Проработку главной темы в тот вечер Уткин все-таки затеял, но издалека. Он попросил Матвеича рассказать про прошлое Лопухов, когда народ еще здесь жил и работал; какие профессии были самыми востребованными, как свободное время коротали и почему все в конце концов уехали. Костян Матвеевич, хоть и был мужиком закрытым, отвечал охотно, ведь тема про родные места всегда греет. Поговорили о многом, и после застолья Уткин – это было уже что-то! – узнал судьбу всех четырех поселенок – Ольги Иванны, Прасковьи, Зинаидки и Альбинки.
– Рассказать бы людям про вашу необычную деревню, – сделал он пробную попытку, прежде чем отправиться спать в комнату, где ему постелил хозяин.
– Да что же в ней необычного? – удивился Костян Матвеевич.
– Сам знаешь, – подмигнул Уткин.
– А, это! – диковато хохотнул его собеседник. – Ну, это слишком! Срам! Вокруг все коситься начнут, будто мы прокаженные.
– Ладно, время позднее, – тяжко вздохнул Уткин, получив ожидаемый ответ.
– Поговорим еще. Если в гости как-нибудь заеду – примешь?
– Спрашиваешь, ёх-тибидох! Рад буду. Скучно мне тут, а с тобой посидеть интересно, кхе-кхе, – издал неловкий смешок Костян Матвеевич.
Наутро Уткин уехал.
Канитель с выделением средств, как показало время, сыграла Уткину только на руку. Выдай Вероника Кузьминична деньги именно тогда, когда Уткин нанес ей последний визит, – никакой передачи бы не получилось. Уламывать Костяна Матвеевича, а самое главное, бабок – Уткин не зря боялся, что они заартачатся, – пришлось очень и очень долго, аж до следующего лета. Но Уткин не был бы хорошим журналистом, если бы действовал на авось. Он частенько появлялся у Матвеича, и ночевать у него оставался – и вот как-то раз механизм сработал. На дворе стояла осень. Уткин проснулся в своей гостевой комнате от женского голоса: к Матвеичу «за этим делом» пришла очередная клиентка. Что это была не Альбинка – точно: ее голос Уткин помнил. Он взглянул на часы: конечно, одиннадцать утра! Проспал! А в городе еще дела! Накануне они хоть и засиделись допоздна, но чтобы вот так разоспаться – это слишком. Но нет худа без добра, подумал Уткин. Раз так вышло – может, сегодня и удастся «раскрутить колесо истории».
Уткин решил не подавать признаков жизни, тем более что Костяну его общество было сейчас совершенно ни к чему. Да и вариант, что Матвеич попросит его выйти на улицу во время «сеанса», тоже исключался. Ему бы и в голову не пришло прогонять гостя, ведь Уткин знал, что Костян Матвеевич относится к бабкам как к рабочему материалу и считает секс с ними подобием производственного процесса. С тем же чувством он мог высморкаться или за ухом почесать. Когда топчан в комнате Матвеича мерно заскрипел, Уткин стал обдумывать, что ему предпринять, когда процесс закончится. Ведь это первая возможность установить контакт с женским населением. Давнишний приход Альбинки, когда Уткин еще ничего не знал про пикантные отношения односельчан, не в счет. Надо уже сегодня завязать разговор и вовлечь в него незнакомку, а главное – расположить ее к себе. Так, глядишь, и удастся перейти к более сложной задаче. «Потихоньку, полегоньку – глядишь, и уломаешь», – пробежало у него в голове. Скрипение длилось минут пять, потом из комнаты Матвеича донесся коровий стон, и буквально через секунды в коридорчике послышались шаги: женская поступь была легкой и проворной, а та, что за ней, мужская, грузнее и тяжелее. «Так быстро с топчана спрыгнули? Наверное, и одежду с себя не снимали», – отметил про себя Уткин. Когда пара удалилась на кухню, прикрыв за собой дверь, он еще не знал, что делать, однако вышел из своего убежища и громко сказал:
– Костян, ты часом не на кухне? Чайком не угостишь?
– А, проснулся? Заходи, заходи! – прозвучало в ответ.
Уткин, застегивая крючок на старых брюках – их он теперь одевал крайне редко, например, на такие поездки как в Лопухи или дома в магазин, но выбрасывать было еще жалко – вошел в кухню и с деланным удивлением взглянул на новую бабку, будто не подозревал, что у Матвеича гости.
– Знакомьтесь, – сказал Костян Матвеевич. – Это мой друг Уткин Степан, журналист из Курска, – а это вот Прасковья.
Подсохшая пожилая женщина, вполне возможно, привлекательная в далеком прошлом, пристыжено кивнула.
– А мы тут чай затеяли по-суседски! Садись, садись, Степа, – пригласил Матвеич и выдвинул из-под стола табуретку. По предельно обыденному поведению хозяина, без неловких пауз, отводимых в сторону глаз и прочих штучек было ясно: его не колышет, знает Уткин про случку или нет.
Уткину в то утро улыбнулась судьба. А как без нее? Без нее и не было бы всей этой истории! Произошло следующее: он бодро подошел к табуретке и размашисто сел. Раздался короткий треск, и Матвеич с Прасковьей обомлели: из-под разодранного шва, что скреплял обе брючины под ширинкой, вылезли на всеобщее обозрение Степины голубые «боксеры» с рисунком.
– Ой! – вскрикнула Прасковья, прикрыв рот ладошкой.
– Вот это да! – охнул Костян Матвеевич. – Для знакомства самое оно!
Уткин посмотрел на брюки и инстинктивно сжал ляжки. Первой опомнилась Прасковья: в таких ситуациях женщины всегда быстрее соображают.
– Что ж делать-то? Вам же в город, наверное, ехать!
И для подтверждения своей догадки взглянула на Уткина.
– Ехать! – подтвердил тот. И, быстро смекнув, соврал: «А у меня еще важная встреча сегодня, прямо от вас туда собирался. Зашить бы! Хоть символически, чтоб только держалось. Сможем?»
Прасковья под одобрительным взглядом Матвеича засуетилась, встала из-за стола и сказала:
– Ой, я сама-то плохо шью, а вот Зина, моя соседка, сможет. Или Ольга. Сходим к ним? Или сюда позвать?
И она опять взглянула на Матвеича, ища ответа.
– Да сама сходи, – сказал Матвеич. – Куда он в таком виде? Дал бы я ему свои штаны, у меня их завались, да они на него не налезут: ляжки-то вон какие. Зови-ка лучше Ольгу Иванну. Или Зинаидку. Или пусть обе приходят. Расскажи толком, в чем дело, чтобы взяли весь инструмент, – а то будете потом ковылять по избам: то забыли, сё забыли…
Пока Прасковья навещала соседок – обе, узнав, что гость Костяна Матвеевича порвал штаны и нуждается в помощи, причем не просто гость, а живой журналист из облцентра, были готовы немедленно явиться, – Уткин стянул с ног пострадавший предмет гардероба и повесил на стул.
– Матвеич, холодновато мне будет в одних трусах сидеть. Осень уже. Да и перед бабками неудобно. Дай хоть треники какие или плед, – попросил он.
– Сейчас найду что-нибудь. Лови, ёх-тибидох, – сказал Костян Матвеевич, вернувшись из своей комнаты. И в Уткина полетели объемистые ватные штаны для сельхозработ.
– Спасибо. Уткин напялил Матвеичевы штаны, которые подошли по ширине, но в длину оказались маловаты.
Бабки явились скоро. Первой в кухню вплыла необъятная грудь Ольги Иванны. Ее фигура съела чуть ли не все пространство, в кухне даже малость потемнело. Деловито и бодро оглядев Уткина, она сказала:
– Здрастье. Ольга. Как же это вас угораздило?
Сделав несколько шагов вперед и освободив пространство позади себя, Ольга Иванна дала войти и Прасковье с Зинаидкой. Последняя, будучи еще не представленной, выглядела растерянно и озабоченно.
Костян Матвеевич, не дав Уткину ответить на приветствие, сам соблюл формальности и произнес:
– Давайте, раз уж беда такая приключилась, я вас познакомлю без выкрутасов, по-бырому. Это Степа Уткин, мой друг из Курска, журналист, а это Ольга Иванна – Ольга Иванна заулыбалась и поправила челку – и Зинаида вот.
Зинаидка очень похожа повадками на Прасковью, заметил Уткин, видя, как та пристыжено закивала. Обобщая в уме первые впечатления, он был готов поспорить, что еще какой-то десяток лет назад все эти трое были очень даже лакомыми кусочками.
– Ну и что мы имеем? – спросила Ольга Иванна. Покажите брюки-то. И поставила на стол жестяную коробку, из-под крышки которой свисали разноцветные нитки.
– Да вот же они, – Уткин протянул ей брюки. – Я на табуретку сел – они и лопнули по шву.
– Батюшки! – произнесла, вертя в руках брюки, Ольга Иванна. – Ткань-то старая совсем. Тут даже шов не восстановишь. Глянь, Зинк!
Брюки перекочевали к Зинаидке. Та внимательно оглядела место, где раньше был шов, и робко сказала:
– Я могу только заметать вручную, на машинке не получится. Ткань держать не будет. Прасковья сказала, у вас важная встреча какая-то?
– Ну да, – опять соврал Уткин.
– Если пиджак сверху надеть – видно не будет. Я ниткой в цвет попаду – и не будет видно. Даже и без пиджака, наверное, не заметят. Только вы ноги в стороны не расставляйте, если на стул сядете. А стоя – так вообще не заметят.
– Правда?! – изобразил радостное удивление Уткин. – Вот вы меня обяжете!