на приданое.
– На приданое… – Ёган покрутил золотой в пальцах, удивляясь еще сильнее. – А позвали-то вы меня зачем?
– Поможешь мне закопать, – сказал кавалер, похлопав по самому большому мешку.
Из мешка послышался звон монет.
– Я? – удивился Ёган.
– Ты. Не Сыча же мне для этого звать.
– О, – управляющий сделал лицо строгим, – для такого дела Сыча я бы звать поостерегся.
– Вот поэтому я тебя звал, а не его. Как и говорил раньше. На улице стемнело?
– Стемнело.
– Иди оседлай двух коней, лопату найди.
– О Господи! И много тут?
– Много. Если не вернусь, посчитаешь, будешь жене моей и Бригитт выдавать понемногу. Банкиры попытаются долг взыскать, так помни, что я говорил, не отдавай ни одной монеты, молчи о золоте. Они попытаются от поместья куски отодрать, но, я думаю, герцог и граф за жену мою вступятся, как-никак родственница. А вот Бригитт тебе придется помогать, у нее таких знатных родичей нет. Элеонора Августа ее из дома сразу выгонит. Если замуж ее никто не возьмет сразу, так дом ей купишь или построишь, чтобы ей с ребенком маяться не пришлось. Сестру мою тоже не забывай. Хотя она теперь, благодаря замужеству дочери, с голоду не умрет. И себе тоже можешь взять, но бери по-божески и только при большой нужде.
Ёган молчал, смотрел на кавалера разинув рот.
– Ну, чего молчишь? – спросил у него Волков.
– Ох, думаю… А может, вы все-таки кого другого для дела такого найдете? Деньжищи-то вон какие. Где мне, мужику, с ними управиться? Там все считать да думать надо, а я и считаю-то плохо.
Волков на пару мгновений задумался.
– Управиться тебе с ними помогут Бригитт и племянник мой, Бруно. Они оба хваткие, но ты все равно им денег много сразу не давай.
– Ох, хоть бы вы вернулись. – Ёган почесал голову.
Не шибко, конечно, умен управляющий, но другого человека, которому можно доверить все свои деньги, у Волкова не было. Бруно еще молод, его обмануть могут. Бригитт… А эта вполне способна забрать все деньги и уехать, оставив Элеонору Августу с ребенком без гроша. Уж больно умна и самолюбива рыжая красавица, своенравна да еще этой бабьей злой подлостью полна. За счастье свое бабье или счастье своих детей по головам пойдет, не постесняется. С ней держи ухо востро. Ёган… И он, конечно, может своровать золото, если его бес попутает, но все-таки он самый честный из тех, кто остается. И ничего, что умом не вышел.
– Ну, чего ты сидишь, башку чешешь, иди лопату найди и коней седлай.
Выехали в ночь уже. Темень, а у постоялого двора, где горит над входом лампа, люди, много людей. Смех женский, пьяные крики.
– И что, – удивился кавалер, – тут всегда так людно?
– Всегда, бывает еще больше. Это те, кому места в кабаке не хватило, – ответил Ёган. – Там за места даже драки бывают. Кабатчик хорошую деньгу зашибает, народу-то к нам много стало ездить, ой как много.
– Много? – опять удивился кавалер. – Откуда?
– Конечно, много, – приступил к объяснениям управляющий, – одних поставщиков для вашего архитектора сколько да поденщиков, что на него работают. Вы ж все строите, строите. Теперь еще к святому нашему в часовенку, мощам поклониться, людишки зачастили. Семьями едут, семьями. Целыми возами из Малена и окрестных сел едут. Говорят, даже из Вильбурга приезжали, но я таких не видал. В трактире завсегда мест не хватает, так мужики ваши им ночлег сдают – тоже наживаются. А чего же…
– И что, богомольцы да купчишки в кабаке дерутся да с девками по ночам хохочут? – не верил кавалер.
– Нет, – сразу отвечал Ёган, – дерутся да буянят дуроломы, солдаты ваши, вы же воюете без конца, вот они и при серебре. Гуляют. Чего же не гулять, жизнь-то веселая.
«Да, у солдата жизнь веселая. В основном беспросветно тяжелая, но бывает и веселая, жаль, что