свою рабыню в тотус. Это тебя так расстроило?
Она молчала, лишь сглатывала. Напряженная, бледная, будто неживая.
— Могу я узнать, что случилось? Мне казалось, ты ни за что не готова была расстаться с этой девушкой.
Сейя молчала. Но я ловил на себе такой пристальный звенящий взгляд, что становилось не по себе. Она словно пыталась что-то рассмотреть во мне, но одновременно будто кричала, умоляла о чем-то. Знать бы, о чем.
Она, наконец, разомкнула губы:
— Индат — не самая умная рабыня. Она иногда забывается…
Я кивнул:
— Немудрено. Ты слишком приблизила ее. Это никогда не доводит до добра. Забывшихся рабов нужно учить. Если хочешь, Брастин займется этим. В конце концов — это его прямая обязанность.
Она поспешно покачала головой, вновь тронула ворот:
— Я не хочу, чтобы она пострадала.
— Но она огорчила тебя. И, вижу, что сильно.
Сейя лишь снова опустила голову, но тут же опять подняла, с опаской посмотрела на меня:
— Рэй, что со мной будет, если я не оправдаю ожидания Императора?
— Тебя это не должно волновать. Ты — моя законная жена. За любые твои промахи отвечать мне. Я найду, что ответить. Император, де Во, мой отец… они будут ждать столько, сколько понадобится. Не думай об этом.
— А бывают промахи, которые не прощаются?
Я заглянул в ее зеленые глаза:
— Почему тебя это интересует?
Она пожала плечами, глотнула кофе. Я отчетливо видел, как чашка подрагивала в ее руке.
— Здесь все иначе. Иначе… чем дома.
Наверное, она была права, я понятия не имел, чем живут в глуши.
— В каждой семье свои правила. Я хочу, Сейя, чтобы у моей жены не было от меня тайн. Тайны разрушают брак.
Она опустила голову:
— А если у меня тайны появятся?
Я поймал ее руку, коснулся губами кончиков ледяных пальцев:
— Я бы не хотел этого. Или они уже появились?
Она натянуто улыбнулась, тронула ворот:
— Конечно, нет.
Она лгала. Испуганно и неумело. Но какая тайна может быть у моей жены? Съела лишнюю конфету или назвала рабыню дурным словом? Меня не отпускало странное чувство, что она все время хотела что-то сказать. Но так и не сказала…
57
Я не смогла. Искренне хотела, потому что эта отвратительная тайна уничтожала меня, выворачивала. Но не смогла. Я ненавидела себя за малодушие. Как бы я призналась в тот самый миг, когда он говорил о тайнах? Все равно, что резать руку, которую тебе только что протянули. Я вытащила нагретую пластину из-под корсажа, положила на ладонь, коснулась кончиками пальцев металлической бороздки. Я ненавидела эту вещь. И себя за нее.
Я мучилась всю ночь, металась в липком нервном бреду. Порой мною овладевало такое отчаяние, которое выливалось в сиюминутную решимость. Хотелось тут же вскочить, бежать, сломя голову, сбросить с себя груз этой ужасной тайны и принять все, что обрушится на меня. Один раз я даже стояла у двери, но выйти так и не осмелилась. Струсила. И решила полагаться на случай, носить чип при себе и ждать.
Я даже обрадовалась, когда мой муж пригласил меня в сад, сочла знаком. Но его слова о наказании Индат поубавили мой пыл. Она — дура. Но моя дура. Не прощу себе, если ее будут бить. Но и брать всю вину на себя я тоже не была готова. И чем больше я боялась, тем чаще подкрадывалась предательская мысль, что все обойдется. Ведь Индат не устанавливала прямую связь. Галавизор мог оказаться неисправен. Сигнал мог остаться незамеченным… Но сиюминутное воодушевление снова и снова осыпалось пылью: я бы могла рассуждать подобным образом там, на Альгроне. Не здесь. Не среди этих людей. Если бы Рэй смог услышать меня, если бы смог понять… Все бы было иначе.
Я задыхалась без Индат. Мои комнаты будто распирало от пустоты, а воздух стал холодным. Управляющий прислал мне уже знакомых вальдорок, но я выставила их в приемную — лучше пустота, чем чужие лица. И я будто наказывала саму себя, обрекала на одиночество.
Я не привыкла быть в одиночестве. Я физически ощущала его, не находила себе места. Будто расцарапывала ногтями рану глубоко в груди. И не оставляло ужасное ощущение, что за мной наблюдают. Непрестанно. Отовсюду. Я кожей чувствовала пугающую тяжесть чужого присутствия, чужого взгляда, чужого дыхания. Чувство вины… Неподъемное. Оно душило меня.
Пластина в ладони разогрелась, будто вплавлялась в кожу. Я разжала кулак — плохая идея. Мой муж может прийти в любой момент, обнаружить ее тогда, когда я окажусь совсем не готова. И будет еще хуже… Я огляделась: в спальной я провожу больше всего времени. Лучший вариант — чтобы постоянно было на глазах. Я нервно металась по комнате, пытаясь найти угол, которого не касаются рабы. Но они касались всего, любой мелочи. Оставались лишь мои драгоценности. Я открыла шкафчик в стене, сунула чип в первую попавшуюся коробку, будто он горел в руках. Едва успела прикрыть дверцу, как увидела на пороге управляющего.
Он поклонился:
— Моя госпожа…
Я остолбенела, не понимая, как долго он стоял там. Но темное лицо не выражало ничего подозрительного. Я стала болезненно мнительной от страха. Брастин сжимал в руках какие-то книги с толстыми голографическими корешками.
— Его светлость пожелал, чтобы я отобрал для вас эти книги, — управляющий подошел к столику у окна, положил на перламутровую столешницу.
Я сделала несколько шагов:
— Что это?
— «Генеалогия высоких домов» и «Придворный этикет», моя госпожа.
Я подошла ближе, тронула переливчатый корешок верхней, и выехало оглавление. Я посмотрела на полукровку:
— Мой муж считает, что я должна это прочесть?
Брастин учтиво кивнул:
— Его светлость это бы порадовало.
А я задыхалась от подкатившего к горлу кома: как я сама не догадалась? С самого начала? И Индат не догадалась! Мы думали совсем не о том. Теперь казалось, что мы вовсе не о чем не думали… Меня буквально трясло от нетерпения, я ждала, когда выйдет управляющий. Хотелось просто бесцеремонно вытолкать его и захлопнуть дверь. Но полукровка медлил, будто нарочно. Лишь таращился на меня.
Я подняла голову:
— Что-то еще, Брастин?
Он вновь склонился:
— Мой господин велел выделить вашей светлости корвет для прогулок. Скромный, без опознавательных знаков. Вы можете воспользоваться им, когда пожелаете. Соблюдая все меры предосторожности, разумеется.
Я кивнула:
— Я поняла, Брастин. Благодари