— Ну и навел ты вчера шороху! Действительно тигр! — продолжал Ши Шелам, раскладывая на столе аппетитные лепешки, сыр, не очень-то любимую Конаном копченую рыбу и несколько круглых желтовато-зеленых фруктов, которых киммерийцу видеть до сих пор не приходилось. — Тебе некоторое время лучше не показываться в районе Восточного рынка, клянусь Белом, да и вообще нужно будет держаться подальше от тех кварталов. Там вчера вечером кто-то укокошил пяток стражников, а это даже в славном Шадизаре происходит не каждый день, понимаешь? Возможно, ты к этому непричастен, — хитро прищурился Шелам. Видно было, что уж он-то ничуть не сомневается в том, чьих это рук дело. — Сегодня с самого утра стражники обходят все дома в Восточном квартале и пытаются что-нибудь вынюхать, на Аренджунском базаре только об этом и говорят. В Пустыньку-то они носа не сунут, здесь их и больше пяти пропадало, случалось, — усмехнулся Ловкач. — Ну да ладно, давай лучше позавтракаем, затем я найду тебе кое-что из одежды, а потом уж обсудим наши дела.
Киммерийца никогда в жизни не приходилось дважды приглашать к трапезе. Через очень короткое время все, что было на столе, благополучно перекочевало в их желудки.
— Я так и думал, что ты успеешь как следует проголодаться со вчерашнего вечера, когда ты умял целого барашка, — довольно улыбаясь, проговорил Ши Шелам.
— Я целых три дня не ел, — счел нужным объяснить Конан. — Но вино в этой таверне не бог весть какое.
— Конечно, — кивнул Ши Шелам, — но зато там чувствуешь себя спокойно, можно и о делах поговорить, а если что, смыться легко через задний двор. Абулетес свой человек, не продаст, клянусь Белом. А теперь подожди немного, я поищу тебе одежду, хотя это непросто — у нас в Заморе не часто встретишь такого буйвола, как ты.
— Чем тебе не нравится моя одежда, обглодыш? — усмехнувшись, поддел его Конан. Со времени их встречи не прошло еще и полудня, но они обходились друг с другом вполне по-приятельски. Ши Шеламу было лет тридцать, но рядом с варваром он выглядел ребенком: невысокий, тощий, смуглый, как все заморийцы. До того, как стать одним из самых ловких и удачливых скупщиков краденого в городе воров Шадизаре, кем он только не был: служил у купца, потом попал на хлопковые плантации, ходил с караванами в Офир и Коринфию — словом, повидал достаточно. Об этом киммериец узнал из его рассказа вчера по пути от веселого дома до таверны Абулетеса.
— Чем больше ты будешь походить на нас, тем лучше, — объяснил Ловкач. — Из-за твоей накидки на голое тело любой поймет, что ты не местный: еще лето не наступило, ночью прохладно, здесь сейчас одеваются потеплее. Я тебе подыщу шаровары, рубаху и безрукавку да плащ поприличнее, не так будешь бросаться в глаза. Постараюсь найти такое, чтобы тебе подошло. — При последних словах замориец с сомнением окинул взглядом приятеля и, махнув рукой, вышел из лачуги.
Конан последовал вслед за ним во дворик. Прищурив глаза от яркого солнца, юноша с удовольствием потянулся.
«Ну что ж, — размышлял киммериец, — дела обстоят совсем неплохо. Ловкач обещал познакомить с предводителем одной шайки, глядишь, все образуется как надо. Зря, что ли, я притащился сюда, в этот разбойничий город?»
Конан присел, прислонившись спиной к стене дома, и предался мечтам, греясь под ласковыми лучами Глаза Митры. Все шло хорошо, напряжение последних дней спало, и ему уже стало казаться, что не было ни гиперборейских казарм, ни кровавых гладиаторских боев, ни бегства от стаи голодных волков по ледяной пустыне, ни страшилища в склепе — не было ничего, только теплое солнце и ощущение приятной тяжести в желудке.
Конечно, он постигнет ремесло воров, спору нет, но не только за этим он пришел в Город Негодяев. Словно наяву вновь увидел он вендийского мудреца и дымок от костра, сквозь который мерцали звезды. У старца, которого звали Чиндара Хон, были худые, темные от времени, словно прокопченные руки, и когда он вздымал их к небу, широко разводя в стороны, то казалось, что он пытается снять эти звезды своими скрюченными пальцами.
Они развели огонь на опушке леса, и под треск прогоравших сучьев тихим голосом Чиндара Хон поведал ему много древних и удивительных историй, одна из которых, произведшая неизгладимое впечатление на душу варвара, и явилась одной из причин, приведших Конана в Шадизар.
«В давнюю пору, — рассказывал старик, — никто не помнит, как давно это было, может быть, даже в те времена, когда Светлоокий Митра еще не отлучил Сета от своего благословения — в Вендии жил богатый купец. Снаряжал он богатые караваны и на север, и на юг, и на восток — в Кхитай. И везде торговлю вел большую и прибыльную, богател с каждым годом. Дом у него был большой и красивый, и сад, и диковины разные, со всего света. Наложницы его были одна другой краше, и если одна пела, как соловей, то другая танцем своим завораживала до изнеможения, а третья вышивала лучше, чем кхитайские мастерицы, а четвертая… — тут старик сделал паузу и, раскинув руки, показал то, что словами не объяснить, — словом, все было у этого купца. Кроме одного — боги не даровали ему самой великой радости, детей.
Хотя, сказать надо, что был человек он благочестивый и богобоязненный, и слава о нем распространилась далеко за вендийскими границами. Почему-то боги не наградили до сих пор его за праведную жизнь. Но неисповедимы пути богов, и недоступны они нашему слабому разуму.
Взмолился купец, воззвал к богам, и Податель Жизни смилостивился над ним и послал ему сына. Не чаял души в нем отец, лучшие мудрецы обучали его наукам, храбрейшие воины воспитывали его дух и закаляли тело. Когда вырос и возмужал юноша, отец отправил сына с караваном, чтобы обучился он делу купеческому, чтобы в надежные руки перешло то, что тяжким трудом, усердием и помощью богов нажито.
Когда покидал сын свой дом, отец надел ему на руку кольцо, которое, в свою очередь, получил от своего отца, тот от своего — в общем, с незапамятных времен переходил этот перстень из поколения в поколение. И сказано было следующее:
— Перстень этот дорог не камнем своим и не видом необычным. Охранит он тебя от невзгод всяческих. Пока мой дар с тобой — будь спокоен, но никогда не снимай его с руки и не отдавай никому.
Перстень, какого-то серебристого тяжелого металла, был необычным: украшали его непонятные знаки, а внутри находился камень дивной красоты — огромный сапфир глубокого синего цвета — как твои глаза», — добавил старик, внимательно посмотрев на киммерийца.
«Сын несколько лет ходил с караванами, обучился ремеслу купца, да так, что известность и достоинства его стали даже затмевать славу отца. Но так и должно быть, слава Великому Митре, ибо если бы не были наши сыновья лучше нас, то так и пребывал бы род человеческий в дикости». Старец опять воздел руки к небесам, как бы желая, чтобы они подтвердили его слова, но ни грома, ни молний с небес не последовало, и рассказчик продолжил: