Читать интересную книгу Китайская чашка - Светлана Смолина

– Ты прекрасна! – Он с непритворным благоговением погладил ее щеку, тронул губами припухшие губы. – Если бы час назад я только заподозрил, что ты можешь быть такой, я бы позавидовал сам себе.

Она всхлипнула и по-детски вытерла тыльной стороной ладони мокрый нос. Из-под сжатых ресниц все еще сочились обиженные слезы. Он выравнивал дыхание и ждал, что она заговорит, обзовет его идиотом и сволочью или простит и обнимет, но отчужденная женщина слушала жалобные завывания заблудившегося в переулках ветра и молчала.

– Хочешь, я нам кофе сварю? Или пожарю яичницу? Или отнесу тебя в душ?

Его душу затопила непривычная нежность, и хотелось совершить в ее честь подвиг, пусть небольшой, почти пустяковый по сравнению с битвой за привычный государственный контракт, вроде победы над последним драконом или восхождения на вершину мира за бесполезной луной.

– Я хочу спать! – сухо отрезала соседка и, сверкнув глазами, отвернулась к стене.

– Ну, конечно, – глядя в ее сгорбившуюся спину с бессильно упавшими невидимыми крыльями, разочарованно вздохнул он. – Мне тоже пора идти.

Часть 2

Он был слишком погружен в офисную суету, чтобы знать, что в полдень два раза в неделю соседская дверь открывалась, чтобы впустить девушку с круглым румяным лицом, обрамленным разноцветными прядями волос. С ее приходом в холодильнике поселялись продукты, мойка без сожалений расставалась с коричневыми кофейными каплями, белье оказывалось выстиранным и выглаженным, пыль со стеллажей и подоконников исчезала, словно сама собой, а старинные бокалы и рюмки хвастались друг перед другом сияющими боками. Помощница была в меру разговорчива, и хозяйке даже удавалось углубиться в книжку, пока на кухне звенела посуда и в ванной шумела вода. На это время в квартире раздвигались шторы, и женщина жмурилась от солнца и забивалась в угол кровати, будто вела свой род от румынских вампиров.

Если разноцветоволосая девушка и догадывалась, чем живет хозяйка, то осуждения не выказывала и лишних вопросов не задавала, не копалась в бельевых шкафах и не звонила двум десяткам опекаемых родственников в Запорожье. Однако в глубине души помощница хозяйку по-бабски жалела и мысленно рисовала картину неразделенной трагической любви, благодаря которой молодая еще женщина обрекла себя на добровольные муки в одиночестве без надежды завести детей, собаку, телевизор и широколистный фикус.

Ее проворные руки с обгрызенными ногтями делали свою работу споро, в конце дня получали кругленькую сумму и, прижимая к себе разбогатевшую сумку, с трепетом листали в метро рекламные проспекты магазинов, в которых позволительно было эти деньги спустить.

– Вам надо сходить прогуляться, солнышко уже припекает, – настаивала она, складывая постиранные вещи на спинке кресла. – А то вон какая бледная.

– Терпеть не могу бесцельные прогулки. Лучше расскажи, что там происходит.

– Да что там может происходить! – со снисходительным смешком оглядывалась на затворницу неунывающая украинская девчонка. – Все одно.

И начинала ранжировать новости с самой главной – с погоды, которая сегодня незаслуженно радовала всегда хмурых москвичей, или с концерта какой-то новомодной группы, песни которой в этой квартире были бы такими же неуместными, как грохот токарного станка. До глобальных мировых потрясений она добиралась в самом конце рассказа, упоминая о них сухой телетайпной строчкой. Почти всегда безразличная слушательница обреченно кивала и догадывалась, что скоро в ее квартире сменится гость, потому что отношения между Москвой и Европой портятся. Или в Азии палестинцы и евреи снова затеяли воевать. Или здравомыслящий американский бизнес больше не желает хоронить в бездонной яме российской экономики кровные миллиарды.

– Зачем вам столько красивых вещей, если вы их совсем не носите? – сокрушалась девушка, вернувшись в привычный материальный мир, как стрелка компаса к северу.

Хозяйка улыбалась одними губами и уверяла, что носит. Она догадывалась, что та считает себя невезучей, потому что на голову выше и на два размера больше. И эта ее молодая здоровая стать не позволяет надеяться получить что-нибудь «совершенно ненужное» в подарок, как это частенько случалось с ее подружками, нашедшими свое счастье в уборке квартир богатых иностранцев. Впрочем, ни один из этих «жертвователей» не платил своим работницам столь же щедро. Чаще всего работодатели ходили по квартире с белым носовым платком и возмущались нечистоплотностью местных девчонок, забывших протереть пол под тяжеленным диваном, который сдвинуть с места было под силу только дюжим грузчикам, затащившим его в дом. И лишь хозяйка маленькой квартирки никогда не перепроверяла, как выполнена работа, поэтому помощница иногда позволяла себе схалтурить. Правда, закончив трудовые подвиги, она вспоминала, что убогих обманывать стыдно, и в другой раз терла ванну или полировала вазочки с особым рвением.

Однажды она задержалась дольше обычного, раскладывая выглаженное белье по полкам, и опередила хозяйку, когда в дверь позвонили. Грузный мужчина, ввалившийся в полутемное пространство, увеличенное искривленным зеркалом, переводил водянистые глаза под кустистыми бровями с одной женщины на другую.

– Она уже уходит! – засуетилась покрасневшая хозяйка и отобрала у помощницы тускло отливающую серебром ночную рубашку.

– Это дочка? – спросил визитер, продолжая пялиться на девушку.

– Подруга, – зачем-то солгала женщина и подтолкнула его в комнату. – Проходите, я сейчас. А ты можешь идти.

Помощница с изумлением уставилась в спину гостя, но хозяйка сунула ей в руку конверт и накинула на плечо ремешок от потрепанной джинсовой сумки, стоившей кучу денег на распродаже на Кузнецком мосту.

– Это ваш поклонник? – зашептала девушка и сделала недоумевающие и жалостные глаза. – Он же толстый и старый. Противный!

Хозяйка вздохнула и посерела лицом, словно впервые глазами неопытной девчонки увидела себя рядом с этим и другими «поклонниками», приходящими в ее дом.

– Ужас какой! – бормотала помощница в закрывающуюся дверь. – Оно того не стоит.

Но хрустящий банкнотами конверт два раза в неделю, дорогие наряды в старом шкафу со скрипучей дверцей, маленький засыпной сейф в углу комнаты, целомудренно прикрытый ажурной салфеткой, убеждали ее лучше любых слов, что еще как стоит и стоит немало.

Затворница щелкнула замком и несколько секунд смотрела невидящими глазами в коричневый дерматин, как в зеркало, а потом распустила тугой узел волос и, убрав с лица выражение безысходной брезгливости, появилась перед гостем со штатной улыбкой.

– Вы сегодня раньше обычного. Что-то случилось?

Навещать ее так часто, как требовало вожделение, сосед не мог. Но желания не подчинялись разуму и вспыхивали в нем внезапно и неосознанно, стоило услышать запах ментоловых сигарет, склониться над чашкой эспрессо или увидеть в сувенирной лавке непритязательную безделушку. К счастью, мысли о ней приходили только в минуты отдыха. Даже в периоды «серьезных» юношеских влюбленностей вся его жизнь была подчинена работе.

Поначалу работа до отказа заполнила его офисный мир, что было по молодости еще закономерно и объяснимо. Однако очень расторопно она добралась до обеденных перерывов и перекуров и научилась удерживать его от порыва влиться в поток спешащих домой «белых воротничков». Однажды она шагнула за оговоренные рамки, захватила пространство машины, столовой, отсудила для себя кабинет в квартире и подчинила своему распорядку выходные и праздники. Для себя ему осталось до смешного мало места: краткие измены женам в гостиничных номерах, пара стоек в шумных барах, душ и спальня, куда работа тоже намеревалась прорваться, и откуда он гнал ее, осознавая, что нельзя сдать последний оплот свободы и продолжать оставаться человеком. С момента, когда он понял, что не он владеет делом, которое выбрал и в котором добился успеха, а дело овладело им всецело и почти без остатка, прошло не так много времени. Это понимание пришлось на трудный возраст «свершений» после сорока, который мужчины тратят на поиски истины. Чаще всего находки ограничиваются очередной длинноногой красоткой, годящейся в подружки подросшей дочери и прельстившейся красной спортивной машиной и неизбежным ролексом.

Именно тогда его персональной соблазнительницей стала маленькая квартирка с окнами на запад, и до грехопадения ему и в голову не приходило, что эту пьесу написала женщина. Не такая молодая и эффектная, как ему нравились, бесстыдно доступная для других и в то же время нарушившая привычные рамки и стереотипы. Она смогла противостоять войску, захватившему мир вокруг него и легко и незаметно начала отвоевывать в этом мире пространство для себя. Сначала в столовой и даже в кабинете, что объяснялось близостью ее собственного мира за смежной стеной. Потом он увозил мысли о ней на работу. И они тянулись за ним от подъезда, как шлейф ее духов или сигаретного дыма. Потом краткие перекуры возвращали его в томительные дымные часы в зашторенной комнате, и он застывал, почти физически ощущая ее прикосновения, и пропускал мимо ушей обращенные к нему слова. Во время обедов с набившими оскомину разговорами о плане, договорах, налоговых льготах и акционировании он прозревал, что сорока пяти минут для еды много, а для близости с ней – мало. И задыхался от ревности, рисуя себе совсем не пасторальные картины, где она принимала очередного любовника, который мог провести в этом доме не только обед, но и задержаться до ночи, пока иномарка терпеливо урчала во дворе. Теперь по окончании рабочего дня, заслышав шуршание одежды и цоканье каблуков в коридорах здания, он торопился подписать, дочитать, отослать. Громко негодовал, глядя на неумолимо краснеющие маршруты на электронных картах города, оттого, что каким бы путем он ни выехал, час или полтора уйдут на преодоление жалких семи километров. И дорога обернется пыткой, потому что всякую минуту придется думать о женщине, о стоящей под парами машине, о смятых простынях в полумраке комнаты, паутинке трещин на китайском лаке и бриллиантовых брызгах воды в ее волосах.