собой, и один убил другого; и, чтобы скрыть следы своего преступления, он буквально
вмонтировал труп в железобетон, пока бетон ещё был жидок.
С нами творилось такое, будто нас неожиданно окатили с ног до головы ледяной водой из огромной бочки, либо двинули лопатой, либо земля ушла из-под ног, либо всё вместе взятое.
– Но откуда вы… В мельчайших подробностях…
Наш знакомый усмехнулся – только вряд ли это был смех; скорее, горечь, а спазм лицевых мышц спроецировал это в ухмылку.
– Много слышал, много видел, много знаю. – Уклончиво ответил он. – Дом ваш пользуется дурной славой – больше, нежели любой другой дом в ПГТ. И квартира ваша неоднократно проигрывалась: она была и притоном, рассадником блуда, и пристанищем цыганского табора, и казино. Это дом терпимости. Здесь нет места счастью, но царит в ней дыхание смерти, и развод – одна из основных плетей её. Если вы останетесь в ней – либо разведётесь, либо заболеете, либо умрёте; одно из трёх.
Говоривший эти слова произносил их так, словно это само собой разумеющееся, как непреложный факт. С одной стороны, это пугало, с другой – интерес лишь возрос.
– А другие квартиры? Например, сверху.
Если даже у этого сравнительно невозмутимого человека, только и делавшего, что озвучивавшего байки, занимавшегося констатацией фактов лицо побелело, что твоё полотно – что говорить об иных?
– Я догадываюсь, о чём вы. – Изрёк он. – Да, к той квартире привязана сущность.
Потом он поспешил резко сменить тему разговора, а потом и вовсе заторопился восвояси, сославшись на важные дела.
Но на следующий день водитель пришёл сам, и осведомился, не желаем ли мы продолжить – мусолить байку за байкой. Хотя смешного в его предложении было мало, ведь под «байкой» подразумевался очередной факт, а не нелепица.
Так, шофёр поведал нам об одной условнице, которая сидела за убийство: она убивала всех маленьких детей, вводя иглы им в темя. Но и это ещё было не самым страшным: эта женщина бежала, предварительно убив начальника тюрьмы, вырезав ему пах. Она до сих пор на свободе, её так и не поймали.
Рассказал он и про одну девочку, что бродила однажды в одиночку по кладбищу, и, будучи голодной, взяла с чьей-то могилы конфеты – просто, чтобы поесть. В тот же день у неё умерла мать, и сама она сильно заболела.
– Думаете ли вы, что это простое совпадение? – Осведомился рассказчик.
– Мы уже боимся думать. – С тревогой отвечали мы.
– … Как не совпадение и то, что однажды, прямо на день рождения одной женщины умирает один мужчина. И всё бы ничего, но тридцать лет назад их кое-что связывало: она полюбила его, но он не ответил взаимностью. Быстротечное время ушло, и никто бы не вспомнил, если бы не этот самый случай.
Мы понуро, подавленно молчали, не зная, что на это сказать.
– Я и сам, – Продолжал водитель труповозки. – Был однажды на кладбище не как шофёр, но как убитый горем: умер мой друг, он служил на флоте. И вот, на его могилке, на памятнике лежит бескозырка: никто не спёр, молодцы; чтут память, не святотатствуют, не нарушают этикет. Иду обратно. Смотрю – а она вновь неподалёку. На соседней могиле. И так – опять и опять. Точно преследует меня! По пятам. Я не поленился и вернулся туда, к могиле друга. И что вы думаете? На памятнике бескозырки действительно уже не было!
– Расскажите нам ещё что-нибудь! – Упросили мы рассказчика-водителя, а самих нас трясло, как грушу. – Вот наши соседи, например…
– Вы не думайте, что только ваши соседи – монстры. – Опять уклонился водитель, когда речь зашла о тех, кто непосредственно нас окружал. – Мои вот соседи сделали следующее: они плеснули мне под дверь водой от покойника, и спустя время у меня умерло трое.
– Как это – водой от покойника? – Поразились мы.
– Когда человека провожают в последний путь – как правило, труп моют в воде. Вот этой-то водой мою дверь и окатили, бессовестные – видать, физиономией не вышел, ибо причин для такой ненависти не вижу.
Он закурил очередную сигарету и посмотрел на нас.
– Или берут фото всякие колдуньи, и бросают в могилу. Или дохлого ворона в почтовый ящик, или горсть земли с той же могилы… Свечку за упокой ставят, даже если ты жив – и всё для того, чтобы сжить со свету. Такие вот люди у нас гнилые. Даже если изначально хорошие – со временем этот посёлок навсегда накладывает опечаток гнильцы. И ничего с этим поделать нельзя.
– Как? Совсем ничего? – Переспросили мы.
– Уже и священников приглашали – православного и католического; муллу привозили – всё без толку, хотя молились денно и нощно (в том числе и на кладбище).
– Мы когда ехали сюда, видели его.
– Это не то; к нашему селу то кладбище никакого отношения не имеет. У нас их два, и оба – в посёлке. Одно – старое, за шестиэтажкой (единственной шестиэтажкой среди всех прочих пятиэтажных благоустроенных домов). А новое – подле ныне осушенного озера. Кстати об озере: их у нас тоже два! Одно – бездонное, и названия не имеет; другое – названия не скажу, но оно почти идеально круглое, и когда-то там плавали лебеди. И там, и там люди, купаясь, часто тонули – не потому, что не умели плавать, а ввиду того, что их либо засасывал ил (точно это болото), либо по невнимательности под плиту попадали, и уже не выныривали обратно.
– Под какую плиту? – Не поняли мы.
– Одно из озёр – искусственного происхождения, и дно вымощено железобетонными плитами. Некоторые из этих плит со временем «провалились» вглубь, и мутно там… В общем, как говорится, это уже совсем другая история.
– Понятно. – Протянули мы, содрогаясь от страха.
– Жила в посёлке ещё одна женщина, Чуланова. Может, вы даже видели её? Высокая, крупная; всегда ходит в старом сером пальто. Одинокая. Так вот: когда-то, когда она и её возлюбленный были молоды, она зачала. Но или она боялась рассказать ему, или он был против: в итоге она, тайком родив, отправила младенца в печь…
– Это всё? – С нетерпением перебили мы: пожалуй, на сегодня с нас уже хватит – и так теперь не уснём.
– Я бы мог ещё добавить про то, как двое любовников сгорело в машине, в гараже, и было это не так давно – лет двадцать пять назад. Ну да ладно. В другой раз…
Этот «другой раз» мы ждали, как Бога: да, чувства наши были противоречивы. С одной стороны, нам хотелось