Читать интересную книгу Поворот. Книга первая - Светлана Серова

Оксана Тарасовна в молодости носила короткую стрижку наподобие каре и кожаную куртку. Работала она заготовителем в колхозе; что входило в её обязанности, я так до конца не поняла, по всей вероятности, она отвечала за поставки, то есть заготовление сельхозпродукции. Знаю только, что бабушка водила грузовик, который назывался «полуторкой», курила, не признавала ничью критику и плевать хотела на общественное мнение. Какими-то мистическими путями она оказалась на каком-то съезде каких-то писателей и много раз с гордостью показывала мне, уже школьнице, старую потёртую фотографию, на которой она была запечатлена вместе с Николаем Островским, написавшим знаменитый роман «Как закалялась сталь», и которую она бережно хранила в сундуке.

У бабушки был незаконнорождённый сын, мой дядя Семён, мамин сводный брат. Кто являлся его отцом – об этом никому не было известно. Бабушка уехала на какие-то очередные «заготовки» и вернулась беременной. Судя по всему, она очень любила его отца, если решилась родить одна, будучи не замужем, и к тому же в селе, где царили предрассудки. В Семёне она души не чаяла, хотя он достался ей очень тяжело, так как был очень слаб здоровьем и страдал многочисленными недугами. Моей маме было уже четырнадцать лет, когда он родился, и, как она говорила, она очень страдала от «позора», которому подвергла её моя бабушка, и от непосильной функции домашней няньки, которую взвалили на неё.

Итак, моя бабушка стояла на горе́ в ожидании. Она была хрупка и тонка, с сильными и натруженными руками. На голове характерный цветастый платок, под которым собранная в пучок длиннющая седая коса толщиною с кулак, которую она расчёсывала раз в неделю, обильно поливая волосы керосином, иначе она с ними не справлялась. У неё было худое, узкое лицо с тонким-тонким прямым носом, как на иконе, и лучезарные голубые глаза, нет, даже не глаза, а очи. Как говаривала она, в молодости стоило ей только взглянуть, как загипнотизированный её взглядом объект тут же послушно подходил к ней. Верю, охотно верю.

Мы спускались в дом, где нас ожидал неземной вкусноты обед: разумеется, борщ с молодой фасолью и домашней сметаной, куриная лапша ручного изготовления с какой-то фантастической душистой шоколадного цвета подливой, по сравнению с которой меркнут даже ароматы трюфелей, и, конечно, гора пирогов: с молодым протёртым горошком и чесночком, с вишней, с вареньем и так далее и тому подобное…

И начинались весёлые и вкусные каникулы. Вечером тазик огурцов и помидоров размером с небольшую дыньку, утром парное молоко с пенкой, которой меня бабушка заставляла умывать лицо, разбудив для этого специально в пять утра, после первой дойки. «Для красоты, для красоты лица», – любила повторять она.

Мы с братцем сиживали на вишне, болтая ногами, поедали её ягоды в немыслимых количествах и пулялись косточками друг в друга.

По распространённой в деревне привычке бабушка топила котят, которые по весне приносила её кошка, но к нашему приезду всегда оставляла одного или двух, чтобы мы могли наиграться с ними вдоволь.

Она держала много кур, и, когда вылуплялись цыплятки, их приносили в дом и оставляли на несколько дней, чтобы отогреть в специально отведенном месте возле печи. Они были жёлтые-жёлтые, как яичный желток, и пушистые-пушистые мягкие комочки, которые весело галдели, сбившись в живое жёлтое пушистое облачко.

Были и утки. В одном выводке оказался хромой утёнок, которого мы очень жалели и кормили с рук. Он стал настолько ручным, что без опаски заходил в дом поклянчить какое-нибудь пропитание. Однажды утка вернулась с пруда без него, шёл сильный дождь, и мы с братцем и сестрой лили слёзы в три ручья, боясь, что наш хромоножка, а вернее, хромолапка заблудился. И случился бы, наверное, настоящий потоп, если бы вдруг во дворе не послышалось отчаянно громкое кряканье. Он сам нашёл дорогу домой! Утёнок был немедленно занесён в дом, обогрет и обильно накормлен.

В одно лето в малиннике лисица устроила нору и вывела щенят. Их было четверо или пятеро. Лисята были очаровательны и наглы и без страха выходили во двор; но как только подросли, обнаглели вконец и стали тихо подворовывать цыплят, за что в один прекрасный день были изгнаны бабушкиной кочергой из малинника раз и навсегда.

Недалеко от дома был общий колодец, очень низкий, просто бетонное кольцо на высоте полметра от земли, внутри которого плескалась кристально чистая вода. Мы заглядывали в колодец, кричали диким голосом какие-то страшные кричалки, ожидая услышать эхо и стараясь напугать друг друга, тем самым подвергая себя смертельной опасности: ведь так легко было потерять баланс, упасть в воду и утонуть. Однажды мы разбили градусник и катали шарики ртути по полу, наблюдая, как причудливо они видоизменялись, соединялись, втекали друг в друга и вытекали друг из друга, создавая невероятные конфигурации. «А как же ртутные пары? Мы же вдыхали смертельно опасные, ядовитые ртутные пары!», – в ужасе не раз я задавалась вопросом много лет спустя, уже сама став матерью. Но великой Божьей милостью ничего не случалось, и наши рискованные забавы протекали без последствий.

Конечно, иногда мы страдали животами; один раз братец даже угодил с мамой в районную больницу с какой-то кишечной инфекцией, а сестрица разжевала стеклянную пипетку, оставленную на столике, и ей делали промывание желудка в местной клинике, но тоже всё обошлось.

Не принимая во внимание эти неприятности, можно смело утверждать, что наши поездки были огромным детским счастьем и насыщены яркими впечатлениями. И несмотря на внешнюю бабушкину строгость (мы её немного побаивались), она подарила нам море теплоты. Не являясь глубоко верующим человеком, именно она первая рассказала мне про загадочную Божью матерь, которая бежала с младенцем на ослике от каких-то злодеев и ещё много, много тогда непонятных, но очень-очень интересных вещей.

В детстве я никогда не была на море. Я увидела море в первый раз, когда мне исполнилось девятнадцать лет. Но я совершенно не жалею об этом. Мои украинские каникулы были наполнены солнцем и приключениями и, что немаловажно, заложили основу моего здоровья. Спасибо всем, принявшим участие.

Глава 6

Я посмотрела на часы. Было уже восемь вечера. «Надо бы тётке позвонить, узнать, как у неё дела», – подумала я. Она – одна из немногих оставшихся в живых моих старших родственников и самая близкая из них по крови. Но позвонить ей – дело непростое. Может казнить, а может и помиловать. Может отвергнуть, скороговоркой пробурчав: «У меня давление. Не могу говорить, храни вас всех Господь», а может и поболтать.

Елена Александровна Царёва – сестра моего отца. Одинокая дама, побывавшая два раза замужем, неудачно сделавшая операцию по прерыванию беременности в своё время и, как печальное последствие, оставшаяся без потомства. В молодости была очень хороша собой, этакая клубника со сливками, высокая, то блондинка, то рыжая, в зависимости от доступности на прилавках краски для окрашивания волос. С большими зелёными глазами. Имела она аппетитные формы и очень недурно одевалась. Осенью приходила она в наимоднейших лакированных сапогах цвета морской волны, всегда с причёской и маникюром. Работу меняла часто, как и своих мужей, из которых законными были двое. Работала она корректором в разных издательствах, в том числе в типографии ТАСС и в Министерстве нефтяной промышленности. В моих детских глазах она выгодно отличалась от моей несколько замученной хлопотами мамы, надевавшей нарядное платье и делавшей причёску разве что для фотографирования или по праздникам. Не обременённая семейными заботами, тётка регулярно ездила на отдых в Крым в поисках счастья, которое всё не случалось, и, поскольку не имела своих детей, а гормональный фон требовал своего, всю свою потенциальную нереализованную материнскую нежность она подарила мне.

Первый поход в театр был с ней. МХАТ. «Синяя птица». Мы длинной вереницей идём за синей птицей, мы длинной вереницей… Мы сидели в бельэтаже и смотрели в бинокль. Сцена была далеко-далеко, и актёры казались кукольными. Зрительный зал был огромен, кресла – необыкновенно мягкие и удобные. Музыка звучала таинственно… Мы длинной вереницей… В антракте мне купили невиданное пирожное с розочкой и стакан дюшеса. Когда мы вышли из театра, я не могла говорить… Я пережила потрясение. Мне было лет шесть, и я твёрдо решила стать артисткой и ходить на цыпочках по этой сцене в воздушном лиловом платье и полушёпотом петь: «Мы длинной вереницей…» И это желание укрепилось во мне со следующими походами и воплотилось в попытки поступить в театральное училище после школы.

Она покрасила мне ногти. Розовым лаком. Весь вечер я их держала на вытянутом расстоянии и не сводила с них глаз. Я боялась мыть руки, мне казалось, что эфемерная красота испарится при прикосновении воды. Мама сказала, что учительница в школе заругается, и лак пришлось стереть. Потом я с нетерпением ожидала следующего визита тётушки, чтобы вновь преобразиться.