разрезом глаз. Но вдавленные переносицы и размазанные носы с большими, будто опухшими, ноздрями сильно отличали филиппинок от японок.
Стоял табачный чад. По ковровому покрытию с невозмутимым видом прополз таракан. Никто не обращал на него внимания. Всё это так противоречило тому великолепию, которое царило в Японии, что сложно совмещалось в мозгу.
Откуда-то из глубины зала вышел человек необъятных размеров. Очень маленький и очень толстый. Мужчина поприветствовал нас сдержанным кивком головы. Мы тоже кивнули и представились, как учила Танака. Администратор достал какие-то документы, и все трое, Танака, толстый человек и администратор, перелистывая бумаги, о чем-то бурно толковали. Иногда бросали на нас откровенно-оценивающие взгляды и снова что-то зачитывали вслух. Мы так конфузились, что не знали, куда девать руки и ноги.
В углу на маленьком диванчике сидели две европейки. Шатенка и блондинка. В зале больше не было европейских лиц. Но мы не были уверены, что эти две девушки русские, поэтому не отваживались с ними заговорить. Одна из них сказала с улыбкой:
— Девочки, привет, вы впервые приехали работать?
— Да, мы только с самолета, — ответила Ольга.
— А мы сегодня последний день здесь работаем. Вас тут все ждали, — сказала беленькая девушка.
Я удивилась:
— Ждали? А вы?
— А нас перебрасывают в другой клуб.
— Кроме вас здесь нет русских? — спросила Оля.
— Нет, нас трое, но у третьей сегодня выходной. Вас, наверно, сейчас повезут в апартаменты, вы её увидите. Она дома, — сказала тёмненькая девушка.
Они выглядели какими-то напряженными и даже надломленными. Будто работа была пугающей и невыносимой для них. Я спросила, почему-то, шепотом:
— Ну как вам работа? Нормально?
Они переглянулись и невесело улыбнулись:
— Да терпимо.
— О чем говорит этот толстый мужчина с Танакой? — продолжала я шептать.
— Они обсуждают вашу внешность. Говорят, что вы красивые, — перевели девушки, — Только это не мужчина, — они хихикнули.
— Вот этот толстый?! — я не поверила.
— Ну да, вот эта толстая… женщина.
Я вопросительно посмотрела на Ольгу. Мне стало казаться, что надо мной издеваются. Оля бросила на толстого человека короткий взгляд и кивнула, соглашаясь:
— Да, это тётка.
— Но как же? — пыталась я возражать.
— Посмотри на ее руки, — сказала Оля.
Руки были совсем женские. Нежные и крошечные. И голос был женский. Но часы на руках и одежда, всё было мужским. Нам объяснили, что эту женщину называют Ёдоясан, и она курирует всю работу клуба. Её манеры, резкие движения, курение на ходу, говорили о том, что она категорически не желает осознавать себя женщиной.
В клуб вошли двое японцев, и все вдруг неестественно-сладкими голосами запели: «Ираша имасэ-э-э! Ираша имасэ-э-э».
— Что это значит? — прошептала я.
— Добро пожаловать, — тихонько проговорила светловолосая девушка.
— И все так должны говорить?
— Обязательно.
— Щаз… Вот ещё я бисер не метала…
Администратор жестом показал русским идти работать. Девушки поднялись и направились к гостям. Потом оглянулись и сказали с невыразимой теплотой и состраданием:
— Девочки, ну, счастливо! Удачи вам! Держитесь, всё это можно пережить.
От этих слов мне стало холодно где-то внутри в районе желудка. Хотелось выскочить из клуба и бежать без оглядки в каком-нибудь неизвестном направлении. Но в этом не было нужды. Танака всё обсудила и сказала, что нам пора идти.
IV
Нас привели в ресторан европейской кухни. В переполненном кафе пришлось несколько минут ждать, пока освободится столик. Сложно было поверить, что все эти люди по собственной инициативе пришли сюда в такой поздний час набить желудки. За соседним столиком спал мужчина прямо с газетой в руках. Очки у него съехали на нос, а в пепельнице дымилась почти до фильтра истлевшая сигарета. За столом подальше сидела спящая девушка с кружкой кофе. Рука съехала вниз, и кофе медленно вытекал через наклонившийся краешек. Что заставляло этих людей так себя истязать?! Что им мешало пойти домой и как следует выспаться перед работой, понять было сложно. Впрочем, остальные люди были бодры, смеялись, выпивали и не собирались идти домой. Было три часа ночи. Это был будний день. Но в Кавасаки, как, впрочем, и во всей Японии, никто спать как будто не собирался. Танака заказала себе салат, а нам — гигантские порции, как для слонов, с пловом и жареными яйцами. Мы были голодные, но от усталости и перевозбуждения не могли есть. Ноги подкашивались от слабости. Глаза самопроизвольно закрывались.
— Поднимите мне ве-еки! — промычала Ольга басом и раздула ноздри.
Я стала поднимать ей брови, чтобы у нее открылись глаза. Танака взяла салфетку и написала на ней наш режим работы.
— Рабочий день с семи вечера до четырех утра, — пояснила она, тыча в салфетку.
— Выходные — каждое воскресенье? — спросила я.
Она отрицательно покачала головой:
— Только два выходных в месяц. И в какие дни — решает Ёдоясан.
— А можно было бы мне найти ещё одну работу? Полы мыть, к примеру? — сказала я.
Она подпрыгнула на стуле:
— Нет! У тебя только с нами рабочий контракт! Мы всё оплачивали!
— Хорошо, хорошо, — успокоила я её.
— Ваш макияж очень слабый. Только ресницы. Это неправильно. Надо много-много! — она выпятила губы, чтобы показать акценты, — Яркая помада. Понимаешь? И большие глаза! Мазать глаза надо сильно. И каждый день разные вечерние платья. Вы много привезли одежды?
— Да, да. И платья, и брюки.
— Только платья, — отрезала она, — Вы — леди! Стричься тоже нельзя. У тебя длинные волосы, — обратилась она к Ольге, — Это хорошо. Но чёрные волосы — это плохо. У всех японцев чёрные волосы. Поэтому японцы любят блондинок. Ты должна перекраситься в светлый.
— Да как я перекрашусь, — возмутилась Ольга, — скажи ей, что я брюнетка от природы!
Я собралась было перевести, но Танаке было достаточно интонаций Ольги, чтобы понять смысл сказанного.
— Не хочешь краситься — не надо, — ответила она зло, — Но гостей у тебя не будет, хоть ты и хорошенькая.