Читать интересную книгу Ели халву, да горько во рту - Елена Семёнова

Доктор поднялся и приблизился к полке. На ней, действительно, стояла старая фотография, на которой были запечатлены статный господин средних лет в мундире и с пышными усами и бакенбардами и женщина, не утратившая красоты, несмотря на годы, с лицом, чем-то напоминающим Сикстинскую мадонну.

– Хороша, не правда ли? – улыбнулся Каринский.

– Да… – протянул Жигамонт.

– Она родила мне троих сыновей и дочь. Девочка умерла ещё ребёнком, а сыновья… – старик вздохнул. – Машенька немного похожа на неё, вы не находите?

– Сходство, определённо, есть, – кивнул доктор.

– Скажите, голубчик, вы долго собираетесь пробыть в Олицах?

– Надеюсь задержаться на какое-то время.

– Это дивно, дивно! – обрадовался Алексей Львович. – Только позвольте вас предостеречь, дорогой Георгий Павлович.

– От чего?

Каринский поднёс палец к губам и прошептал с заговорщическим видом:

– В нашем доме появился призрак! Да-да, голубчик! Машенька видела его собственными глазами и ужасно перепугалась. Фоминична потом отпаивала её лечебным настоем. И ещё три человека видели этот фантом! Только они все не знают, что это. А я знаю!

– Знаете?

– Знаю!

– И что же есть этот фантом?

– Это белая дама! – торжествующе объявил старик, внимательно следя за реакцией собеседника.

– Белая дама? – изумился тот.

– Абсолюман10, голубчик!

– А кто такая белая дама?

– О, мой милый! Сразу видно, что вы не служили в гвардии! – Каринский нагнулся к уху Жигамонта и прошептал уже совсем тихо: – Белая дама – это смерть, доктор! В полку наш командир часто повторял нам: «Кавалергарды, берегитесь: Белая Дама смотрит на вас!»

– Ах, дедушка, какие страшные вещи вы рассказываете! Мне опять будут сниться кошмары, – подала голос Маша, не отрываясь от рукоделья.

– Прости, душечка. Я лишь хотел предупредить доктора, чтобы уберечь его от неприятной встречи. Мой вам совет, голубчик, не выходите поздней ночью из вашей комнаты и запирайте её на ключ. От греха, как говорится, подальше.

– Спасибо за заботу, Алексей Львович. Хотя, признаться, мне было бы любопытно взглянуть на эту белую даму…

– Браво, браво, голубчик! – просиял Каринский, успевший за время недолгой беседы уже полюбить гостя. – Слова настоящего гусара! Будь я немного моложе, и сам бы нарочно вышел ночью в коридор, чтобы выследить наше привидение! Если вы вдруг решитесь на такое, чего я вам всё-таки не посоветую, то не ведите себя вызывающе. Может, и обойдётся.

– Спасибо за совет, дорогой Алексей Львович. Я непременно учту его, если всё-таки решусь на это отважное дело!

– В таком случае предлагаю тост за боевой дух! – рассмеялся Каринский, разливая наливку. – Ей-богу, голубчик, вы мне очень понравились!

– Будьте уверены, что это взаимно.

Елизавета Борисовна Олицкая была женщиной неутомимой и деятельной. Большой знаток женской души, Иван Сергеевич Тургенев, разделивший образованных русских людей на «гамлетов» и «донкихотов», с огорчением отмечал, что среди мужчин превалирует первый тип, тип углублённых в себя мыслителей, не способных к действию, тогда как русские женщины часто являют собой обратное. Немало деятельных женщин вывел писатель на страницах своих книг. Одни из них искали мужчину, дабы идти за ним и сопутствовать в любых испытаниях, вдохновляя своего избранника и внушая ему веру в себя, другие эмансипировались, ударялись в революцию… Елизавета Борисовна всю свою энергию отдавала ведению хозяйства. Муж княгини был старше её на целых тридцать лет и был сверстником дяди Алексея Львовича, с которым приятельствовал. Склонности к ведению хозяйства князь не питал никогда, предпочитая предаваться более благородным занятиям, а потому не мог нахвалиться на молодую жену, взявшую бразды правления поместьем в свои руки. Прежде Олицким принадлежало гораздо меньше земли, и она была приведена в изрядное разорение. Однако, княгиня исправила это положение, продав собственное родовое имение Каринки, а на вырученные деньги скупив земли окрест Олиц.

Елизавета Борисовна сама вникала во все тонкости ведения хозяйства, не ленясь объезжать свои владения, не брезгуя разговаривать со своими мужиками, изучая литературу, посвящённую аграрным вопросам.

– Не барыня, а барин в юбке, – говорили о ней.

Умная и волевая хозяйка самолично проверяла счета, не доверяя управляющему и следя, чтобы он «воровал да не заворовывался». Благодаря её неусыпным трудам, дела в имении вскоре пошли в гору. Елизавета Борисовна стремилась улучшить быт своих крестьян, открыла школу для их детей, завела небольшую больницу, заведовать которой был поставлен ссыльный за народничество врач. Пропаганды народников Олицкая не опасалась.

– Охальные речи там страшны, где порядка нет, где люди впроголодь живут и потому злы. А мои крестьяне, слава Богу, сыты. Нищих нет среди них. В имении моём всё устроено. Я своих мужиков знаю, и они знают меня. Знают, что их барыня о них заботится, работает не покладая рук. Не пойдут они супротив меня. А если и смутятся, так уж я найду способ их смущение рассеять, – говорила Елизавета Борисовна.

Крестьяне барыню, в самом деле, уважали, побаивались и любили. Нередко она бывала на их свадьбах, крестинах, подчас и сама выступая в роли крёстной.

Соседские помещики с завистью поглядывали в сторону владений княгини Олицкой. Елизавета Борисовна знала, что они недолюбливали её. Недолюбливали за всё: за «везение», благодаря которому она сделалась княгиней, за умение хозяйствовать, за независимый нрав и острый язык… Олицкая платила им тем же. Она редко навещала кого-либо, сторонилась светских мероприятий, держалась особняком, отчего слыла гордячкой.

– Пусть пустоплясы на балах скачут, а я рабочая лошадка, мне делом заниматься нужно, – парировала княгиня.

Но годы брали своё, и нет-нет, а вздыхала Елизавета Борисовна, оторвавшись от расчётных книг о том, что пролетела её молодость, пронеслись мимо неё балы и увеселения, а труд её и продолжить некому, не на кого положиться…

Вечерело. Олицкая отодвинула блюдо с грильяжем, потянула затёкшую спину, откинулась на спинку кресла, посмотрела на большой портрет Екатерины Великой, висевший над каминной полкой, и поманила рукой спавшего на бархатной подушке с кисточками шпица:

– Косолапушка, иди сюда скорее…

Шпиц подбежал, княгиня подхватила его, прижала к груди, поцеловала в хитрую мордочку:

– Зайка-зайка-чумазайка…

– Ваш шпиц, прелестный шпиц, не более напёрстка! Его погладил я: как шёлковая шёрстка! – раздался бодрый голос, и на пороге кабинета возник доктор Жигамонт, уже переодевшийся к ужину.

– А, милый Жорж, вы кстати, – улыбнулась Елизавета Борисовна. – Давайте сыграем с вами партию, покуда не было гонга к ужину.

– Гонга?

– Да… Владимир завёл этот обычай. На англицкий манер, – Олицкая поморщилась. – Надоело мне это англоманство… А, впрочем, чёрт с ним… Шахматы лежат на каминной полке.

Жигамонт взял коробку и поставил её на стол перед княгиней, пододвинув кресло и опустившись в него.

– Расставляйте, – сказала Елизавета Борисовна. – Обратите внимание, какая искусная работа. Эти шахматы принадлежали ещё моему деду.

Георгий Павлович проворно расставил затейливо вырезанные костяные фигуры на доске и заметил:

– У вас усталый вид, драгоценная Елизавета Борисовна.

– Ходите, доктор… Как прошёл день? Полагаю, вы провели его в обществе дяди?

– Вы угадали.

– И как он вам понравился?

– Алексей Львович, по-моему, замечательный человек и редкий собеседник. Я слушал его более двух часов и даже не утомился, хотя обычно столь долгие беседы действуют на меня усыпляюще. И с удовольствием бы слушал ещё.

– Да, дядя редкий рассказчик. Жаль, что у меня так мало времени… Впрочем, я не раз слышала все его рассказы. Надеюсь, он всё-таки запишет их.

– Я тоже на это надеюсь. Вам шах, княгиня, – отозвался доктор, закуривая трубку.

Елизавета Борисовна проворно проделала рокировку:

– А как вам понравилась наша Машенька?

– Милая девушка, но очень дичится. Кстати, ваш дядя дал мне ценные рекомендации по выслеживанию белой дамы.

– Что вы говорите? Что ж, я не буду против, если вы её выследите. Мне порядком надоел этот цирк…

– Любезная Елизавета Борисовна, вам не жаль рисковать моей жизнью? – шутливо осведомился Жигамонт.

– У вас есть оружие, милый доктор?

– Я врач, а не полицейский. Моё единственное оружие – моя трость.

– Негусто. Но вы умеете стрелять?

– Немного. Признаться, я лучше владею рапирой. В молодости один мой хороший друг давал мне уроки, и я оказался способным учеником.

– Я предпочитаю револьвер клинку. И будьте уверены, милый Жорж, если эта белая тварь встретится мне, то я не промахнусь. У меня рука твёрдая, и глаз – верный. Шах!

– Браво, княгиня! Вы пользуетесь тем, что я отвлекаюсь на беседу с вами.