Помолчал Гриша. Помолчала Кристина. Любопытство и злость умерли. Осталось одно страдание.
— Я вас не очень своими откровениями замучил?
Кристина отрицательно покачала головой. Она бы, может быть, и ответила. Но побоялась заплакать. Ей, чтобы заплакать, надо что-то сказать. А чтобы не заплакать, надо промолчать.
— Спасибо. А вас как зовут?
Кристина отмахнулась, дескать, не важно.
— Это правильно, — сказал Гриша. — Молчаливая, безымянная, загадочная пирн… принцесса подобрала несчастного юношу в тапочках и везёт его в город. К верному другу.
«Это что ещё за друг, Васька, что ли, Булкин?»
— Вы меня поближе к Чертанову не подвезёте?
«Значит, к Вовке…»
Это — ко мне. Скажу, забегая вперёд: Гриша в эту ночь приехал ко мне.
Кристина утвердительно кивнула.
— Спасибо вам, девушка, большое. Вы очень добрая девушка.
Кристина махнула рукой: ерунда, мол.
— Я деньги у друга возьму. Поднимусь, возьму, спущусь — и вам отдам. Очень быстро.
Кристина опять махнула рукой. Гриша с чувством, выраженным в сиплом присвисте, вздохнул:
— Вы очень хорошая! Спасибо вам!
Он, щурясь, глядел в окно.
— А где это мы?… А! Узнал. Вот она — дура полосатая в сорок этажей. Построили, тоже… Пет…петн…пентхауз… Высадите меня, пожалуйста, здесь. Тут близко. Я пешком.
Кристина затормозила. Гриша внезапно как-то боднул лбом воздух и сказал, почему-то сердито:
— А можно я вас… понце… поцелую?..
Користина отрицательно покачала головой. Решительно. Как партизанка на допросе.
— Ну, хотя бы… руку…
Кристина опять показала: нет. Гриша вздохнул. Отчего-то удовлетворённо.
— И правильно. Спасибо. Ведь это тогда была бы… чуть-чуть ну… типа, измена? Да? Да, была бы. А я Христе не хочу изменять. Не-е-ет! Я бы себе это… никогда не простил. Лучше уж пусть так. По-честному. Да. До свидания, девушка. Спасибо вам, Большое Человеческое Спасибо.
Он вышел, держа руку у груди, и побрёл, прямо с рукой на груди и пошатываясь, куда-то в сторону детского магазина «Кораблик». Кристина, как писали в советских романах, «долго смотрела ему вслед». Потом с нежным упрёком шепнула:
— Гришенька… — и заплакала.
Эту ночь Гриша, как я уже сказал, провёл у меня. Через полчаса после того, как он пришёл, позвонила Кристина и всё мне рассказала.
— Только не говори ему, что это была я.
— Не скажу, Кристинчик.
А потом на кухне ту же историю рассказал мне Гриша.
— Только не говори ей, что я того… ну… целоваться предлагал…
— Не буду, Гришань.
Поскольку эту историю я изучил, так сказать, в двухмерном пространстве, то, добавив ещё одно, своё измерение, — добился трёхмерного эффекта. Стереоскопического.
На следующий день Гриша, конечно же, вернулся к Христе. Живут они дружно. Никаких выяснений отношений между ними больше нет. Но вместо Гриши Кристина теперь часами говорит по телефону со мной:
— Давай, Вовка, будем с тобой обсуждать наши с Гришей отношения. Наши с Гришей отношения, Вовка, безумно, ужасно осложнились за последние трое суток…
Я кладу на стол трубку, из которой мерно моросит Кристинин рассказ про отношения, и открываю конспекты лекций, которые завтра я буду читать студентам.
Именно «буду читать», а не «прочитаю». Для студентов, думаю, звучит страшновато.
Аси нет
Ася Печерица, моя приятельница по университету, — очень невезучая. Неудачница. Это бывает. По себе знаю.
Вообще-то я не понимаю, что такое «неудачник». Бывает, что человеку по жизни не везет, а он счастливый. И наоборот: пруха обормоту — сказочная, а он вечно в депрессии. Темное это дело. Но предположим, что все-таки есть люди везучие и невезучие. О везучих людях говорить скучно и неинтересно, а вот о лузерах — одно удовольствие.
Невезучие люди бывают разные. Но в целом, по моим скромным наблюдениям, их можно разделить на два типа.
Одни всю жизнь страдают от своего невезения. Ноют, плачут, обижаются. Достают окружающих.
Другие — над своими неудачами ржут, тем самым продлевая себе жизнь и улучшая цвет лица. Мало того: они просто не могут без лузерства. Если вдруг с ними хотя бы день не происходит ничего невезучего, они начинают тревожиться, потому что — непорядок. Кроме того, такие люди вообще склонны относиться ко всему на свете весело.
То есть всех неудачников можно разделить на неудачников-пьеро и неудачников-арлекино.
Ася (в отличие от меня, типичного пьерошки, который упорно прикидывается залихватским арлекино) относится ко второй категории. Более жизнерадостного человека я никогда не встречал.
Общую невезучесть Ася унаследовала у своей мамы, Татьяны Ивановны, которая, наоборот, классический пьеро. Ее (Татьяны Ивановны) недолгий (двухлетний) муж, Семен Сергеевич, автор Аси, а также хронический бабник, алиментщик и игроман, говорил: «Таня — тихая, как моль, и несчастная, как окурок».
Помню, как ни позвоню Асе домой, слышу плачущий бас Татьяны Ивановны:
— Аси нет.
И тут же Асин колокольчик:
— Мам, дай сюда… Привет, Вовешка, дай денег немножко…
Семен Сергеевич всю жизнь был классическим жизнеутверждающим балбесом. Даже в тюрьме, куда он все-таки сел за неуплату алиментов, Семен Сергеевич (кликуха — «Лыба») заведовал художественной самодеятельностью и был массовиком-затейником.
А Ася стала удачным гибридом мамы и папы.
Аська вообще умеет во всем видеть смешное. И находит его в самых неожиданных местах.
Помню, как-то раз мы, студенты (была вторая половина восьмидесятых), на день филолога стояли в длиннющей очереди за вином. Стоим уже больше часа. Обстановочка, мягко говоря, стрессовая. Вино, говорят, кончается. Все кругом злые, как голодные бульдоги. А Аська ржет. В чем дело?
Оказывается, она втихаря сняла со стены официальную бумажку (такие, кстати, и сейчас еще висят, особенно в сельмагах), где черным по белому угрожающе пропечатано, что «алкоголь разрушающе действует на сердце, печень, почки, желудок, головной мозг и другие органы пищеварения».
Вина нам не досталось: кончилось прямо перед нами. Наши органы пищеварения в виде головного мозга остались неразрушенными. Но больше мы Асю с собой в очереди за вином никогда не брали.
Личная жизнь у Аськи, естественно, не сложилась и вряд ли уже сложится.
Еще на студенческой картошке ей очень понравился один ангелоподобный юноша Ваня из Сибири. Физик. С филологом Асей они романтично собирали свеклу.
Сентябрь. Аквамариновое небо. Нежные, лениво-золотистые молнии паутинок томятся в теплом воздухе. Поле. Сладко пахнет землей и соляркой (обожаю это сочетание). Кругом — груды свеклы, похожей на жирные уснувшие кометы.
Ася и Ваня, взявшись за руки, идут в счастливую даль. Даль — это бывший свинарник, оборудованный под барак для студентов.
— Надоела мне эта свекла́, - говорит ангел-физик Ваня.
— Ваня… не «свекла́», а «свёкла», — мягко парирует Ася. Ее любящее девичье сердце вступает в конфликт с филологическими мозгами. И другими органами пищеварения.
— А! Наплювать. Все равно свиня́м пойдет…
— Ваня… не «наплювать», а «наплевать». И не «свиня́м», а «сви́ньям» — постепенно затухает Ася.
— Дак то ж одноимённо… Где букву ни ударь — смысел ровный.
На этом роман с Ваней закончился.
Потом у Аси было еще много романов. И они продолжаются до сих пор. Но — всё «одноимённо». Но Асе — «наплювать».
Самый последний раз у Аси возник роман в городе Париже.
Дело в том, что у Аси всегда была одна заветная мечта — отметить день рождения в Париже. Желательно — юбилей.
Не удержусь и скажу: по мне Асина мечта не то чтобы пошловатая, но какая-то слишком плоская, что ли.
Я, скажу честно, к Парижу остался равнодушен. Такое ощущение, что Париж как бы выветрился. Сдулся. Что-то по-настоящему щемящее в нем действительно было. Может быть, лет сто назад. Даже пятьдесят. Это чувствуешь, и даже немного жалко, что не застал. А сейчас… Город — как молодящийся старичок, экс-сердцеед. Плейбой с простатитом. Да к тому же жадный, чопорный, капризный, брюзгливый. Конечно, это дело вкуса, но мне больше по душе Прага или, скажем, Неаполь. А еще лучше Ярославль с Новгородом. Не говоря уже о Москве. А в Париже опять же кругом — французы. Как в том самом старом анекдоте. Помните? Решил Господь Бог сотворить самую прекрасную в мире страну и сотворил Францию. Посмотрел-посмотрел на дело рук своих и думает: нет, слишком хорошо, перебор. И населил Францию французами.
Но все это, как говорится, мои проблемы. Старею, выветриваюсь, брюзжу. Как Париж.
Переубеждать Аську я, разумеется, не стал. Мечты, даже самые завалящие, должны осуществляться. Особенно женские. И вот в свой сорокалетний юбилей Ася полетела в свою плейбойскую мечту. На неделю. Вместе со своей «закадыкой» Маней Запаровой, тоже ветераном невезения, но из разряда пьеро. У неудачников, к слову сказать, есть свои специализации. Маня — заслуженный мастер по переломам рук и ног, простудам, отравлениям, покусаниям осами и падениям на голову всевозможных полок и люстр.