Так страшно…
Мне было так страшно…
Я прошла все стадии от надежды к отчаянию, я испачкала его рубашку тушью для ресниц, когда наконец была уже готова сдаться и сделала один маленькй шаг назад.
В этот момент я почувствовала, как на мою спину легла сильная большая рука.
И прижала меня к твердой груди сильнее, не давая сбежать из объятий.
Мое облегчение было так велико, что я зарыдала вообще в голос. Он вернул мне себя… Вернул мне веру в нас!
Вторая рука зарылась в мои волосы, легла на затылок, и Миша оттянул мою голову, накрывая мои мокрые губы своими — твердыми и сухими.
Он целовал меня жестко, глубоко, врываясь в рот языком и завоевывая меня. Как всегда. Отмечая, что я принадлежу только ему. А я и забыла — какое это счастье. Точнее, нет. Это счастье стало привычным и только угроза его потерять встряхнула меня, напомнила, что есть настоящая ценность в этом мире.
— Спасибо, спасибо, родной… — шептала я в его губы, захлебываясь слезами и благодарностью. — Я тебя так люблю!
Миша не ответил ни слова. Но он, все еще прижимая меня к себе, сделал несколько шагов к кухонной двери и захлопнул ее. Дернул к себе стул и подпер ручку.
А потом подсадил меня на стул и грубо задрал домашнее платье, одновременно расстегивая свой ремень.
Мои глаза расширились от ужаса:
— Миш! А как же дети! Ты что! Они же не спят еще!
— Тиш-ш-ше… — пробормотал он, глядя на меня шальным и мутным взглядом.
Я попыталась снова возразить, но он встряхнул меня и спросил:
— Ты любишь меня? Ты мне веришь?
— Да… Да… — пробормотала я и ахнула, почувствовав его жесткость.
У нас часто бывал спонтанный секс, особенно в последнем отпуске в честь Хрустальной свадьбы. Там он вообще не давал мне проходу, вылавливая после выхода из бассейна, пристраиваясь во сне, залезая в ванну и даже стоило мне наклониться над чемоданом, чтобы достать свежую футболку, он ловил меня за бедра и быстро, яростно брал, заканчивая все за три минуты. Это не мешало ему потом растянуть процесс на несколько часов ночью, доставляя мне невероятно долгое и сладкое удовольствие.
У нас воистину был медовый месяц.
И этот секс на кухонном столе стал для меня продолжением медового месяца, доказательством того, что я для него та же самая любимая, какой была все пятнадцать лет.
Я обнимала его за плечи, вскрикивала в такт движениям, закусывала губы.
— Люблю… люблю тебя. Люблю! — Шептала я в горячке.
А он целовал меня везде: шею, грудь, виски, запястья.
И его пальцы были настойчивы и безжалостны, не оставив меня без удовольствия.
Когда я еле выдохнула, а он дернулся и обмяк, я уже улыбалась, хоть и сквозь слезы. Надо достать из морозилки кубики льда, сделать маску, патчи налепить… Тогда завтра не будет заметно, что я рыдала.
Вот о чем я думала в тот момент, когда мой муж, застегивая штаны и глядя прямо мне в лицо сказал:
— Ты должна всегда мне верить, Лена.
— Да, да, теперь я буду верить тебе всегда! — Радостно ответила я, потянувшись за поцелуем.
Он запечатал мой рот крепко и жестко, а потом отошел и спокойно сказал, глядя в глаза:
— Да, Лена, у меня есть любовница. И она еще получит по жопе за сегодняшние выкрутасы.
Реакция
Утром я не вставала, пока дверь квартиры не хлопнула.
Лежала, глядя в стену воспаленными от ночных рыданий глазами, слушала, как огрызается Ванька, как Алисуня капризничает и требует, чтобы только мама клала ей ягоды в кашу.
Миша был резок с детьми, повышал на них голос, пару раз даже прикрикнул. И каждый раз мое сердце сжималось от боли.
Он ведь предал не только меня. Он и их предал, разрушил нашу семью. Ради какой-то…
Я даже не знала — кого. Ничего про нее не знала.
Он не стал меня посвящать в подробности.
Хотя я все равно бы ничего не услышала. Когда он это сказал, сказал про любовницу, я как будто оглохла. Смотрела, как шевелятся, кривятся его красивые губы, выплевывая в воздух слова, которых я уже не слышала.
Мой мир разлетался на осколки в сияющей черноте космоса. Медленно, как в кино показывают взрывающиеся космические корабли. Безнадежно. Не собрать больше эти осколки во что-то целое, не склеить. Это был абсолютный и полный конец.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Нашего брака. Нашей семьи. Нашей любви.
Моей веры в Мишу.
И вообще моей веры в мужчин.
Если даже такой идеальный, который пятнадцать лет был самым лучшим, самым нежным и надежным мужем, вот так, в одно мгновение, может переродиться в монстра — то чего ждать от других, которые на задницы баб на улице заглядываются еще на первых свиданиях?
Кажется, я не чувствовала в тот момент уже ничего. Меня как поглотила эта пустота и тишина, так я и застыла, просто не в силах уместить произошедшее в свою жизнь.
Как я сказала Мише — сразу разведусь? В тот момент, когда я это говорила, я была уверена, что так и сделаю. И потом, когда умоляла его меня простить — я считала, что он чист, просто наказывает меня за сомнения. Но я даже близко не представляла, что почувствую на самом деле, когда он признается.
Ничего. Чувства были так сильны, что я не почувствовала ничего. Просто пребывала в эмоциональном шоке. Кажется, даже улыбалась. Миша схватил меня за щеки, собирая губы бантиком — наверное, его взбесила моя улыбка. А я словно плыла на большой глубине, как огромная рыба, шевеля плавниками и ни о чем не думая.
А он говорил, говорил, рвал с шеи галстук, стучал кулаком по столу, что-то доказывал. Обращался ко мне. Я не слышала.
Потом перестала и видеть — слезы застелили мне взор, а вытирать их почему-то не хотелось.
Зачем мне его видеть? Зачем? Лучше бы он умер. Лучше бы я умерла.
Ну что нам стоило разбиться на самолете, когда мы летели обратно домой из нашего последнего за пятнадцать лет медового месяца? Разбиться, чтобы я никогда не узнала, что на самом деле нашей семьи давно нет.
Как давно? Кто она? Она первая или он изменял мне постоянно?
Теперь меня волновали эти вопросы. Теперь, с утра.
Тогда, в моменте, я думала только о том, что наверное можно просто умереть от горя. Не потому что сердце разорвется, не потому, что замерзнет кровь, а просто умереть на месте, чтобы врачи тоже не понимали — от чего.
Я не помню, что было дальше.
Очнулась я одна на темной кухне. Слышно было, как работает в гостиной телевизор, о чем-то переговариваются Миша с сыном. Аленка уже спит? Этот вопрос меня тоже взволновал ненадолго.
Я встала с табуретки на негнущихся ногах и пошла. Куда? Сама не знала. Привычным маршрутом ноги привели меня к дверям нашей спальни. Но взявшись за ручку, я вздрогнула.
Ложиться в постель? С ним?
А не приводил ли он сюда… ее?
Так что я развернулась и пошла в гостевую. Там, не раздеваясь, рухнула на покрывало и просто смотрела в стену, слушая, как кино по телеку сменяется новостями, потом какой-то дурацкой передачей, сын уходит к себе.
Муж… Все еще смотрит что-то.
Потом выключает телевизор, гремит чем-то на кухне, проходит в спальню.
Возвращается и приоткрывает дверь в гостевую.
Его взгляд ощущался как прожигающий мою спину лазер. Но он так и закрыл дверь и ушел в спальню.
Сколько я лежала, глядя в стену, не знаю. Но проснулась с утра.
Вслед за хлопком двери я услышала, как включился телевизор на кухне. Ага, пришла наша няня. Надо выйти, поговорить с ней. Но я не представляю, как я выгляжу сейчас.
Я встала. Все мышцы задеревенели. Я пролежала всю ночь, не двигаясь.
Как буратино прошла несколько шагов до нашей спальни. Мой телефон лежал на трюмо.
Я машинально взяла его в руку и словно обожглась.
На экране было сообщение из ВК. С той самой аватаркой.
«Ну что, убедилась?»
Вот что было там написано. Я дернулась и, наученная горьким опытом, сначала сделала скриншот, а потом открыла диалог с любовницей моего мужа.
Соперница
Зачем я это сделала?