Иногда будут дни, когда вам будут выдавать специальную одежду для праздников, — продолжала она, — Кимоно, одежда для школьниц и…
Тут она сказала какое-то слово, которое я не могла понять. Танака нарисовала на салфетке что-то похожее на плавки и топик.
— Танакасан! Я певица, я певица! — негодующе стучала я себе в грудь кулаком, — Посмотри, Ольга! Что за фигню она тут рисует! — злилась я.
— Да, да-а, ты певица! Конечно, певица! — заверяла меня в ответ Танака.
Когда мы приехали в апартаменты, нам открыла приятная девушка с наивными голубыми глазами. Выражение лица у неё было таким же печально-уставшим, как у тех русских, которые были в клубе.
Танака, сделав недоумевающие глаза, проорала с порога:
— Вы до сих пор не собрали вещи? Быстрее собирай своё тряпьё и тех двоих.
— Мои вещи собраны. К вещам подруг я прикасаться не имею права, — тихо ответила девушка.
Танака негодующе потрясла головой, не желая слушать:
— Go home! Go home!», — повторяла она взбешённо.
— Какой «go home»? — озадаченно говорила сама себе девушка, — мы отработали всего четыре месяца.
— Так вас ведь в другой клуб отправляли, вроде. Разве вас высылают в Россию? — спросила я.
— Да нет, конечно. У нас шестимесячный контракт. В другой клуб переправят. Уже третий клуб за четыре месяца.
— Почему?
— Потому что мы не приносим того дохода, который ждут от русских. А какой может быть доход, если мы только-только накапливаем гостей, а нас снова перебрасывают в другое место. А на то, чтобы гости стали ходить, уходит как минимум месяц. Господи, сил больше нет, — у нее мелькнули злые отчаянные слезинки.
Девушка представилась нам Натальей и с усталой улыбкой показала нам квартиру.
— По японским меркам это очень большая квартира. Здесь три комнаты. Для вас двоих это настоящая роскошь.
Квартира показалась нам едва ли не игрушечной. Потолки были такие низкие, что я могла стать на носки и, подняв руки, без усилий достать до потолка при своем небольшом росте. Весь интерьер комнат составляли лишь соломенные маты и встроенные ниши безо всяких изысков и украшательства. Стульев и кроватей не было. Легко вынимающиеся из пазов раздвижные створки служили наружными стенами и одновременно выполняли роль окон. Они не защищали даже от слабого октябрьского ветра. Слегка вибрировали. Такая обстановка действовала несколько угнетающе и внушала чувство уязвимости. Впрочем, кухня оказалась замечательной со всеми нужными атрибутами для приготовления пищи. Там же стоял большой телевизор с видеомагнитофоном. В центре кухни был маленький столик, и вместо стульев возле столика валялось множество маленьких подушек.
Танака ходила из комнаты в комнату, проверяя, всё ли на месте. Я валилась с ног.
— Танакасан, нет ли в этих апартаментах полотенца? Очень хочется принять душ и лечь спать.
Она вдруг расплылась в улыбке:
— Я подарю тебе своё.
И через минуту с той же неестественно-любезной улыбкой она вынесла мне из комнаты новое большое полотенце. Любезность эта не являлась её характерной чертой. Я насторожилась.
— А что она так мне скалится? — спросила я Наталью.
— Возлагает на тебя большие надежды. Пока ты потенциальный источник дохода — тебе улыбаются, — пояснила она.
— А нет ли здесь магнитофона? Мне нужно петь, репетировать, — спрашивала я Танаку. Порывшись в своих закромах, Танака отыскала и магнитофон.
Она терла глаза и таращила их, чтобы не уснуть на ходу.
— Пойду посплю, — сказала она и легла на матрас в одной из комнат. Через минуту мы услышали храп.
— Что же это за работа такая? Почему они так с вами обходятся? — спрашивала Ольга Наталью, — Они не любят русских?
— Да не в этом дело, — вяло отвечала Наташа, — Они любят всех, кто приносит много денег.
— А как приносить много денег?
— Вы плохо знаете, в чем заключается работа хостесс?
— Ну, я знаю, что надо сидеть с гостями, общаться, развлекать их, — говорила Ольга, загибая пальцы, — А как их развлекать без языка? Я же не знаю японского. А как ты общаешься?
— Немножко по-японски, немного по-английски. Был у меня в этом клубе гость, который чуть-чуть по-русски говорит. «Я больше не хотеть, — говорит, — душевная рана. Я хотеть честная русская, чтоби вэчная любов». Она засмеялась. Есть, конечно, нормальные гости. Но иногда, слава богу, редко, такие придурки встречаются!
— Какие такие? — перебила я.
— Ой, да тошно вспоминать, — неохотно сказала она, — Пришел как-то довольно молодой, с виду приличный такой мужчинка. Очень возбужденный был и пьяный. И что-то он мне начал такое рассказывать про свою девушку. Что хорошая она у него и честная. Но вот только что они почему-то поссорились якобы. И вдруг как ударил меня по лицу наотмашь. Я подскочила, побежала в туалет. Рыдаю, не могу успокоиться. А Момин, есть там менеджер такой, пакистанец, стучит мне в дверь и орет, что, мол, иди к клиенту, а то он уйдет. Я выхожу к Момину заплаканная, говорю: «Я не пойду к этому гостю». А он: «Пойдешь. Он извинится». Я умылась, подкрасилась. Села снова за столик к этому уроду.
— Извинился? — испуганно спросила Ольга.
Она устало подперла голову рукой:
— Да извиниться-то — извинился. Но как? Через губу говорит: «Ну извини, что это ты такая обидчивая?». Я до сих пор не пойму, за что он мне так влепил внушительно. От радости, что девушка у него такая хорошая?! Или от досады, что они поссорились?! Не знаю, — она вздохнула, потом как будто чуть-чуть приободрилась, — Ничего, девочки, не падайте духом. Такие люди — исключение. Первый месяц, конечно, самый трудный. А позже уже и гости свои у вас будут, и японский подучите. Надо ко всему быть готовыми, но бояться не нужно.
— А как не бояться, когда сидишь с иностранцем и не знаешь его языка. Да и о чем говорить с чужим человеком? — развела руками Ольга.
— Ну, конечно, девочки, если вы будете сидеть сложа руки и молчать, к вам никогда не будут ходить люди. К примеру, приходит гость после работы. Он ждет, что ты будешь ему сочувствовать. Вот ты и говоришь ему: «Бедненький, устал? Ну отдохни, отдохни». Делаешь ему