Читать интересную книгу Внуки красного атамана - Алексей Коркищенко

Ненашков посмотрел на Кудинова долгим тяжелым взглядом и медленно пошел прочь.

Кузнец глубоко затянулся крепким дымом самосада и, покашляв, с усмешкой сказал то ли о самосаде, то ли о Ненашкове:

- Злой, собака! - Потом добавил: - Не нравится ему Советская власть, ох как не нравится!.. До сих пор на нее зубами скрипит.

Егор отбросил стальную полосу и про себя сказал, косясь на притихшего Афоню; "Я тебе припомню "яблочко от яблони укатилося", проклятый Господипомилуй!"

Махнул Грине:

- Айда на речку!

В балке, на узкой тропке, их догнал Степа Евтюхов:

- Ёра, погоди! Егор еще дышал гневом и не прочь был излить его на кого-нибудь. Тем лучше, если это будет Степа. Он ему ровня по силе и драться умеет.

Степа подбежал, запыхавшись, протянул ему руку:

- Здорово ты наскочил на этого подкулачника Ненашкова? Ну давай пять, чего ты на меня таращишься?

Егор в упор смотрит в черные глаза Степы. Они не виляют, в них доверие и восхищение. Егор втайне уважает Степу и не покривит душой, если даст ему "пять" на дружбу.

- Черт с тобой, на! - Егор крепко пожимает небольшую, но твердую, как деревяшка, руку Степы.

Они глядят в глаза друг другу и жмут руки, пока не устают. Потом Степа повторяет это с Гриней: тискает ему руку до устали и смотрит в глаза - такой обычай существует у ребят станицы Ольховской, когда дают они "пять" на дружбу.

Глава шестая

Над зарослями терна и пустырника по склону балки вьется голубой дымок, едва заметный в знойном воздухе. Потоки воздуха от прохладного ручья вытягивают его в сторону сада Афони Господипомилуй, распространяя запахи жареного мяса.

Вечно голодный Жук, черный волкодав, привязанный около вишни-скороспелки, натянув цепь, страстно вынюхивает воздух. Пустой желудок его, сжатый тугим узлом, судорожно колотится о ребра. Дымок все гуще, запахи все вкуснее, и Жук уже тихо, жалобно стонет.

В кустах у костра сидят Егор, Гриня, Степа и смалят длинноногого петуха, воткнув палку в зоб. Перья горят, пузырясь и трепеща, чадящая пена сворачивается черными макаронинами и падает в ярко вспыхивающий огонь.

- Оцэ, Ёра, наглядное пособие, называется "кугут на палочке", насмешничает Гриня. - Як смачно пахнет!.. А дрался этот кугут, как гренадер! Все ноги мне подовбав своими шпорами.

Пера на петухе становится все меньше. Егор задирает палочкой обугленные, но недогоревшие колодочки, их жадно облизывает пламя. И вот уже из румяной гузки в костер капает прозрачный жир. Вой Жука напоминает рыдания человека.

- Будя смалить, - сказал Егор. - Слышите, как плачет Жук? Он чует жареное-смаленое. Я все правильно рассчитал... Стратегия что надо. Вишню-скороспелку я мигом обнесу: ветки обрежу ножом - и баста, ваших нет!.. Я ему покажу яблочко от яблони укатилося". Я ему досажу!..

Мстительное чувство к Афоне и Гордею Ненашкову у Егора все растет: в живых бы не оставил их, подлых. Обидно и оскорбительно не только за себя - за деда и за отца, по которому порой тосковал невыносимо.

- Я на стреме постою, - сказал Степа.

- Ползи ко двору поближе. Если Афоня придет домой - свистнешь. А ты, Гриня, будешь кормить Жука. Бросай по куску: сначала ноги оторви, потом крылья, середку вытащи... Понятно?

- Добре. Твою стратегию я пережував.

Поползли. Петуха Гриня держал в зубах - за обгорелую ногу.

Ограда вокруг усадьбы Афони похлеще крепостной: он сложил ее из дикого камня на полутораметровую высоту и поверх еще напутал колючей проволоки. Тихо поднявшись на нее, Гриня заглянул в сад. Жук стоял у самой ограды, натягивая цепь, привязанную к вишне-скороспелке, и преданно смотрел ему в глаза.

- Бачишь, это тебе. - Гриня показал ему петуха. - Но если гавкнешь отравлю, паразита.

С сочным хрустом вывороченная из тушки нога упала возле ограды. Пес лизнул ее и лег тут же - дорога к вишне-скороспелке была открыта. Егор стремительно подбежал к ней. Жук даже не оглянулся. Вторую петушиную ногу он съел еще быстрее. Гриня с горячечной поспешностью отрывал крыло, но никак не мог оторвать: жилы старого петуха были прочными, как проволока.

Жук поднялся, строго посмотрел на Гриню и вдруг оглянулся: с вишни упала срезанная ветка.

У Грини зашлось сердце.

- Жучок, на!

Поджаренная тушка шлепнулась перед мордой пса. Он прижал ее лапами к земле и снова ослеп и оглох.

Испытывая головокружение, глядел Гриня, как из выгрызенной гузки в собачью пасть уползали голубые, дымящиеся горячим паром потроха. Крылья, с которыми он никак не мог справиться, Жук выдернул невзначай, просто слизнул... И вот уже затрещал птичий хребет.

- Ёра, петух кончается, кидать нема чего! - просипел Гриня.

И тут донесся тихий свист Степы. Тревога!

Егор спрыгнул с вишни с оберемком ветвей. Торопливо вскарабкался на ограду. С нее повалились камни. Жук от неожиданности коротко и страшно рявкнул. Нервы Егора не выдержали: очертя голову нырнул сквозь переплетения колючей проволоки, зацепился штанами за ржавые шипы, дернулся изо всех сил и, сорвавшись, воткнулся головой в мусор.

Теряя ветки, царапаясь о кусты терна, выбрались на берег Егозинки и спрятались у воды под нависшими деревьями.

Степа возбужденно доложил:

- Смотрю, во двор входит Господипомилуй, ну я и свистнул!..

Вишни были очень вкусные - крупные, сочные, сладкие.

- Ха-ха, здорово я обнес скороспелку! - хвастался Егор, выплевывая косточки очередями. - Посмотрит на нее Господипомилуй и завоет от злости, как голодный Жук.

До них донесся басовитый лай собаки.

- Чуете, то Жук гавкает, - сказал Гриня. - Мы уже все вишни поковтали[4], а он только спохватился.

- Честно заработал петуха, - поддакнул Степа. Лай перешел в жалобный вой и визг.

- Так это, наверно, Господипомилуй лупит Жука, - заметил Егор. - Жалко собаку, а, Гриня?

Гриня выкатил зеленые глаза, замигал часто, возмущенно зачастил:

- Ну да, жаль... Нехай сдохнут! Оба собаки - шо Жук, шо Господипомилуй. Жук надысь вечером так напугал матерь - с работы шла, - аж заикаться стала, бедная. Рявкает як идол!.. А приблажный Афоня - пидкулачник проклятый! Кто, ты думаешь, спалил тогда коровник?

- Так не он же спалил. Одного поджигателя отец мой тогда застрелил из винтовки, а тех поймали и судили. Двух расстреляли, а одного, Антона Осикору, в Сибирь загнали.

- Ну так шо, если он сам не поджигал? Господипомилуй якшался с ними, когда зажиточным был... Прикинулся хворым, кладовщиком пристроился!.. А у самого бачил, який сад и виноградник? А левада яка на низах?! А пчельня? По полтонны меда, наверно, качает за лето Афоня, хай он сдохне!.. И чего, Ёра, твоя тетка замуж за него пошла?

Егор досадливо вздернул брови под колечки нечесанных русых волос:

- Я бы ей сказал: тетя, не ходи замуж за этого придурка. Но кто бы меня послушал? Ведь Афоня тогда был другим. Он тоже, как и Фрося, учился в сельскохозяйственном техникуме. Потом обиделся на Советскую власть за то, что раскулачили его отца...

- Так его же отца в Сибирь не услали! - сказал Степа. - Он же вроде бы вместе с нашими дедами против беляков воевал.

- Да воевал... Он же хитрый. Когда после гражданской войны ему нарезали землю, он кулаком стал, батраков держал. Ну его немного раскулачили, а он взял и повесился. Жадные они, Савоненковы, до одури. Вот тогда Афоня и обиделся на Советскую власть, дурачком прикинулся. Не стал работать зоотехником и Фросю сбивал, чтоб та тоже бросила заведовать свинофермой, но она не поддалась... Да что мы все про Афоньку гутарим? - Егор прислушался. - Бьет кобеля, черт бешеный... Он и Фросю бьет. Красивая она и ласковая, а он бьет!.. Детей у них нет, так он ее в том виноватит, гад. А он сам бесплодный - трухлявая осина, люди говорят.

Егор встал, потянулся Гриня ахнул:

- Ёра, ты опять штаны порвал. Теперь Миня не купит тебе костюм, будешь голяком ходить.

Вытянув шею, как встревоженный гусь, Егор глубокомысленно разглядывал дыру. Выдран целый лоскут чертовой кожи из чертовых штанов.

Он уже проклял свою судьбу, которая так зло издевалась над ним, выверяя его терпение и мужество с помощью обыкновенных штанов. Издавна так повелось, с раннего детства: что ни наденет штаны, неделю-две поносит - и баста, ваших нет!.. Рвутся, трутся, лопаются, повисают лоскутами на заборах, на сучьях старых деревьев, на шипах терна. Миня крепко ругался и сам шил ему новые штаны то из мешка, то из стриженой овчины. Последние - из чертовой кожи - он привез из города и пригрозил, что следующие склепает из жести, если Егор порвет эти. И вот теперь им - хана!..

Егор соображал, как выкрутиться на этот раз. Прийти домой голяком и сказать, что купался и штаны утопли? Это мысль, но смешно, да и вряд ли Миня поверит такой брехне. Эх ты, заячья душа, жидок на расправу!.. Стоп! Дед, кажется" собирался сегодня на конеферму к своим старым друзьякам. Панёта дома. Она зашьет штаны - и баста, ваших нет!..

- Ну, шо? Придумал? Отбрешешься? - спросил Гриня. Егор небрежно махнул рукой:

- Отбрешусь. Айда домой.