Читать интересную книгу Ушаков - Валерий Ганичев

Вот и в то раннее осеннее утро с небольшой торговой шхуны, укрывшейся за серой, уступчатой скалой, до рези в глазах всматривались в рассеивающиеся хлопья тумана: не мелькнут ли в них паруса русских кораблей? Вот они! И, вынырнув из-за скалы, замахали шляпами, флагами и шарфами. «Просят остановиться! Принять на борт! Может, сообщить что хотят!» — доложили Ушакову. «Знаю! — коротко ответил тот. — Тут где-то должны гонцы из Китиры нас встретить».

Да, то были действительно делегаты от островной общины. Элегантный и сдержанный нобиль Мавроянис, растрепанный и всклокоченный хозяин шхуны Григоропулос из второклассных, бывший офицер русской службы Киркос и громадный, спокойный священник Дармарос. Ушаков радушно пригласил всех в каюту, приказал подать теплый сбитень, угощения. Греки не притронулись, во все глаза глядели на адмирала, слава о котором разнеслась далеко по Средиземноморью. Федор Федорович позвал толмача и, чтоб ободрить приехавших, обратился первым:

— У нас на Руси спрашивают, с чем пожаловали, господа? С чем мы пожаловали, сейчас зачитаем. Наши письма, приглашающие поддержать сию экспедицию, коль согласны, вам передадим. Послание его преосвященства Георгия V по неведомым нам каналам, думаю, уже у вас очутилось.

Русский адмирал не юлил, не скрытничал, сразу положил все карты на стол и доброжелательно спросил еще раз:

— Ну так кто что скажет?

Греки переглянулись и задержали свой взор на Дармаросе. Священник начал так же неспешно и раздумчиво, как адмирал, чем сразу тому понравился.

— Великой единоверной страны представители! Настал час нашего вызволения. Народ островов греческий, бывший под владычеством разных иноземцев не раз, никогда еще не ждал освобождения с таким нетерпением.

Священник сделал паузу, казалось, набрал воздуху, чтобы закончить на одном дыхании, и заверил:

— Но мы не только ожидаем — готовы выступить с оружием. Сие не богопротивное дело, коль враги наши — богоотступники и насильники. У господ бывших русских офицеров кое-что в подвалах сохранилось. Да и сельская коса из мирного крестьянского снаряжения в оружие боевое превратиться готова.

— Добро! Добро! — прогромыхал адмирал. — А сколько народу вы можете поднять? Сколько вооружить?

— Всех, ваше превосходительство. Всех поднимем! А вооружить, сколько будет оружия, тоже всех.

Ушаков недоверчиво переводил взор с одного на другого, знал бахвалистость многих из сынов Средиземноморья.

— Так уж и всех?

— Всех, всех! — даже загорячился Дармарос. — Давайте только ваши письма с амвона как молитву прочту. Не будет у вас ни одного противника среди греков, их сердца вам принадлежат полностью.

Греки все сразу шумно заговорили, перебивая друг друга, размахивая руками. Ушаков, почти не слушая, понял, что поддержат, и закидывал уже вдаль мысль, думал об устройстве и наведении порядка позже.

— Что думаете, много понадобится войск оставлять после отнятия крепости у французов? Не поднимут ли они через своих агентов, как только мы уйдем, новое восстание, не сорвут ли флаг наш?

Греки опять заволновались. Аристократ Мавроянис, властно подняв вверх руку, потребовал тишины.

— Гарнизон надо оставить большой! И не против французов. Они вряд ли сунутся, сила эскадры господина адмирала им известна. А против черни и тех, кто подстрекаем французскими богохульниками, захватил земли наши и сейчас зарится на имущество высокородных и достойных граждан острова.

— Господин Мавроянис, — довольно неучтиво для собственного сана перебил высокородного Дармарос. — Жители нашего острова действия русской эскадры поддержат и французам не позволят снова воссесть в крепости Китиры. Посему оставлять союзный гарнизон большой здесь не следует. Сами управимся. А господину Ушакову войска еще понадобятся для взятия Корфу и других островов. Мы же у себя управимся, ежели не будут допускать одни люди перед другими чванливости, заносчивости и нечестного ограбления под видом закона. Да, если поступятся отдельные граждане своими привилегиями для общего блага.

Мавроянис и Ушаков с удивлением взглянули на священника. Правда, каждый увидел и услышал его по-своему. Нобиль захлебнулся от гнева: французская зараза проникла даже в церковь. Адмирал воочию увидел, что есть, на кого опереться на этом острове, есть понимающие его замыслы, есть верные друзья у него среди греков. Попросил принести его «пригласительные письма». Торжественно зачитал их, передал Дармаросу тексты, переведенные на греческий. Обратился на прощание:

— Мы на ваших обывателей и на вас надеемся. Благодарим за то, что помощь хотите оказать. Вместе французов изгонять будем. К первым числам октября весь отряд морской подойдет. Вот тогда и выступайте. — При выходе задержал Дармароса, посмотрел долго и внимательно в его глаза, как бы почувствовал исходящую из того духовную силу и преданность, тихо, с признательностью сказал: — Спасибо, отче! Паству свою наставляешь по-божески, возвышенно и благородно. Чувствую, что друзьями расстаемся, друзьями встретимся и после победы. Помолись за успех.

— Да будет так во имя отца и сына и божьего духа. Аминь! — по-русски закончил Дармарос. Ушаков только руками развел, не удержался, обнял священника.

К вечеру велел собрать командиров. Корабли сблизились, на шлюпках подъехали турецкие и русские капитаны. Картографы еще в Константинополе вычертили карту, протянули один за одним вдоль греческого побережья Ионические острова. Ушаков подошел к карте, разгладил ладонью лист и четко, как бы отдавая приказ, стал говорить:

— С сего дня начинаем самое главное наше предприятие — освобождение островов. Отряд капитана Сорокина посылаем во вспомоществование англичанам к Египту. Вся остальная эскадра медленно вдоль островов движется и отсылает впереди себя небольшие отряды для начала боевых действий и сигнала местным жителям. На Китиру и Закинф под командой капитан-лейтенанта Шостака отряд идет. Один линейный корабль и два фрегата русской эскадры, а также турецкий фрегат под общей командой капитана 2-го ранга Поскочина направим в Кефаллонию, такой же объединенный русско-турецкий отряд: два линейных корабля и два фрегата — направляем на остров Левкас под началом капитана Дмитрия Николаевича Сенявина. Греческие повстанцы выступают одновременно с появлением кораблей наших. На Китире Дармарос сие обеспечит, на Закинфе — граф Макрис, на Кефаллонию мы направляем капитан-лейтенанта Ричардопулиса, на Левкасе нас тоже ждут. Итак, следует десанты высадить, ежели не удастся с ходу овладеть островом — оттеснить с помощью повстанцев французов в крепость, осадить их и, ожидая подхода эскадры, устроить бомбометание. Эскадра своими пушками дело завершит. Затем все под Корфу двинемся. Я сей план предварительно согласовал с адмиралом Кадыр-беем и посему выступаю от нас двоих совместно.

Осанистый и крепкий Кадыр-бей покивал головой в сторону Ушакова уважительно. С ним у Федора Федоровича сразу как-то заладилось. Кадыр-бей был внимателен, старался понять замысел, не чванился, на первенство русского адмирала не обижался. Ушаков же своим главенством, определенным с согласия султана, не давил, не кичился, советовался в главном и зато ощущал постоянно дружелюбие турецкого флотоводца. Не то был его заместитель, вице-адмирал, или, по-турецки, патрона, Шеремет-бей. Томара уведомил Ушакова, что Шеремет весь купается в английском золоте. Но Шеремет-бей не только английским золотом упивался. Он всякое золото любил. Не был он ни рабом старых обычаев, ни горячим сторонником замышляемых Селимом III реформ. Был он просто хищник, вурдалак у султанского трона, воплощение коварства и зависти. Ни на минуту не сомневался он, что и другие живут по таким же законам. И еще ему хотелось занять место Кадыр-бея. Тогда, может быть, и он смирился бы с Ушак-пашой, но сейчас всячески хотел столкнуть двух адмиралов, досадить им и вредить Кадыр-бею во всем. Решил доносить на него в Стамбул, если он будет в чрезмерном согласии с Ушаковым. Доносить и тогда, когда они придут в столкновение. Порта должна быть недовольна Кадыр-беем. Кадыр-бей должен быть недоволен Ушак-пашой. Русский адмирал должен сердиться на Кадыр-бея. Своим помощником он считал Махмуда Раиф-эфенди — представителя Высокой Порты по дипломатическим вопросам при Кадыр-бее. Раиф-эфенди был враг Ушакова и союза с Россией. Однако человек он был не без принципов. Его кумиром была Англия. Он провел там несколько лет послом и хотел, искренне хотел, чтобы Селим III перестроил всю Османскую империю на английский манер. Конечно, было это невозможно. Но Махмуд Раиф-эфенди этого хотел так страстно, что заслужил в народе прозвище Инглиз (англичанин). Ушаков кое-что ведал о сих «союзных головах», но виду не подавал, был учтив и предупредителен. Ссору раньше времени не раздувал. Раиф-эфенди не выдержал первый, сорвался и как-то по-петушиному вначале по-английски, а потом по-турецки зачастил: