Читать интересную книгу Китайская чашка - Светлана Смолина

«Выбирай!» – командовал нетерпеливый гость, подпирая стену в прихожей, и разворачивал перед ней новый альбом с квартирами. Она драматически кивала и вздыхала над снимками. «Ну? Тебе же нравится эта!» Он требовал ответа, пытаясь прочесть загадку в ее упрямой голове. Женщина пожимала плечами и закусывала губу, закрывая выход для долгожданных слов. «Опять не то? Ты сама-то знаешь, чего хочешь?» – наконец не выдержал он, наплевав на приоткрытую дверь. Крик взорвал душный воздух прихожей, подобно рухнувшему из облака артиллерийскому снаряду. Альбом полетел под вешалку, где разметал коробки с обувью в доказательство, что в этой халупе даже повернуться негде. Хозяйка шарахнулась к зеркалу, ожидая худшего. С минуту они смотрели друг на друга, а потом она с опаской опустилась на колени, собирая разлетевшиеся бумаги. В том, как она складывала туфли с узнаваемой покорностью Золушки, перебирающей наряды взбалмошных сестриц, было что-то такое, с чем он расстался еще в детстве. Он не дал себе времени подобрать слова к забытым чувствам, и не дал ей времени разжалобить себя глупыми мыслями. «Да что ж ты за существо!» Мужчина бесцеремонно дернул ее за руку и впервые оказался в опасной близости от женщины, которую и женщиной всерьез не считал.

Этого единственного прикосновения, больше похожего на короткое замыкание, было достаточно, чтобы вектор его необузданных страстей вдруг поменял направление. В опасной близости от соседки пахло ментолом и дорогими духами. Он с пристальным вниманием коллекционера принялся разглядывать тонкую, будто светящуюся изнутри кожу на висках и полумесяцы изогнутых ресниц, какие рисуют на портретах восточных красавиц. Она оцепенела в плену его переменившегося интереса. Некоторое время они смотрели друг на друга, она – не чувствуя боли, которая разливалась по сжатому в железной хватке плечу, он – не чувствуя, что причиняет боль. Возможно, именно тогда сосед на собственной шкуре впервые ощутил, за какими благами в эту заброшенную лисью нору приходят богатые гости. Женщина угадала его мысль и дернулась, как лошадь с накинутым на шею лассо. Он разжал пальцы, недоумевая, что это было между ними. Соседка, избегая смотреть на гостя, толкнула входную дверь, без слов приглашая его уйти. Он обернулся уже за порогом на крохотный клочок чужого мира, исчезающий в дверном проеме, где несостоявшаяся принцесса потирала руку под широким шелковым рукавом, а на полу остались несколько пар дорогих дизайнерских туфель, поражающих своим несоответствием всей жалкой обстановке вожделенных им квадратных метров.

С того дня все неуловимо и, вместе с тем, бесповоротно изменилось. Она больше не впускала его за порог, нетерпеливо выслушивала очередной аргумент, мотала упрямой головой, отметая любые доводы, и закрывала дверь, стоило ему добавить неудовольствия в привыкший командовать голос.

Мужчина, с рождения не наделенный даром терпения, терял его жалкие остатки, показательно бранился на лестнице, прислушиваясь к звукам за ее дверью, и сообщал язвительной и утомленной жизнью еще до рождения жене, что торгаши и шлюхи заполонили город. Город, некогда покоренный его предками от поднявшихся в петровскую эпоху служилых людей до дедушки-академика и отца-профессора, не успевшего по случаю обширного инфаркта занять достойное место среди светил мировой науки, больше не принадлежал таким, как он.

Обычно за соседской дверью царила тишина. Иногда был различим голос прибывшего или уходящего посетителя, который баловал хозяйку комплиментом или фальшиво насвистывал пошлый шлягер. Самой хозяйки будто не было вовсе. Лишь объемные паузы вместо слов заполняли пустоты между мужскими репликами.

Исчерпавший подношения и аргументы сосед несколько раз предпринял попытку решительных действий, надеясь, что именно язык силы произведет на владелицу убогих тридцати двух квадратов должное впечатление. Но внушительное плечо, протиснутое в приоткрытую дверь, сурово сдвинутые брови и повышенный тон вызвали в упрямице лишь недоумение и нервный излом брови: «Это мой дом. Почему вы считаете, что ваши необоснованные претензии…»

Так тянулись месяц за месяцем, сложившиеся в года. Плелись по кругу, как отжившая свой цирковой век лошадь, все еще тоскующая по арене. В ход шел скандальный тон, не делающий чести респектабельному бизнесмену и потомственному интеллигенту, новые предложения, предсказуемый отказ, всплеск возмущения и демонстративное хлопанье металлической дверью с итальянскими сейфовыми замками. Бесконечные шахматные дебюты, где «белые начинают» и… почему-то проигрывают. За многословными колоннами пешек выдвигались ладьи аргументов, разгневанные слоны обманутых ожиданий, снова пешки. Серьезные надежды возлагались на внезапную вылазку ферзя, провокацию с победным прищуром: «Ну, вот сейчас-то». Ответом была глухая оборона черных: «Но мне не нужна большая лоджия, и на метро я не езжу!» И внезапное бескомпромиссное наступление белых на флангах почему-то проваливалось. А потом все возвращалось на круг: хитроумные ходы, дипломатические улыбки, пристальное изучение буквы закона и остро осознанная невозможность выиграть вопреки приложенным усилиям и назло здравому смыслу.

Почему она не соглашалась переехать и уступить ему эти жалкие метры, он даже предположить не мог. Получить квартиру с шикарной кухней, с двумя, а то и тремя комнатами, гардеробной, парой санузлов и огромной лоджией было выигрышным билетом для любого гражданина страны. Ни один здравомыслящий человек не способен отказаться от царского предложения ради жалкой полуразрушенной норы пусть даже в самом центре столицы. Будь она старухой, он бы даже попытался понять: родные пенаты, образы юности и призраки первой любви. Но она была еще в том возрасте, который не успевает обрасти ракушками воспоминаний и без трагедий расстается со старьем.

Ее осторожные возражения казались ему беспочвенными и надуманными. Поклонники никуда не денутся от ее талантов, просто поменяют явочный адрес. Впрочем, с чего он решил, что соседка хороша в роли любовницы для обеспеченных господ? Может, из-за необъяснимой покорности, с которой она открывала дверь. Или из-за грозовой глубины зрачков в рамке киношных ресниц, когда она торопливо опускала взгляд, оставляя себя настоящую в ином измерении, куда не могли дотянуться потными лапами ее похотливые гости. Или из-за роскошной волны тяжелых волос, по которым хотелось провести ласкающей ладонью. Он гнал мысли о ней, словно стаю гиен, и напоминал себе, что хочет не женщину, а ее квартиру. Но однажды в изрядном подпитии он будто со стороны увидел самого себя, безнадежно застрявшего перед дверью со связкой отмычек, ни одна из которых не подошла к хитрому замку ее необъяснимого женского упрямства.

Ему несколько раз снилось совсем уже невероятное: что от того, покорится ли ее грошовый мирок, зависит жизнь его собственного обширного и благоустроенного мира.

Застигнутый врасплох этими неправдоподобными снами, поутру он принимался осматриваться всерьез и заприметил следы разрухи и запустения на окраинах некогда непобедимого царства. Едва наметившиеся признаки упадка были везде, скрытые от легковесного взгляда, похожие на пушистые пятнышки плесени на срезе французского багета. Что-то необъяснимо разладилось в офисе, в отношениях с родственниками, в атмосфере собственного дома, даже внутри него самого, когда он зациклился на ожидании крохотной уступки от «дуры без фантазии». Он не мог победить и не мог отступить. Он хотел знать, откуда она брала силы противостоять его напору. С каждым поражением ему все труднее давалось вновь разворачивать боевые знамена и наводить заведенный порядок везде, куда простиралось его влияние.

– Есть разговор! – сурово объявил он после очередной беспокойной ночи, разгромной оперативки и скандала с придурковатым племянником, разбившим одну из его офисных машин. – Я не собираюсь торчать на лестнице, как участковый. Не хочешь у тебя – пойдем ко мне.

Соседка помедлила, обдумывая, нужен ли ей новый виток сутяжничества. Он без труда прочитал сомнения на ее фарфоровом лице антикварной куклы, запертой в пыльном сундуке, и, преодолев невидимую преграду, без приглашения ввалился в дом с бутылкой коньяка и решительно прошел в комнату.

Теперь, когда Рубикон был пройден без усилий, он снова уверовал, что теперь-то у жалкого сопредельного королевства нет иного выхода, как стать провинцией его империи. Соседка рассеянно осмотрела лестничную площадку и защелкнула хитроумную ловушку.

– О чем ты хочешь поговорить?

Мелодичный голос из сумрака прихожей звучал настороженно и глухо, а гибкий силуэт едва угадывался, как бледная тень призрака в глухой чаще.

– О погоде! – не сдержал едкой иронии гость.