залита светом. Не сделав выводов, тем не менее, он испугался. Это был инстинкт. Умом понимал, что свет могут отключить выборочно, в том или ином квартале, подъезде, отдельном доме. Или в квартире? Выбило пробки. Замыкание. Почему же так страшно? Потому что Графа убили. Зверски убили. Поставили на табуретку, он видел однажды, как люди Графа это проделали. Руки захлестывают петлей сзади, поднимают лебедкой, и выбивают опору. Суставы с хрустом вылетают. Паяльником клеймо выжгли, и не просто задушили, вначале руки вывернули. Как он ловко с картами управлялся, лучше всякого фокусника. Краснову было жаль Графа, а руки особенно. Сегодня надо выжить, пережить горечь. Вместе с Графом умерло детство, и все воспоминания. Или нет? Воспоминания останутся. Говорят, пожилые люди живут прошлым, все старое и дела, давно минувшие, помнят лучше, чем вчерашний день. Да ведь он не старый? 48 лет – не возраст, все еще впереди.
Он отправился на кухню, отыскал подсвечник с оплавленной свечой, зажигать не стал. Вспомнил, что электрический щиток находится на лестничной клетке. Квартира досталась даром, ремонт сделали, для интимных встреч достаточно, роскоши не надо. Чего шиковать? Донесут. А конспиративная хата не укор, это плюс. Оставив подсвечник на кухне, он на цыпочках прошел в прихожую, придерживаясь за стены, выглянул в дверной глазок. На площадке тоже темно, однако у соседей слышалась музыка, на перилах играли отблески с верхних этажей. Получалось, света нет только в его квартире. Промаявшись возле глазка в ожидании минут пять, он решился. Вынул из кобуры пистолет, поставил на боевой взвод, стало веселее. И чего он трусит? Как барышня. Будь Граф жив, он бы высмеял, пошутил. Нет больше друга, некому шутить. Краснов открыл замок, отворил дверь, и замер наизготовку. Музыка у соседей, голоса. Детский смех. Вот именно, дети уже смеются. Он сделал шаг, вышел за порог. Точный удар в сонную артерию опрокинул Краснова в темноту. Во мрак.
Очнулся Краснов, сидя на стуле, со связанными за спиной руками. Подняв голову с груди, мутным взором уставился на свечу, зыбким пламенем горевшую на подсвечнике. Сознание возвращалось с запозданием. Вначале он вспомнил, где находится, что умер Граф, и он поминал друга на кухне, потом звякнул телефон и отключили свет. Так вот почему он связан, его выманили из квартиры. Отключили с лестницы свет и телефон, он попался. И пистолет сейчас у них? Пистолет личный, не табельный. Эти люди убили Графа, теперь пришли за ним. Он сидел на стуле связанный, лицом к окну, шторы опять задернуты. Почему они молчат? И где они? Надо сохранять спокойствие. Он сдвинул глаза с пламени свечи, увидел отблески. Это люстра. Дурацкая хрустальная люстра, она досталась от старухи. Да, это квартира черных риелторов. С люстрой секретарша Марина полдня возилась, от копоти отмывала. А с ней что будет? Его убьют, это он сознавал. Сейчас осознал, а раньше никогда не думал, что такое вот может случиться. Все было под контролем, и вдруг стало зыбким, как эта свеча. И даже в смерть ему не верилось. Как это так, чтобы его на свете не было? Человек спит, но он живет, ощущает себя так или иначе, а если потом не помнит, то и ничего страшного, все равно знаешь, когда засыпаешь, или, когда просыпаешься, поэтому не страшно. Кошмары бывают. Смерть похожа на кошмар? Этого не знает никто. Оттуда не возвращаются. Почему люстра на полу? Он поднял голову и ужаснулся. С крючка вместо люстры свисала веревочная петля. От нее через потолок шла черная тень, узкая как змея. Как кобра. Голова выгнулась капюшоном, смотрит сверху и ждет, когда его повесят. Как Графа.
– Добрый вечер, – послышался голос. – Как самочувствие?
Человек сидел в низком кресле. В полумраке Краснов разглядел фигуру в темном костюме, монолитную массу, и голова была черной, как шар от боулинга. Нет, чугунный шар, только глаза блестели. Пожалуй, шанс. Если прячет лицо, значит, не хочет быть узнанным, а зачем стесняться? Мертвецов никто не стесняется. Значит, не убьют. И тоже не факт! Зависит, как он себя поведет, что скажет или не скажет, но шанс есть. Краснов взбодрился. Если бы хотели убить, убили бы, а петля – для острастки, воздействия на психику. Лучше притвориться напуганным. Эти игры знакомы, сотни раз проходил, только обычно пугал сам, и хорошо изучил приемы, как защищаются подозреваемые: блефовать, либо давить на жалость, вызывать сочувствие.
– Кто ты? – спросил Краснов. Странный у него голос, хриплый. Захотелось откашляться, кашлянул, стало больно. Его по горлу ударили, кадык зацепили. Глупо попался.
– Совесть твоя.
Э, братцы! Детский сад. Если так допрашивать, никогда ничего не добьешься. Обращения к совести не действуют. Какая совесть? Ее нет, ни у кого. Разговоры есть, это сколько угодно, взывания, а самой совести не встречал ни разу. А может, он спит? В реальной жизни так не разговаривают. Совесть твоя? Надо же, напугал. Краснов напрягся, попытался пошевелить пальцами рук и ног. Нет, не чувствовал, затекли. В пижаме сидит. И что? Человек во сне одет и обут, как в жизни, а тело не чувствует. Часто бежит, а убежать не может, тело вроде как есть, а его и нет, одно воображение.
– Что вам надо?
– Много ты зла натворил, полковник, пора ответ держать, – сказал незнакомец. А голос-то как раз и знакомый? Шутит он. Краснов усмехнулся.
– Перед кем?
– Перед Господом.
Плохо у них с фантазией, опыта нет. Перед Богом? Это не действует. Ответственность перед законом пугает. А перед Богом? Это когда еще будет, может, его нет. Дилетанты, поддержать надо бы разговор. Душевные темы располагают.
– Служба такая, – он говорил искренне. – Кого-то обидеть мог, не со зла. Компенсирую, только намекните. Сколько?
Деньги, это хорошо. Он и сам, бывало, пугает и пугает: смысл в том и состоит, чтобы тот, кого пугают, созрел и осознал, прочувствовал вину, а виновен ты или нет, никого не волнует! Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать, басни для того и сочиняются. Незнакомец поднялся, подошел ближе. Громадная тень метнулась от колыхнувшейся свечи, заслонила всю комнату. Черный человек, это как у Есенина. Смерть? А вдруг он не спит. Вдруг умер? Смерть похожа на кошмар, да. Вероятно, вполне, очень даже. В это он мог поверить. Даже перчатки черные.
– Приготовься, Барин. Сейчас состоится казнь.
А вдруг это не сон? Краснова бросило в жар. Во сне не бывает, это телесное ощущение. Пот. Почувствовал, как под мышками стало горячо. Он потерял самообладание.
– Кто ты? Чего тебе надо? – громко спросил он,