черном личике написано вертикально и поперек огромными буквами «Я же говорила».
Дорога до Препедана будет длинной.
* * *
Некоторое время они едут в относительной тишине, только Зандли шуршит оберткой от чего-то съестного, Салим с Нирманой вполголоса обсуждают план действий, а белобрысый пацан, имя которого Рида волнует недостаточно, чтобы его запоминать, периодически задает вопросы в духе «Мам, мам, а что это?», дергая Салима за рукав. В какой-то момент Нирмана включает радио.
— …И к другим новостям. Свадьба Гунтера Перкасы, сына политика Гемы Пертиви, пройдет в резиденции семьи на озере Ситупатеннганг. На празднование приглашены более пятисот человек, все желающие могут…
— Что? — спрашивает она, когда все начинают поглядывать на нее через зеркальце заднего вида. — Не смотрите на меня так. Я не могу ехать в тишине.
Препедан — концентрированная Джакарта. Рид не чувствует ностальгического надрыва: этот город — не то место, по которому можно скучать, но, глядя на ржавый сайдинг маленьких домов, на разрисованные когда-то белые заборы, на граффити, которые перечеркивают другие граффити, на стоящие по обочинам впритык друг к дружке мопеды, Рид ощущает, как его накрывает узнаванием, хотя, возможно, он ни разу и не был именно в этой части Препедана. Вся Джакарта выглядит именно так: будто собранный из найденного под ногами мусора муравейник.
— Тормози, нам сюда, — Салим тычет в правый край лобового стекла.
Рид снова привстает. Точка назначения выделяется среди остальных домов высокой шиферной крышей и стенами, облицованными кусками гофрированного металла, — ни с чем не перепутаешь.
— Это самая жалкая машина в моей жизни, — бурчит себе под нос Салим, когда какой-то мужик в рабочем комбинезоне быстро проводит их к очередной машине.
Самая жалкая машина в жизни Салима оказывается очередным минивэном — на этот раз облезлым, с пробивающимся из-под охровой краски грязно-голубым цветом, с наклейками туристической фирмы и вмятиной там, где должна быть задняя левая фара.
Нирмана, в своем монашеском облачении, двумя пальцами тушит окурок, над чем-то смеется вместе с мужиком в комбинезоне, пожимает ему руку и бросает им:
— Пора.
Пока они усаживаются, Рид по-джентльменски говорит Зандли: «Дамы вперед», и в отместку за это она отдавливает ему ноги, пролезая в салон.
До Церкви, стоящей к юго-востоку на отшибе, около получаса езды. За бортом сгущаются сумерки, копов на горизонте не наблюдается — ничто не предвещает беды. Но когда минивэн останавливается на светофоре, Салим говорит:
— А сейчас, Рид, нам нужно кое-что обсудить.
На этот раз тот сидит на заднем ряду с Боргесом и Зандли, а длинного пацана пересаживают на переднее сиденье.
— Сейчас? — переспрашивает Рид, чуя подвох.
Салим уточняет для непонятливых:
— Сейчас, когда за нами точно уже никто не гонится.
А потом раздается щелчок, и Рид замечает, что все имеющиеся в машине стволы направлены на него.
Глава 2
— Эй, — возмущенно говорит Рид.
— Вы что, — возмущенно говорит Рид.
— Это вместо объятий? — возмущенно говорит Рид.
Салим демонстративно снимает свою «Беретту» с предохранителя. По «Беретте» в каждой руке.
— Гони в объезд по Седьмой, — бросает он Нирмане, хмуря темные брови. Та даже не оборачивается на Рида, и у последнего теперь зияющая рана — в сердце, дыра — в душе и скоро будет дырка в бедренной кости, если Зандли не уберет пистолетное дуло от его бока.
Рид решает, что пристально смотреть сейчас Салиму в глаза — все равно что подписаться на самоубийство, так что он переводит взгляд влево и экстренно пытается сменить тему.
— Кстати, что это вообще такое? — тычет он пальцем в долговязого с подозрительным именем и неестественно длинными конечностями. Тому приходится подобрать под себя колени, чтобы не проломить бардачок, но и он — вы только подумайте! — тоже наставил на него пистолет. — И почему оно в меня целится?
— О, это Шестакофф Андрей, — дружелюбно знакомит их Боргес — единственный в этой тачке, кто не тычет в Рида оружием. — А-н-д-р-е-й. Которого ты так настойчиво игнорил. Он новенький певчий мальчик, — Рида передергивает от воспоминаний об этой должности, — в Церкви. Блин, прикинь, за метр девяносто ростом!
— Здравствуйте, — вежливо здоровается Андрей. Сутана на нем насыщенно-черная, не выцветшая — даром что не похрустывает, когда тот двигается. — И… я просто повторяю за паком Салимом?
— А если пак Салим с крыши прыгнет, ты тоже прыгнешь? — скептично фыркает Рид. Подумать только, да если бы все повторяли за Салимом, он, Рид, не дожил бы и до двадцати. — Получше образец для подражания не мог себе найти?
И тут же замолкает, потому что обычно, когда Салим опускает брови к переносице ниже еще на полтора миллиметра, где-то поблизости на следующее утро находят труп. Рид отчаянно не хочет оказаться тем парнем, который «был обнаружен бегуном в парке сегодня в семь сорок утра, и к другим новостям», так что замолкает. Надолго его — естественно — не хватает:
— Ребята, ну нормально же ехали. Мне обидно.
— Нам тоже было обидно, — бросает Нирмана из-за руля, — когда ты дал деру с частью бабла за партию в Коямпуттур.
— До слез, — мрачно подтверждает Салим. На его смуглом круглом лице — ни слезинки, поэтому это наглая, наглая ложь, но Рид решает оставить обвинения при себе.
— Пак Рид украл выручку со сделки? — сует свой длинный нос с переднего сиденья этот новый певчий Андрей, робко выставляя свой пистолет из-за подголовника.
Это было бы даже мило, если бы Рид был из тех, кто любит, когда на него наставляют что-то длинное, узкое и неорганическое.
— Пак Рид нагрел нас на выручку со сделки, — уточняет Нирмана и делает крутой вираж, заставляя всех в машине схватиться за сиденья. — Своих же кинул.
— Потише, ты не в ГТА! — гаркает Салим. — А ты, Андрей, убери пушку и сиди тихо, понял?
— Но, пак Са…
— Андрей!
Рид оглядывается: шутки шутками, но пистолеты они, кажется, убирать не собираются.
— А что насчет милосердия и всепрощения? — спрашивает он. — А если я чек выпишу? — снова, чуть настойчивее.
Потом сдается:
— Ладно, ладно. Ну и что мне надо сделать, чтобы