весь блестящий от пота, смешанного с женскими соками любви.
Он окинул зал безумным взором и заревел, так громко и страшно, что даже те, кто казалось, ничего не мог слышать, самозабвенно отдаваясь разврату, застыли на месте, словно окаменев.
Оторопь прошла почти сразу, но теперь все присутствующие забыли напрочь о той скотской любви, которой предавались ещё мгновение назад, и все, как один, обратили лица, все ещё закрываемые масками к источнику звука.
— Ну что, насытились друг другом, дети мои? — этот вопрос, звучал, казалось, отовсюду, — теперь я позволю вам подняться ещё на одну ступень над теми ничтожествами, что окружают вас в вашей повседневной жизни. Желаете ли вы этого?
— Да, Господин наш, Великий Диавол, — отозвались собравшиеся в зале сектанты.
Тон их ответа чем то напомнил мне сцену из древнего анимационного фильма про ребёнка, которого воспитывали волки.
Там огромный удав задал вопрос гипнотизируемым обезьянам, слышат ли они его…
И обезьяны отвечали:
— Мы слышим, о великий Каа, — интонация их ответа была точно такой же, что и у сектантов, когда они отвечали на вопрос того, кого они считали владыкой Преисподней.
Но это так, лирическое отступление.
Жрец Великого Хаоса же, услышав то, что он хотел услышать, продолжил:
— Для того, чтобы стать выше тех ничтожеств, среди которых вам приходится жить, — пророкотал козломордый, — вы должны узнать вкус крови этих ничтожеств. И вы поймёте что они — не более, чем просто еда для вас, высших, по отношению к ним, существ.
Теперь я наблюдал интересную картину.
Те, что находились ближе к козломордому, видимо были полностью подчинены ему, и не выказали никакого протеста против предложения отведать человеческой кровушки.
А вот среди тех, кто кувыркался поодаль от подиума, началось какое-то шевеление.
Из кучи голых потных тел выскочил, судя по первичным половым признакам, теперь вяло болтавшимся под весьма объёмным брюшком, испуганный мужчина. Лица его видно не было под маской, но моторика движений выдавала охватившую его панику.
Видимо, до сих пор он воспринимал всё, что происходило в секте, как что-то забавное, и ни к чему не обязывающее.
А теперь, когда он осознал, в чём именно ему предлагается поучаствовать, нервы его не выдержали, и страх того, что ему придётся совершить необратимый поступок, который неминуемо поставит его вне всяких людских законов, затопил его сознание.
Так вот, он вскочил и бросился бежать, оглашая помещение криком, очень походящим на визг паникующего поросёнка.
Он бежал к выходу, смешно перебирая короткими толстенькими ножками. Но покинуть собрание секты ему было не суждено.
От стены неслышно отделились две тени, и перекрыли ему путь к отступлению.
Но беглец, видимо, совсем потерял голову от охватившего его страха, и, буквально врезался в людей Юргена.
Само собой, они были готовы к такому развитию событий, и толстяк через мгновение уже лежал на полу, колено одного из безопасников прижимало его голову, а второй, тем временем, деловито фиксировал за спиной верхние конечности клиента с помощью гибкой пластиковой стяжки.
— Вот и отступник нашёлся, — злорадно проревел козломордый, — тащите его ко мне.
Безопасники, повязавшие толстяка, быстренько вздёрнули его на ноги, и повлекли жалобно попискивающего отступника к подиуму, над которым возвышалась, казалось, ставшая ещё больше, фигура жреца Великого Хаоса.
Он, убедившись, что его приказ исполняется неукоснительно, снова оглядел свою паству в поисках тех, кто может дать заднюю.
Но признаков того, что в ряды почитающих Диавола затесались те, кто не желает беспрекословно подчиняться, он не обнаружил.
— Ну что, чистоплюй, боишься? — злорадно спросил он толстяка, которого ему приволокли дисциплинированные безопасники секты, — правильно боишься, — он пристально посмотрел на отступника и вдруг облизался своим, оказавшимся неожиданно длинным, языком, — если ты не пьешь кровь, то твоя кровь будет выпита.
Толстяк взвизгнул, как раненный заяц, и обмяк в руках удерживавших его людей Юргена.
— Червяк, — презрительно бросил жрец, — приведите его в сознание, — и, криво ухмыльнувшись, добавил, — отведите его пока в загон, к остальным, а сюда приведите одного из соглядатаев, того, что повыше, понятно? — и он уставился на одного из безопасников.
— Будет сделано, — глухо ответил бандит…
И вот теперь я понял, что момент настал и счёт времени пошёл на секунды.
— Серёга, — я перевёл взгляд на Карнаухова, — портал открывай через две минуты. Наводи его ко входу в зал. Всем приготовиться. Как портал откроется, сразу ныряйте туда. Действуем по плану.
Лица всех членов нашей команды стали серьёзны и сосредоточены.
— А я двинусь немного раньше вас, — пробормотал я, — своим ходом.
Глава 26
Началось
Я, как и обещал, отправился своим ходом, не дожидаясь, пока Серёга откроет портал для основной части нашей группы захвата. Они уже не маленькие, и без меня справятся со своими задачами.
Задачи то мы перед вылазкой тщательно расписали, и каждый из нас чётко знает, что, когда и кем должно быть сделано.
Кстати, эта наша операция довольно сложна не потому, что противников много. Нет, совсем не по этому.
Сложность заключается в том, что большинство там собравшихся, включая и главгада по имени С’Ами’Аза, нам надо брать живьём и только живьём.
Исключением могут быть сочтены только сотрудники безопасности этой секты. Это простые бандиты, которые ценности для меня не представляют никакой.
А абстрактное человеколюбие мне уже давно чуждо, ибо род человеческий, по моему убеждению, почти на треть состоит из неисправимых моральных уродов.
Нет, их, конечно, можно попробовать перевоспитать. Но нет никаких гарантий, что процесс перевоспитания завершится успехом. А ресурсов на это уйдёт, мама, не горюй.
Так что, если такого урода, как тутошний Юрген, например, просто удавить, то с какой стороны ни посмотри, кругом одни плюсы и грандиозная экономия…
Это, оно, конечно, не гуманно по отношению к Юргену. Но, с другой стороны, его поведение давно уже не вписывается ни в какие рамки, установленные человечеством для тех, кто считает себя к нему, к этому самому человечеству, принадлежащим.
На Юргена принципы гуманизма распространяться не должны.
Не должны, в первую очередь потому, он своим поведением и отношением к разумным он сам вычеркнул себя из списков человечества. Не человек он, а зверь. Зверь беспощадный, циничный и опасный.
Опасный, вдобавок ко всему ещё и тем, что обладает разумом. А потому подлежащий безусловной утилизации. И это будет верхом гуманности по отношению к остальным членам общества.
Вот мы