Читать интересную книгу Внуки красного атамана - Алексей Коркищенко

Она взяла кружку на верстаке под грушей, зачерпнула с верхов молока и подала Мине.

- На-ка, выпей натощак, силы наберешься! Дед хмыкнул, недовольно повел жесткими усами. Пробурчал:

- Нашла чем поить... Мне бы сейчас стопочку настойки...

- Я тебе вот дам стопочку! - ласково сказала Панёта, приступая к нему с кружкой. - Пей зараз же, пока не остыло.

- Ну ладно, давай, пристала, - капризно сказал дед и выпил молоко залпом. Обсосал усы, поморщился.

- Вот и молодец, вот и голубчик! - Панёта погладила его по плечу.

Интересно было Егору наблюдать за ними со стороны. Бабка обращалась с дедом, как с маленьким ребенком, а ведь он казачина - ого! - герой германской и гражданской войн. У него три награды за храбрость и мужество: два Георгиевских креста и орден боевого Красного Знамени. Орден он получил из рук самого Буденного, в его армии Миня командовал кавалерийским полком. И еще один орден он получил совсем недавно: Трудового Красного Знамени.

Станичники называли Миню красным атаманом - он был первым председателем станичного Совета. А с тридцатого года и до последнего времени руководил колхозом. Недавно вот дед ушел на пенсию, потому что у него стала сильно болеть голова и "перекрутились нервы".

Это верно, с нервами у Мини было неладно издавна. Егор поражался умению Панёты быть доброй и ласковой к нему даже в страшные минуты.

...Однажды осенью, несколько лет назад, когда бабка солила овощи, Миня пришел с работы не в себе. В ответ на какое-то бабкино пустяковое замечание бросился на нее с кулаками. Она перехватила его руку, крякнула, с неожиданной силой подняла и бросила в высокую кадушку с рассолом, приготовленным под арбузы. Миня бултыхался там в сапогах и одежде, а она, продолжая шинковать капусту, мягко выговаривала ему:

- Нешто можно так, дурик? Я твоя родная жена. Четверых детей привела тебе, и все красивые, не убогие... Чего ж ты на меня кидаешься? Нешто хотел на тот свет отправить?! Али любить перестал?

Лязгая зубами от холода, Миня проговорил, запинаясь:

- Люблю, люблю, Панётушка!.. Прости, ум за разум зашел... вытащи, голубушка, а то простыну... Рассол больно студеный, а я был горячий.

Она вытащила его из кадушки, виноватого и смирного, раздела, натерла нашатырным спиртом, замотала в теплое одеяло и дала настойки с шалфеем...

Егор усмехнулся, вспомнив этот случай. Он тоже налил себе кружку парного молока и не спеша выпил. Даже облизал сметанные потеки на боках кружки. Молоко было сладковатое, мягкое, пузыристое. Живот тотчас наполнился ласковым теплом, и Егор размяк (весь. Это не помешало ему съесть за завтраком две миски щербы[1].

Миня, разбирая сазанью голову и аппетитно обсасывая каждую косточку, завел разговор с Панётой:

- В Шахты собираюсь съездить... Сына Назара проведать...

- Ты бы и в Каялу заехал, племяша-то, Михаила Витютиного, повидал бы. Крестник-то твой! Ни привета от него, ни ответа...

- Надо б заехать, да крюк немалый.

- Миша дом поставил, Матрена, сестра твоя, рассказывает, в начальники вышел, дети выросли, а мы все с энтим крюком не сладим. Осердился он, видать, дюже - и сам к нам не заезжает, и нас больше к себе в гости не зовет... Сыну-то его старшему, Виталию, поди, уже шестнадцатый пошел...

- Да где там шестнадцатый?! - вмешался Егор. - Он младше меня, ему, как и Саньке шахтерскому, тринадцатый пошел...

- Цыть, не мешайся! - остановил его дед. - Сами помним, сколько кому лет... Наверно, ты, мать, права. Заеду я и в Каялу, оттуда до Васильево-Петровской недалеко. Там мой боевой друг живет, Дорошенко. Давно в гости ждет меня. Помнишь, мать, заезжал он к нам...

- Я помню! - сказал Егор.

- Вот как тресну тебя ложкой по лбу! - Миня поднял руку. - Ну что ты там можешь помнить? Тебя тогда и в молекулах еще не существовало. То было в двадцать четвертом или в двадцать пятом году. Так, мать?

- Так, - подтвердила Панёта. - Поезжай, заодно и Дорошенка навестишь. Что тебе таперича делать? Пенсионер ты, гражданин вольный...

- И заслуженный, - вставил Егор.

Деду не понравилось напоминание о том, что он пенсионер, хоть и заслуженный. Досадливо повел он жесткими, подкрученными кверху усами, будто настырную муху сгонял с узкого худого носа.

- Что таперича делать, что делать!.. Что ж я - калека, что ли? Дел мне по хозяйству нету? Али я нахлебником стал?

- Да не про то я, глупташ ты такой! Я про то, что ты таперича можешь всех своих боевых друзей проведать... До косовицы еще не скоро, месяц целый, считай. Чего сиднем сидеть? И деньги твои пенсионные лежат непотраченные. Поезжай, конечно, и Ёрку возьми с собой...

- Вот-вот! Куда конь с копытом, туда и рак с клешней?

- Ага, ты, значит, конь, а я - рак?! - оскорбился Егор. Дед хохотнул, а бабка усадила вскочившего внука на место.

- Да сиди уж, нахрап ты такой!.. А чего ж не взять его, Миня? Парень старался, без троек учился. Поедет, края поглядит, с братанами повидается. Да ты б, Миня, и в Ростов заехал, скупился бы, Егору костюм хороший справил...

- Шевиотовый костюм, да? - сердито спросил Миня. Как, однако, быстро менялось у него настроение. - В голове-то у парня полова еще!.. Штанов на неделю не хватает. На деревьях да на заборах по клочкам оставляет. Вот что я скажу: если за лето он штаны из чертовой кожи не порвет, куплю хороший костюм к осени.... Ох, смотри, Егор, жалуются станичники на тебя. Босякуешь, дерзишь людям, по садам лазишь. Доведешь ты меня, худо тебе будет! Предупреждаю... Семь классов кончил, а ума не набрался.

"Опять Миня за свое!" - с досадой думает Егор. Не стало ему житья с тех пор, как дед ушел на пенсию: сидит дома, допекает нотациями.

Миня помолчал немного, но раздражение искало выхода, и он сказал:

- Трактор Семки Кудинова уже целую неделю без магнеты, как дохлый, стоит. А жатва на носу. Не перевелись вредители колхозного строя. Изводили мы их, изводили, а не извели до конца. Живучи, стервы, кубыть черви-проволочники! Того паршивого контрика, который украл магнету, я бы прикончил собственной рукой!

Егор поперхнулся и надгрыз деревянную ложку. Пронзительный визг подсвинка отвлек внимание Мини, а то бы он хорошенько присмотрелся в эту минуту к своему внуку.

- Ну и лындарь[2] же ты, парень! - сказал он, морщась от этого визга. - Мы ж уговорились - тебе кормить кабана. С утра набивай кормушку травой. Жрет он, как зверь пещерный... Сколько тебе про то напоминать?

- Да помню, чтоб он сдох!

- Лопайте молча, а то костьми подавитесь! - остановила их Панёта. - Ну говоруны! Ну ругатели!

Глава вторая

После завтрака Егор взял мешок и пошел в атаманский сад за травой для кабана. По дороге завернул к Грине Григоренко.

Хата, в которой жил Гриня, стояла у глубокой балки. По дну ее, в густых зарослях колючих кустов и деревьев, бежал ручей. А за балкой, на ее северном склоне и по бугру, прикрывая станицу от холодных ветров, располагался заброшенный атаманский сад - таинственное, жутковатое место, которое неудержимо притягивало Егора и Гриню с малых лет. Они постепенно обжили его.

Мало осталось в станице дедов, которые еще помнили то время, когда был посажен сад. Никто не приходил сюда с топором, никто не смел рубить старые фруктовые деревья: считалось, что они "притягивают" дождь. Из-под темных корней, которые доставали до подземного каменистого кряжа, выбивались холодные ключи. Не было воды вкусней по всей округе.

Деревья и кусты в саду росли густо. С кряжистых яблонь и груш, забитых дичкой и омелой, свисали желтые мхи. Здесь было сумрачно и прохладно даже в самые жаркие дни.

Станичники побаивались сада. Тут в гражданскую белоказаки зарубили саблями раненых красных конников, которых захватили в госпитале, потом буденовцы на том же самом месте расстреляли карательный отряд генерала Краснова. А еще позже, в годы коллективизации, на самой высокой груше повесился нищий старик. В нем признали бывшего атамана, хозяина сада.

В самой гущине одичавшего сада когда-то была атаманская дача. Ее, как и разбитую церковь, разобрали по кирпичику станичники. Остался целым лишь сводчатый кирпичный подвал в саду. О нем, видимо, никто не знал. Егор и Гриня, играя в зарослях, случайно наткнулись на него. В подвале валялись ящики и кадушки. Здесь, возможно, прожил последние дни атаман-висельник.

Про этот подвал, кроме Егора и Грини, знала еще Даша Гребенщикова. Она была серьезной девчонкой, и ей можно было довериться без боязни, что она кому-то разболтает о подвале. Даша быстро навела там порядок: подмела, выбросила мусор и притрусила каменный пол чебрецом.

С тех пор они превратили подвал в свой штаб и держали в нем все свои ценности: ржавый браунинг без патронов, винтовочный ствол, из которого хотели сделать самопал, да не сумели. И магнето от трактора СТЗ Егор спрятал здесь.

Выбравшись из балки, Егор незаметно подполз к Грининому двору.

Гриня сидел на каменной ограде, отставив тяпку, которой подсыпал картошку, и ел, не чистя, толстые, остро пахнущие стебли укропа. Рябой пес Кудлай, как последний подхалим, облизывал его пыльные пальцы прохладным языком.