всё жило и благоухало. Я в пижаме вышла на балкон. С девятого этажа просматривалась огромная территория. Внизу, как рой муравьев, бегали маленькие люди и суетливо разгружали грузовик с большими коробками. Похоже, это был какой-то склад. В последствии этот звук открывающихся дверей грузовика всегда будил меня в двенадцать дня и со временем стал таким привычным, как если бы это был сигнал будильника. Чуть подальше простиралась большая, весёлая, разноцветная детская площадка. Она пустовала. Только мужчина с пекинесом, рвущимся с поводка, пересёк её по диагонали. Кто-то с балкона этажом ниже радостно крикнул: «Охаё-ё!»
Ольга сонная вышла на балкон с одним прищуренным глазом:
— Мы совсем не поспали, — сказала она.
— Поспали три часа, — ответила я.
— Это не считается.
По трассе медленно проезжала машина с рупором. Из рупора очень громко доносился женский голос, говорящий с расстановкой и, как нам показалось, с преувеличенно-значительными интонациями.
— Ну вот, начинается! — ворчливо сказала Ольга.
Я уставилась на нее:
— В смысле? Ты понимаешь, что там говорят?
— Да тут понимать нечего, — недовольно процедила она, — Зомбирование. Видишь, даже тут какая-то пропаганда. Я думала, цивилизованная страна. Цивилизованная-то — это само собой. А туда же, вот так!
Куда «туда же» и какое такое зомбирование, я не имела представления, но в заявлении этом было столько знания и уверенности, что сомнениям моим не было места.
— А-а, да-а, — пролепетала я в ответ.
Мы достали пакет с едой, который вручила нам Танака. Натолкали желудки в сухомятку и отправились за феном. У нас было три фена, привезённых из России, но ни один не пригодился, потому что в сети оказалось более низкое напряжение.
Мы проходили мимо той самой детской площадки, которую утром я разглядывала с балкона. Не сговариваясь, мы с Ольгой наперегонки побежали кататься на ярких разноцветных качелях. Раскачиваясь изо всех сил, мы носками обуви касались листвы деревьев, нависающей над нами.
Я вдруг подумала о работе. Шаркая ногами по мягкому резиновому покрытию площадки, я затормозила и сказала серьёзно:
— Разве тебе не страшно? Что нас ждет? Что это за работа такая?
Оля, продолжая кататься, весело крикнула:
— Предлагаю об этом сейчас не думать. К которому часу нам в клуб?
— Танака говорила, что к семи машина подъедет.
— Вот тогда и начнем переживать, — сказала она и взмыла вверх в мягкую листву огромного дерева, похожего на пушкинское дерево из «Лукоморья».
Мы долго шли вдоль дороги, пока не увидели через витрину какого-то магазинчика маленькие фены. Забежав в магазин, мы на пальцах стали показывать продавщице, что нам нужна вот эта самая штука, но только побольше. Какое-то время японка стояла в растерянности, пожимая плечами.
— А-а! — вдруг обрадовалась она, всплеснув руками.
И повела нас за собой по узким переулкам бесконечно длинного базара. Мы пришли в магазин техники. Продавщицы переговорили и с улыбками и поклонами показали нам ряды фенов.
Когда мы уходили с покупкой, приветливые женщины с добрыми искренними улыбками вышли на крыльцо проводить нас и долго махали нам вслед.
Мы вышли к трассе и долго шагали вдоль неё по тротуару. Впереди возле дороги возились люди в какой-то форме. Там обновляли крошечный пятачок разбитого старого асфальта. Возле работающих стоял человек и, завидев издалека проходящих, направлялся к ним и помогал обойти этот маленький кусочек ремонтируемой площади.
— В России распахали бы огромную территорию, и никого бы не волновало, как быть пешеходам. Скакали бы все по раскопанным глинистым холмикам, — грустно заметила Ольга, — А тут делают всего-то квадратный метр, и человек в каске берет каждую из нас за руку и переводит по очереди, как малышей.
— Не впадай в сентиментальность, он получает за это деньги. Конкретно мы ему до фонаря, — сказала я.
— Так ведь это неважно, до фонаря ли ему конкретно мы. Важно, что у них там в руководстве продумали этот момент. В России человеческая жизнь не имеет ценности. Не потому, что она бесценна, а потому, что она просто ничего не стоит.
Нам казалось, что двигаемся мы в направлении нашего дома. Но скоро выяснили, что всё это время мы шли в противоположную сторону. Дороги простирались строго параллельно одна другой. Улицы были квадратными. А зеленые насаждения часто были одинаковыми. Это делало все дворы очень похожими. Растерянные, напуганные мы стояли посреди какой-то улицы в полнейшем тупике.
— Извините, не могли бы вы помочь нам? — обратилась я к прохожему по-английски.
Мужчина немного владел языком. Адреса нашего мы не помнили, но главным ориентиром считали магазин «99yen».
— Нужно пересечь трассу, а там, за нею, через два пролета мы увидите магазин «99уеп».
Мимо снова проехала такая же машина с рупором, какую мы видели утром. Мужской голос говорил со значением и расстановкой. Ольга снова недовольно цыкнула со знанием дела.
— Да, завтра дождь, — сказал японец.
— Какой дождь? — бестолково спросила я.
— Эта машина ездит, чтобы все знали, что завтра будет дождь, и отправились на работу с зонтами.
Мы с Олей переглянулись.
— Зомбируют, эх ты… — сказала я, подавляя смех, прорывающийся откуда-то изнутри, как взрыв. Мы с Ольгой рванули куда-то вперед, приостанавливаясь и корчась. И за первым же поворотом разразились бешеным хохотом.
Скоро выяснилось, что «99yen» — это цепь дешевых магазинов, рассыпанных по всей Японии. И магазин, который мы нашли, оказался не тот. Взмыленные и уставшие, мы кружили по Кавасаки около пяти часов.
На велосипеде собирался пересечь трассу молодой парень.
— Извините, не могли бы вы нам помочь? Мы потеряли наш дом, — неуверенно попросила я.
Парнишка отъехал от трассы. Поставил свой велосипед возле дерева и с поклонами и виноватыми кивками подошел к нам. Я набросала ему на листке наш двор. Парень, раскрасневшись от волнения, застенчиво кивал и кланялся. И, взяв листок, повел нас за собой. Он забежал в магазин и вышел уже с женщиной продавцом. На ломаном английском нас расспросили, сколько этажей в доме, общежитие ли это. И вдруг женщина, радостно всплеснув руками, с уверенностью сказала:
— Это вон там! Это общежитие для иностранцев! Рядом детская площадка.