Старец спросил осторожно:
— А ты, великий богатырь Гипербореи?
— Я ж говорю, у меня совсем другой устав. Мне бы поесть да поспать.
— Очень интересный монастырь, проговорил настоятель задумчиво. — Надо бы совершить туда паломничество.
Томас соступил с каменных ступеней, пошел через сад. За ним потянулись глубокие следы, словно прошла железная статуя. Упражняющиеся начали оглядываться, по их рядам прошло шевеление, остановились, замерли в почтительном внимании, потом все разом начали кланяться. Томас недовольно засопел, с великой натугой наклонил голову, в доспехах заскрежетало. Местные силачи с готовностью поклонились еще ниже. Томас понял, что конца не будет, сделал вид, что не заметил, повернулся к ступеням, где остался настоятель с помощником:
— Это в самом деле трудно?
Престарелый настоятель с помощью монаха встал, долго и мучительно пересекал сад, и лишь оказавшись в двух шагах от Томаса, продребезжал:
— Переломишь кирпич? Для этого надо быть угодным нашим богам, к тому же наши бойцы упражняются с утра до вечера! Из года в год.
Томас в задумчивости повернулся к группе бойцов. Они стояли с засученными по локти рукавами, потные, покрытые красноватой пылью от искрошенных булыжников. На огромной гранитной глыбе, на треть вросшей под своей тяжестью в землю, лежал приготовленный валун, горка краснела в сторонке.
Томас постучал пальцем, булыжник ответил сухим звонким звуком. Томас посмотрел по сторонам, словно ожидая подвох, в глазах был страх и мучительное колебание. Один из монахов поймал его взгляд, с готовностью положил поверх красного камня еще один. Томас медленно наклонил голову, согнул палец. Монах вскинул брови, но послушно положил третий валун. Томас подумал, жестом велел положить четвертый. Монах заколебался, обвел испуганно-потрясенным взглядом собравшихся, но камень положил, поспешно отступил в толпу.
Олег обошел гранитную глыбу со всех сторон, оглядел горку внимательно, мазнул пальцем по красноватой крошке:
— Хочешь разбить?
— Ну, для них это почему-то важно...
— Валяй, — поощрил Олег. — Все равно не наше.
Томас поднял руку, примерился, с силой ударил. Раздался страшный треск, сверкнули длинные белые искры. Запахло паленым. Томас стоял в густом красном облаке кирпичной пыли, что медленно оседала, перед ним были две половинки расколотой гранитной глыбы, обе почти до половины вбитые в землю. Сильно пахло горелым, чем-то страшным. Вокруг было желто, словно внезапно среди зеленого лета наступила золотая осень с опавшими листьями, все монахи, включая престарелого служителя, лежали на земле, закрывая голову руками. Кому удалось, тот натянул на затылок полу своего желтого халата или хотя бы рукав.
— Плиту-то зачем? — буркнул Олег.
Томас пробормотал ошеломленно:
— Кто же знал, что камни здесь такие непрочные...
— Сэр рыцарь, это не камни! Глина. Обожженная глина! Кирпичами зовется!
— Ну, — протянул Томас разочарованно, — еще бы из песочка лепили... Как дети, клянусь девственностью Пречистой Богородицы!
Монахи начали шевелиться, подниматься, смуглые лица оказались белее, чем у норвегов, а узкие глаза распахнулись так, что монахи стали похожими на лесных филинов из московских или гислендских урочищ. Олег звучно похлопал рыцаря по железной спине, выводя из смущенного оцепенения, оба повернули обратно. За это время на веранде сменили стол — поставили пошире, — острый глаз Олега углядел бараний бок с кашей, а также печеных индюков, набитых садовыми яблоками, не считая разную мелочь, с которой решил разобраться немедля.
По дороге вежливо поклонились монахам, что весь день лупили ребрами ладоней по толстому бревну, укрепленному на тяжелых валунах. Сейчас монахи не стучали мозолистыми ладонями, стояли замерев, как хомяки возле норок, вытаращенными глазами смотрели на северных паломников.
Олег покачал головой, на ходу молодецки крякнул, шарахнул ребром ладони по бревну. Страшно затрещало, вверх и в стороны брызнули осколки щепы. Половинки бревна с грохотом обрушились на землю, лишь края остались на огромных камнях. Застывшие столбики монахов исчезли: кто упал, кого снесло щепками, а самые могучие отбежали сами.
Томас смотрел укоризненно, Олег с независимым видом пожал плечами:
— Гнилое... Червяки изгрызли!
— Короеды, — посочувствовал Томас. — Климат жаркий, вот и лютуют. Даже камень источили!
Они посмотрели друг на друга, ухмыльнулись, чувствуя, как начинает спадать страшное напряжение. Обнявшись за плечи, пошли наверх, точнее — их потащила могучая магия запахов приготовленного стола.
Глава 17
Пировали в гордом одиночестве, если не считать бесшумных монахов, что неслышно выдвигались из-за странных бумажных стен, убирали опустевшие блюда и сразу заменяли новыми, полными, от которых пахло еще более колдовски, одуряюще.
Томас распустил пояс до последней дырочки, а Олег резал на ломти молодого кабанчика, когда вдруг из окна на веранду прыгнул широкий в плечах, плотно сбитый монах. Зачем-то перекувыркнулся через голову, взвизгнул страшно, но к этому Томас и Олег уже привыкли, резко взмахнул руками.
Томас и Олег обалдело наблюдали, как он выдернул из-за широкого пояса что-то блестящее, коротко взмахнул рукой, еще раз, третий...
О железную грудь Томаса тоненько звякнуло. Он с удивлением смотрел на застывшего в ожидании монаха, перевел недоумевающий взор на Олега. Тот тоже переводил взгляд то на монаха, то на Томаса, наконец просветлел, кивнув на пол:
— Железка!
Сам он полапал себя по груди, бережно выпутал из густой волчьей шерсти блестящую звездочку. Железка была из толстого сыродутного металла с заточенными острыми краями.
Томас осторожно поддел с пола свою, которая смялась от удара как букашка, задумчиво повертел в булатной ладони, с огорченным видом, кляня низкосортное железо, принялся бережно расправлять края, словно крылышки редкой бабочки.
Олег, глядя на рыцаря, загнул все пять острых концов вовнутрь, чтобы монах не дай бог не порезался, вежливо бросил ему обратно. Монах ошалело смотрел то на гостей, то на свои швыряльные звездочки. Наконец завизжал тонко и жалобно, словно ему защепило лапу или еще что-то дверью, повернулся и с разбега кинулся головой вперед через окно.
Томас проводил взглядом мелькнувшие пятки, с уважением покачал головой. Он бы так прыгнуть не сумел, все-таки два пуда доспехов, да и собственный рост и вес что-то значат, а монахам хорошо — легкие как кошки, хоть с крыши бросай их на каменный двор — перевернутся на все четыре, отряхнутся и снова побегут на крышу, где уже другие коты вопят на луну!