Кто-то в лохмотьях, кто-то – в красивых разноцветных шмотках. Ясно-понятно, социальное неравенство.
Воины тоже были – Женька насчитал шестерых. Один совсем уже в возрасте. Можно было бы сказать – старик, с лицом, изрезанным морщинами и седыми волосами ежиком, вот только держался «старик» очень ровно и немощным не выглядел. Двое из «взрослых» едва ли старше Женьки. На вид им не больше восемнадцати. Тонкие, еще не звери – звереныши. Лица спокойные, суровые, а в раскосых глазах искрится лукавство. Одеты все воины одинаково: в широкие рубахи без рукавов и штаны, заправленные в невысокие кожаные сапоги на толстой подошве. За спиной – луки. На поясе – мечи (или сабли? Женька не разбирался). Длинные. На вид опасные.
Краснорубашечный, на которого Женька затаил обиду, тоже был тут – без лука, без сабли, с одним только ножом, заткнутым за широкий пояс. Поглядел на Женьку так насмешливо – с ног до головы окинул презрительным взглядом.
– Эй, рюс, подойди. И слушай. Ты не кох, но Аасор сказал – воин из тебя выйдет. Дома-то кем был? Такой взрослый – а как девчонка хилый.
– Сиротой был, – спокойно ответил Женька, любивший таким образом ставить на место наглецов. В России сирот жалели. – Родителей никогда не видел. Скитался. Воровал. Еще вопросы?
Краснорубашечный озадаченно крякнул. Такого ответа он явно не ожидал. Снова окинул взглядом, теперь уже без насмешки, внимательно.
– Сколько зим тебе?
Женька немного замялся. Мелкий, худющий – в Москве, по сравнению со здешними мальчишками он был не такой уж и миниатюрный. Даже выше, чем многие старшие. Но сказать, что ему уже восемнадцать – да это просто смешно! Его не поймут.
– Пят… надцать.
– Много. В таком возрасте наши дети – уже мужчины. Ну, посмотрим, на что ты способен. Верхом ездить умеешь? Лук?
– Не умею, – угрюмо ответил Женька, уже понимая, что все – воином ему не быть. Кому нужен переросток, ничего не умеющий?
– Ладно. Постой, погляди, как проходят испытания. Если решишься – скажи.
В глазах краснорубашечного мелькнула жалость, а жалости Женька терпеть не мог. Шагнул за ним, шипя, как дикий кот:
– Решусь. Прямо сейчас. Какая разница, когда? Хуже-то уже не будет.
Узкоглазый остановился, задумался.
– Ты же не знаешь, что тебе нужно сделать.
– А если буду знать, это что-то изменит?
– Да. Ты успеешь продумать, как действовать.
– А что, в настоящем бою всегда все идет по плану?
Краснорубашечный смотрел на него долго-долго. Молчал. Женька тоже молчал, понимая, что если его сейчас допустят к испытаниям – он уже наполовину победил. Ну что тут могут от него потребовать? Заставить драться с кем-то из старших? Скажут шагнуть босыми ногами в огонь? Отрежут палец, вырвут ногти? Привяжут за ноги к коню? Воображение рисовало самые немыслимые ужасы.
Наконец мужчина кивнул.
– Меня зовут Баяр, – сказал он. – И я возьму тебя учеником в свою сотню, если ты справишься.
Женька широко улыбнулся. Он догадывался, что узкоглазый сказал что-то важное, к тому же мальчишки вокруг него, до этого молча прислушивавшиеся, вдруг загалдели, затолкались.
– Нечестно! – закричал парнишка в шитой золотом рубахе. – Ты всегда берешь трех, редко – четырех! Почему – чужестранец?
– А я беру не самых знатных, Охтыр, – спокойно ответил Баяр. – И не самых сильных. И не самых ловких. Я беру тех, в ком сильнее душа воина. В рюсе она есть. Я ее вижу. Осталось только понять, хватит ли его, чтобы выдержать мое учение.
Мальчик что-то процедил сквозь зубы, сплюнул, а Женька вдруг понял, что даже если Баяр возьмет себе двух – этот вот Охтыр точно не будет в их числе. Так ему, выскочке, и надо.
– Выбери себе оружие, рюс. Можешь взять у воинов любое.
Женька широко раскрыл глаза: оружие? Ему еще и оружие дадут? Ну, тут все просто. Ему нож нужен. А лучше два. Большой и поменьше. Оглядел с ног до головы Баяра, протянул руку. Достал из-за его пояса кинжал, повертел в руках. Нет, для него – тяжелый. Запястье быстро устанет. Отдал обратно.
– Хочешь нож? – угадал узкоглазый. – Эй! Дайте ему ножей!
Взрослые мужчины, толпящиеся у «арены», подошли и выложили на землю у ног Женьки с дюжину разных ножей. Кривые, прямые, разной формы и размера. С деревянными или костяными рукоятками, один даже – украшенный какими-то камушками. Женька хотел их все. Он страстно любил ножи. Но все ему бы не дали, поэтому он долго вертел в руках каждый из них, взвешивал, проверял остроту – и наконец выбрал себе два, как и хотел. Длинный, с узким и очень острым лезвием, не нож даже, а кинжал – тот самый, с драгоценными камушками. Подобный легко метать в цель. И второй – короткий, широкий, но с очень удобной рукоятью. Повертел в руках, остался доволен. Отличное оружие, с таким не страшно. Если, конечно, на него сейчас не напустят вот этих подростков, наблюдающих за ним со злостью и завистью.
Женька вдруг ощутил себя в детском доме – снова. Один против всех. Поежился. Он не боялся драки один на один, а вот толпы – боялся. Нет, неправильное слово. Он ненавидел толпу. Знал, что не выстоит. Знал, что когда несколько человек на одного – это всегда жестоко. У толпы другое мышление. Ей можно всё. Для нее нет моральных норм и запретов. Если не виноват кто-то один